Я так и видел, как Коля рулил по той петляющей дороге. Не слишком осторожничая… Хотя рядом, судя по беспорядочной стрельбе, шел какой-то бой. Коля Гусарцев знать не знал, что здесь, в Мокром, засада. Однако он слышал выстрелы… Опасно?.. Плевать!.. Эти кирзовые, засапожные деньги забрать надо.
Крутя руль, он крикнул Олегу и Алику:
– Не дрейфь, пацаны!.. Получим с чича денежку и рванем в сторону вашей родной роты!
Гусарцев прикладывался к фляжке. Он прямо всасывал водку… Но понемногу! Машину трясло… Гусарцев правил одной рукой… Фляжка лязгнула по молодым крепким зубам! Он усмехнулся. Его зубы могли бы разгрызть фляжку… Откусить ей неотвинчивающуюся башку… Он даже не утер рта. С подбородка струйка. Он ее поймал нижней губой. Змейка, подумал он про струйку водки… Пацанам бы дать по глотку для бодрости, но рисковано… Шизы!
Край ущелья… Это чич ловко придумал. Никого здесь!.. Коля был убежден, что сделка удалась! И чич, полевой командир – вон он сидит, Горный Ахмет! Уже ждет… Ага?!. Сапоги-то, кирза-то по душе чичу пришлась!
Гусарцев выпрыгнул из машины… Это подтвердили пацаны. Да я и без подсказки представлял себе его легкий пружинистый выскок, выброс из машины. И подчеркнуто медленный шаг… Полевой командир Ахмет сидел на обрыве, свесив ноги. Конечно, Гусарцев слышал выстрелы поодаль. Вот почему он шел к чеченцу по прямой линии. (А чтоб без снайперов! Доверяй – но проверяй. Спиной чеченец надежно отгораживал от ущелья. Крепкой большой спиной полевого командира.)
Гусарцев подошел за деньгами. С достоинством. Отвага лишь слегка захлестнула Коле мозги. Смелый, но не пьяный!.. Коля наверняка собой восхищался, как он сейчас крут и ловок!
И автоматная очередь Алика была еще далека от него. Еще только через минуту!
Красносотенные бумажки. Деньги… Меж федералом Колей и чеченцем Ахметом… Пачка денег на полпути – из рук в руки… И на сделку у них еще полминуты.
Потому что Алик уже присматривался к п-пачке в руках чеченца. И острые солнечные зайчики уже вовсю кололи ему глаза.
Но начинать будет Мухин.
Еще полминуты…
Обгоревший солдат Мухин, мститель за колонну, как раз очнулся. (Он-то без солнечных лучиков-зайчиков. Совсем без света.) Ослепший Мухин, очнувшись, думал, что ночь… И, слыша вражью гортанную речь, ощупью нацеливал на голоса пулемет.
Еще четверть минуты…
Полковник Груздев. Раненый… Валяется в каком-то далеком селе. Село, вроде бы, дагестанское. Как раненый полковник там оказался, неизвестно. Селяне полковника не показывают… Хотят деньги вперед.
Командование готово дать селянам некую малую сумму. Они поладят. Разумеется, при этой их сделке я не получу ничего. Хотя это мои информаторы нашли раненого. Я нашел… Информаторы, которым заплатил я.
Конечно, я проживу без их подачки. Легко!.. Но меня удивляет, с какой охотой штабисты повторяют друг другу – майору Жилину ни копейки. Майор Жилин и без того стрижет все, что растет.
Такое впечатление, что в штабе трудятся нищие… Голытьба!
Эти нищие штабисты с радостью продолжают повторять – ни рубля ему, ни копейки. Но (добавляют) зато этому Жилину, быть может, выпадет награда. Что-что, а спечь орденок – штабисты сумеют. Да, да, майор!.. А почему нет? Представим!..
Так и пообещали – майору Жилину кое-какой орденок!.. Я смеялся… Я долго смеялся… Я раз десять… не меньше… ненаграждаемо и совсем задаром смотрел в лицо Бабушке… по-настоящему смотрел, так что получить орденок за обычное общение с моим же информатором будет высшим классом… Но уж так устроено… Война.
И все-таки из подмосковного госпиталя от Коли был звонок. Характерный. Выдержанный… Мы называли это – подышать в трубку. Я сразу же понял. И ни секунды сомнений.
Я тоже в трубку честно молчал – что я ни скажи, ему во вред. Опасно. Как замысловато я ни означься, мол, привет тебе, Коля!.. мол, поправляйся!.. все равно слова могут угодить в прослушку, вернее, подслушку чичей… Ясно, что меня сейчас могут энное число дней отслеживать. В первую очередь… Кто не знает, что мы с Гусарцевым трудились плечом к плечу.
“Ладно, Коля…” – подумал я. Молодец, что звякнул. Попрощались. Форэва значит Форэва.
Горный Ахмет…
Сын! Сын!.. Чичи так запугивали меня его сыном. Глаза таращили!.. Сын, которому не подсунешь любой схожий трупак… Сын, который тотчас опознает своего отца, Горного Ахмета. (“Его не проведешь… И если что, скандал, а то и со стрельбой, Сашик! И деньги! Деньги, Сашик, тебя заставят вернуть!”)
