Николай отказываться не стал, только плечами повел, будто в недоумении — какие обеды, мол, да чаи могут быть?
Когда они поднялись по лестнице вверх, подошли к дверям, Николай услужливо проговорил:
— А звоночек у вас совсем никудышный, его сменить нужно. Если вы разрешите, так я в следующий раз прямо этим и займусь?
Валентина Петровна, роющаяся в сумке в поисках ключей, поглядела на него удивленно:
— Ну, что вы, не утруждайтесь, как-нибудь обойдемся. Кто к нам ходит-то? Только вы да… — она осеклась, склонила голову вниз, к сумочке, пряча лицо.
Ключи наконец-то нашлись. Затянувшееся молчание кончилось.
— Ну, вот мы и дома, — оживленно проговорила женщина. — Сейчас я быстренько сготовлю чего-нибудь. А вы, Коля, проходите пока в Любину комнату. Посидите немного, отдышитесь — замучила я вас сумками своими?!
Николай сделал игриво обиженное лицо. Повесил фуражку на крюк, отметив про себя, что и вешалку давненько поправить надо бы.
— Возьмите там почитать что-нибудь, — на ходу бросила Валентина Петровна и устремилась на кухню.
— Да не беспокой-тесь вы, ради бога! — проговорил ей вослед Новиков. — Ведь не есть же я к вам пришел! — Потом решил, что, пожалуй, повернул слишком круто, добавил: — А вот от чайку с печеньем вашего приготовления не откажусь, — и разулыбался, хотя хозяйка видеть его не могла.
В Любиной комнате было прохладно, чистенько, видно, старшая сестра в отсутствии младшей решила основательно заняться уборкой. Это Николаю понравилось — порядок есть порядок, и он должен быть во всем.
Читать он не стал. А присел у стола на старый потертый стул и уставился в окно. С чего начать разговор, он так и не решил.
Валентина Петровна с подносом, на котором стояли чашки с чаем и печенье в вазочке, появилась минут через восемь и сразу засуетилась вокруг стола.
— Ну вот, сейчас мы и почаевничаем, сейчас, садитесь поудобнее.
Николай в немом восхищении развел руками — угощение было отменное: насчет всяческих печений и варений Валентина Петровна была большой мастерицей. Новикову даже расхотелось говорить о чем-то, захотелось просто посидеть, поблаженствовать над чаем и закусками.
— Давайте, выкладывайте, Николай, с чем пожаловали, ведь не ради же меня, старой погремушки, столько времени на лавочке просидели? Ну?
— Какая же вы старая, — протянул Николай, — молодая, — он разулыбался, — и очень-очень симпатичная женщина.
— Оставим комплименты, — прервала его хозяйка.
— Да, я пришел, конечно, из-за Любы. — Николай отставил чашку, — вы сами понимаете, что сейчас все должно решаться.
— Почему же именно сейчас?
— Время пришло, — коротко отрезал Новиков, — через два месяца я буду вольный стрелок. А там… я в первую очередь с вами поговорить хотел, а с Любой у нас все обговорено.
— Как же так? — Хозяйка брови приподняла от удивления. — Я только от нее, и… она, простите, про вас ни словечка мне. Что за тайны мадридского двора?!
Но Николая не так-то просто было сбить с толку.
— Вы ведь знаете, в каком Люба сейчас состоянии, — утвердительно сказал он, — у нее другое на уме. Но нам с вами надо смотреть вперед. Вы, как старшая сестра, должны понимать всю серьезность положения.
— А, кстати, почему вы к ней не зашли?
— Любе сейчас тяжело, ей не до посетителей. Но это пройдет. Надо быть готовыми.
— Нам с вами?
— Да, именно нам с вами.
— Я что-то или совсем из ума выжила, или просто ничего не понимаю, — Валентина Петровна тоже отставила чашку и с любопытством уставилась на Новикова.
Тот взгляда не отвел.
— Люба не может сейчас решать, — твердо сказал он, — поэтому делать это придется нам с вами. А потом вы поможете мне, вы подготовите ее к нашему совместному будущему, как к делу совершенно неизбежному.
— Вот те раз?! — Глаза у Валентины Петровны округлились. — Что-то мне вся эта история напоминает сватовство без невесты.
— Может быть, — сказал Николай, — прошу вас сначала выслушать меня, а потом уже названия для нашего разговора придумывать. Я хочу, чтобы мы были союзниками, понимаете? На благо Любе и всем нам. Но сейчас по порядку…
— Давайте, давайте, может вы в чем-то и правы, — Валентина Петровна налила еще чаю: и гостю, и себе.
— У Любы есть выбор: или я, или он, вы знаете, о ком я говорю.
— О Сергее Реброве, — резко, ставя все на свои места, сказала Валентина Петровна.
