Дэвид бросил взгляд в сторону календаря, висящего на стене возле очага. На календаре был изображен лес и пасущиеся в тени деревьев коровы. Неподалеку от этих коров Мифф и нацарапала адрес Гвен.
— А теперь, мое солнышко, — услышал он голос Мифф, обращенный к сыну, — можешь слезть на пол и крепко-крепко обнять дедушку.
— И я! И я! — защебетала Сью. — Хоцу клепко-клепко обнять дедуску!
Дэвид прижал к груди внучат и счастливо рассмеялся, когда они обхватили его своими мягкими ручонками и протянули для поцелуя нежные, пахнущие молоком мордашки.
— Как хорошо, что они у тебя есть, правда?
Мифф кивнула.
— Никогда бы раньше не поверила, что дети так сильно меняют жизнь. Они такие чудесные, умненькие, просто очаровательные. Я благодарю судьбу за то, что имею их. А у тебя к нам было ли такое же чувство, пана?.
— И до сих пор есть. — Улыбка сошла с его лица, и голосом, полным нежности, он сказал: — Потому-то я так и беспокоюсь за Г пен.
Мифф убирала со стола остатки ребячьего ужина, складывая в раковину тарелки и чашки.
— Хочу предупредить тебя, что она уже совсем не та Гвен, какую мы знали.
Сильная струя горячей воды из крана полилась на грязную посуду, и голос Мифф доносился сквозь клубы пара, окутавшие ее.
— Я допускаю, что после почти трехлетнего пребывания за границей она изменилась, — нерешительно согласился Дэвид, — стала старше, более искушенной в житейских делах.
Мифф ополаскивала вымытую посуду и ловко устанавливала тарелки в сушилку — только руки мелькали.
— Дело даже не в этом. И не и том, что она вообразила себя и держится эдакой шикарной покорительницей сердец. Она такая же славная, как и прежде: была очень мила с моими ребятишками и радовалась, когда они называли ее тетей Гвен. Вместе с тем в ней появилась какая-то сдержанность, отчужденность. Во всяком случае, пана, я почувствовала, что она как-то отдалилась от меня. — Мифф повернулась к нему, темным силуэтом вырисовываясь на фоне освещенного окна, лицо ее оставалось в тени.
— С Брайаном Макнамарой она обошлась хуже некуда. Он приходил, рассказывал мне. Вроде бы они довольно регулярно переписывались, и он надеялся, что когда Гвен вернется домой…
— Он все еще любит Гвен и хранит ей верность?
— Похоже на то, — подтвердила Мифф. — Брайан купил ферму в Южном Джипсленде; оттуда телеграфировал Гвен, что приедет встретить ее. А она взяла да и уехала с каким-то мужчиной, с которым познакомилась на пароходе. Бросила Брайана, он чуть не плакал. Прямо убит был ее поступком.
— Очень все это нехорошо! — пробормотал Дэвид. Он решил не расстраивать Мифф и не говорить ей, что знает о том человеке, с которым уехала Гвен.
— Ну ладно, я, пожалуй, пойду.
Оп спустил внука на пол, Мифф взяла на руки с его колен маленькую Сью.
— Когда ждете прибавления семейства? — спросил оп, нежно прижимая к себе Мифф, держащую на руках Сью.
— Билл считает, нам не следовало заводить еще одного так скоро, — сказала она, покаянно опустив глаза под его взглядом. — А но мне, почему бы и пет? Один наш старый друг по партии уверяет, что у коммунистов только один недостаток: они производят на свет слишком малое потомство. Вот я и пытаюсь доказать ему, что он по прав.
— До свидания, дорогая. Я рад, что у тебя все хорошо. Для меня это самое важное.
Он поцеловал ее. И уже в дверях, оглянувшись, бодро сказал:
— Я все же надеюсь, что со мной Гвен не будет держаться отчужденно.
Когда он постучал в квартиру Гвен, ему показалось, что бронзовая горгулья над входной дверью злобно ухмыльнулась. Как будто радовалась его нерешительности.
Дверь открылась — в светлом проеме стояла тоненькая фигурка в черных, плотно облегающих брюках. На ногах золотые босоножки на высоких каблуках, короткая черная атласная кофточка полураспахнута и обнажает плечи, длинные блестящие волосы белокурыми кольцами рассыпались по спине; в тот миг, как она узнала стоящего на половичке возле двери человека, глаза ее под густо накрашенными ресницами вспыхнули радостью.
— Ой, папа! — воскликнула Гвен, бросаясь в его объятия. — Если бы ты только знал, как мне хотелось увидеть тебя!
Дэвид крепко обнял и расцеловал ее, до глубины души растроганный неподдельной радостью, с какой она встретила его.
— Моя маленькая Гвен! — прошептал он. — Моя родная маленькая Гвенни!
Гвен ввела его в переднюю и заперла дверь.
— Я только-только узнал о твоем приезде, — объяснил Дэвид. — Мифф дала мне этот адрес.