Сколько же упреждающей болтовни! А на деле этот грозный виртуальный сын оказался обычным сынишкой, мальчишкой лет десяти. Обычный пацаненок. Вертлявый и глазастый.
И канючил, как самый обычный здесь пацаненок:
– Курнуть дай… Сиггар дай.
Сверкал хитро глазенками:
– Дяинька майор… Дяинька майор…
Выпросить труп именитого чича оказалось не так уж сложно. (Мазут я морозильщикам отослал.) А вот найти этого именитого было непросто. Горный Ахмет слишком низко спустился с гор… В большой городской морозильник. Пришлось искать.
Их и здесь разделили – федералов и чичей. Но был и совместный большой блок, с лукавым названием Дружба народов. Неузнанные. Лежат рядом. Окаменевшие. Или один на другом… В обнимку.
Мне пришлось-таки померзнуть, походить туда-сюда по блокам. Осторожно ступать. Одновременно вглядываясь в корявые записи… Листая увесистую самодельную книгу.
Помог Крамаренко. Я искал, а он корректировал мой поиск по мобильному. Он уже прежде имел дело с чеченскими гроссбухами и теперь подсказывал мне насчет подвижности букв. Первая – самая прыгучая буква. Трудная для русского уха… Одним скачком, вместе с меняющейся буквой, труп сам собой переносится в отдаленный морозоблок. И там куда-нибудь на труднодоступный стеллаж, в ледяной угол… лицом к стене. Скажем, Хазбулатов редко будет в списке на “Ха” – он может быть и Казбулатовым и даже Газбулатовым, а иногда и совсем простенько – Булатов. Поди найди!
До вечера, почти до заката, я там мерз… Насмотрелся вояк… Где их слава?! Где их знамена и песни?.. А каково сейчас, напоследок их пробирал мороз! Их – и меня заодно… В середине лета… Притом что я был подготовлен. Бутылка водки ушла впустую. Выпил медленно, глотками… Даже не затуманила. Поллитровая. Как в снег вылил.
А какие позы!.. Вывернутая голова. Выставленный кулак… Выставленная, замороженная на века фига большого пальца… Одна нога завитком возле другой – чем не фуэте?.. Как понять?! То ли жизнь смеялась над смертью. То ли смерть – над ужимками жизни. Один трупак мне даже подмигивал. Да, да!.. Руки он замороженно и гордо скрестил. Голова надменно вперед. А от зажженной мной поисковой лампы левый его глаз вдруг забликовал. Подмигнул… Мол, живем как можем. Мол, жизнь продолжается. Не бзди, майор!
Пацаненок прибыл в сопровождении двух кряжистых чичей. Один – Муса, мой отдаленный, но все-таки знакомец (через Руслана). Знакомец, конечно, без автомата пришел – спасибо. Но пистолет где-то есть. Не верится, что мой Муса пистолет в машине оставил… Другой чич странно знаком лицом. Узнаваем. Но как-то в промельк… Или схож с кем-то известным, кто в розыске. Этот точно с пистолетом. Скрытный… Очень нервничал, пришел, мол, к федералам… И, конечно, накурился травки. Очень плохо выговаривал, тянул гласные. Когда такой накурившийся говорит врастяг, его скрытая ненависть скрывается еще глубже, уходит в совсем уж темные глубины.
А вот Муса травкой не баловался. “Когда бегаешь по горам с автоматом, надо быть в форме”, – говорил он. Не скрывал, откуда он прибыл.
Труповозку, с найденным мной и уже выданным телом, подогнали не сразу. Она объехала еще целый круг, чтоб поставить там и тут отметку, две неразборчивые печати. Она у нас с отличным холодком внутрях, – гордо сказал о своем транспорте служитель Василий… Сержант… Иногда, мол, водку сунешь туда в холодок, через пять минут – готова. И слеза по бутылке сползает. Светлая такая слеза!
Только-только зад машины открыли. Скрип первый еще только запел. Дверца еще только повизгивала… А пацаненок уже туда нырнул. Внутрь. Шофер и сержант от неожиданности – оба матом:
– Ты куд-да?.. Твою р-раствою!
А пацаненок, трех секунд не прошло, уже оттуда вопил:
– Папка! Папка!
По-русски. А затем из труповозки высунулся и как-то даже торжественно по-чеченски крикнул своим:
– Нохчи чах-чах-чах! – что-то еще крикнул.
Признал.
Муса мне шепнул: “По руке узнал… Глаз острый. Глаз чеченский… Молодец!”.
Вынимали из машины медленно. Бережно… Заодно и смотрины… Это Горный Ахмет?.. Вот уж не зря мальчишку взяли! Только по руке Ахмета и можно было узнать. Потому что лица не было. Срезано очередью. Размазано. Сплошняком на лице засохшие бугорки крови. Ну, правда, нос свернут набок и узнаваемо все-таки выставился.