— Хорошо, — мягко, вкрадчиво проговорил Николай. — Так вот — что он из себя представляет, вы знаете: верхогляд, привыкший к легким победам, особенно среди женщин, человек крайне несерьезный, неуравновешенный, одним словом — на такого в жизни полагаться… я не знаю, это просто безрассудство какое-то. И вы все это знаете не хуже меня. Кроме того, ему еще служить восемнадцать месяцев.
Николай чувствовал, что его слова почему-то имеют совершенно обратное действие, но остановиться не мог — ведь он же прав! Прав, черт побери всех их, вместе с этой непрактичной, глуповатой бабой! Разве хоть слово лжи есть в его речах, даже не в речах, а в мыслях?! Почему же тогда все так получается, ну почему?! Нервы начинали сдавать.
— Теперь о себе. То, что я почти гражданский человек, я уже говорил. Своего добиваться я умею и в этой жизни в пешках ходить не буду. Мне нужна только небольшая ваша помощь!
Валентина Петровна поднялась над столом, брови ее сошлись к переносице:
— Нет, Николай, не знаю, как вас по батюшке, союзницей в этом деле я вам быть не смогу, уж простите.
Новиков был ошарашен, просто-таки потрясен. Такой концовки он совсем не ожидал. Возражать и оправдываться было бесполезно. Оставалось только одно — уйти.
По лестнице он спускался пошатываясь, все еще не веря услышанному. Ноги подгибались, рука судорожно искала перил. Дневной свет ослепил его, окончательно сбил с толку. Благо что старая знакомая лавочка была неподалеку.
Николай вбирал в себя воздух и не чувствовал его, дыхания не хватало, в голове стоял туман. Неужели эта Любина выходка настолько все переминила в их отношениях?
Но почему? Ответ не приходил. Новиков расстегнул верхние пуговицы гимнастерки, захотелось пить. Но встать не мог. Голова кружилась.
Он просидел минут сорок, прежде чем пришел в себя.
Голова прояснилась не сразу. И вместе с прояснением накатило вдруг на Николая непонятное упрямство. От былой неуверенности и растерянности след простыл. Нет, он обязательно настоит на своем! Он добьется своего! И именно здесь, сейчас, с ней!
Он решительно поднялся, оттолкнувшись обеими руками от спинки скамьи. И твердым уверенным шагом пошел к подъезду.
Если она не откроет, думал Николай, придется стучать и стучать до тех пор, пока или дверь не сломается, или Валентина Петровна, Валюша, Валька не отзовется!
Он взбежал по ступенькам наверх. И, не обращая внимания на неисправный звонок, ударил кулаком в дверь… и та открылась, она была не заперта. В чем дело? Николай точно помнил, как хозяйка щелкнула замком за его спиной. Может, она вышла? Может, пошла поболтать с соседкой, а дверь забыла затворить?! Он осторожно вошел внутрь, прошел по коридорчику. Дверь в комнату была также чуть приоткрыта. И оттуда доносилось приглушенное сопение, вздохи, шуршание. Там кто-го был.
Николай открыл дверь. И застыл. Да, от неожиданности он превратился в колоду, застряв на пороге с поднятой уже ногой. То, что он увидал, ошарашивало. Надо было по-быстрому уходить, пока не заметили, пока… пока можно было улизнуть втихаря, выскочить из этой странной квартиры! Но он опоздал, а может, просто очень растерялся. И для этого было основание.
Валентина Петровна сидела на диване спиной к Николаю. Халатик на ней был распахнут, полы свисали почти до паркетин. И этот халат все загораживал. Но Николай разобрал, что сидит она, поджав колени, привалившись к спинке дивана или к подушке лежащей у спинки грудью, склонив голову. И не просто сидит, а мерно покачивается, совсем немного приподнимая бедра, опуская, поднимая… Халат был длинным и широким, все терялось в его складках. И все же Николай заметил две торчавшие на уровне сиденья дивана розовенькие ступни с крохотными пальчиками. И в самую последнюю очередь он увидел два явно мужских башмака, торчавших из-под халата внизу, у пола.
Он дернулся было назад, но споткнулся, чуть не упал, кашлянул надсадно, ухватился рукой за дверной косяк. Но его уже заметили!
Валентина Петровна замерла, спина ее напряглась, она еще плотнее припала к тому, кто был сокрыт от взора Николая. Спина ее одеревенела. Но головы она не повернула. Зато на плечах ее вдруг появились две большие руки, явно принадлежавшие не ей. И почему-то сбоку, на уровне ее локтя, высунулась из-за халата кудлатая темная голова, блеснули карие, почти черные глаза, нижняя губа отвисла…
— Вот это номер! — прозвучало оттуда с нескрываемым удивлением. — Привет, служака!