— Такая меня вдруг тоска но дому охватила, взяла да и вернулась. — Гвен провела его в гостиную, и он увидел небольшой накрытый на двоих стол. — Вот, думаю, устрою вам сюрприз. И ведь устроила, правда?
Гвен примостилась на диване, обитом поблекшей рыжевато-коричневой парчой, указав Дэвиду место рядом с собой. Он сел возле нее, она улыбнулась, и ему почудилось, будто он вновь видит в глазах Гвен того озорного бесенка, который в былые времена мог, по мнению семьи, запросто «обвести папочку вокруг мизинца». Он вспомнил, каким она была упрямым, своевольным ребенком — впрочем, такой, наверно, и осталась, — как легко обижалась и обижала других, весело безразличная ко всему на свете, кроме того, что поражало ее воображение в данный момент.
— Мифф сказала, что о твоем приезде знал только Макнамара, — решился наконец Дэвид начать разговор.
Гвен упрямо тряхнула головой.
— Ах, Брайан! Боюсь, что я обошлась с ним не очень-то хорошо.
Она вскочила с дивана и подошла к столу.
— Оп приехал встречать меня, а я уехала с парохода с… с другим…
Она взяла сигарету из стоящей на столе серебряной папиросницы работы индийских мастеров.
— Хочешь? — и протянула ему папиросницу. — Ой, совсем забыла! Ты же не куришь сигарет. — Опа поставила папиросницу обратно на стол. — Где твоя старая трубка? Или ты совсем бросил курить?
— Нет, не бросил. — Дэвид вытащил из кармана трубку и кисет с табаком. — Но по-прежнему предпочитаю трубку.
Он набил трубку. Гвен закурила сигарету и следила за тем, как он стряхивает с ладони в кисет крошки табака, чиркает спичкой и подносит ее к трубке.
— Не правда ли, прелестная вещица? — Она снова взяла со стола серебряную папиросницу и протянула ее Дэвиду полюбоваться, — Мне ее подарил Клод.
— Клод? — Брови Дэвида удивленно вздернулись.
— Мойл. Ты, кажется, знаешь его.
— Уж не имеешь ли ты в виду одного из бывших моих директоров в «Диспетч»?
— Вот именно.
Дэвид рассмеялся — не столько над смешной фигуркой дочери, которая с воинственным видом стояла перед ним, широко расставив ноги в босоножках на высоченных каблуках, сколько над самой мыслью о том, что Клод может домогаться расположения Гвен.
— Старый греховодник! — воскликнул он. — Неужели Мойл вздумал волочиться за тобой?
— Не такой уж он старый, — возразила Гвен, — Ничуть не старше тебя.
— Верно. — В голосе Дэвида зазвучали кроткие, мягкие нотки. — Но зато за мной не тянется слава такого «бабника» — как это принято называть.
— Мне все это известно, — ответила Гвен, переходя в оборону. — Но Клод уверяет, что никогда в жизни не был влюблен ни в одну женщину так сильно, как в меня.
— Однажды ты сказала, — напомнил ей Дэвид, — что никогда в жизни не поверишь человеку, который так говорит.
— А я и не верю ему. — Гвен затянулась и с улыбкой выпустила облачко дыма. — Не такая уж я наивная дура, за какую ты меня принимаешь, папа.
Он с облегчением почувствовал, что они разговаривают абсолютно откровенно, и улыбнулся в ответ.
— Вот уж никогда не считал тебя ни наивной, ни дурой, но что ты никогда не останавливалась ни перед чем, лишь бы немедленно добиться своего — это так.
— Правда? — благодушно спросила Гвен, усаживаясь в огромное потертое кресло. — Да будет тебе известно, Клод хочет жениться на мне.
— В самом деле? — с иронией в голосе спросил он. — Но ведь он уже женат, и ты это, несомненно, знаешь…
Она поджала под себя одну ногу, перекинув другую через ручку кресла. Золотая босоножка болталась на кончике пальцев. Она с нескрываемым удовлетворением разглядывала ее и свою голую розовую пятку, торчавшую из-под черных брюк.
— Я и отказалась спать с ним.
— Очень утешительно.
— От него плохо пахнет, папа. И мне не нравится его затылок.
— Весьма серьезные доводы, — В глазах Дэвида зажглись веселые огоньки.
— Ты смеешься надо мной, — обиделась Гвен.
— И не думаю, дорогая. — Дэвид подавил поднявшуюся в нем радость. — Меня восхищает твоя проницательность. Ведь это нее факт, что затылок раскрывает суть человека. Метает ему скрыть, что у него на уме.
— Клод такой тощий, такой незначительный на вид, — размышляла Гвен вслух. — Но но отношению ко мне он воплощенная порядочность, — кинулась она на защиту своего поклонника. — Пытается уговорить своего друга, владельца большого магазина, взять меня манекенщицей. Я уже занималась этим в Лондоне, ты же знаешь, и вообще не мыслю себе вернуться в детский сад.
