Он отнюдь не был уверен, что Гвен получит работу, которой так страстно домогалась. Следовательно, выход оставался один — Мойл и все, что он ей предлагал: деньги, поклонение, развлечения. Гвен прельщал обманчивый блеск, и все же она не решалась сделать последний шаг, который, как она знала по горькому опыту, может привести к печальным последствиям.
Чувство ответственности перед дочерью вступало в противоречие с его решимостью добиваться поставленной перед собой цели. Может ли он игнорировать эту ответственность? Имеет ли он право посвятить себя какой-то отвлеченной идее, вселенским интересам, если она, его дочь, требует сейчас от него всего внимания, на какое он способен?
Если он решит отвлечься от дела, где его ум и энергия найдут, как он считал, наиболее ценное применение, удар по самолюбию будет очень ощутимым. Сумеет ли он приспособиться к такому положению? Сможет ли отказаться от борьбы против ядерной угрозы и войны?
Его приводила в содрогание самая мысль, что он предаст людей, самоотверженно борющихся против безумства гонки вооружений, непрестанного наращивания разрушительных сил. Он не мог отречься от цели, которой служили его единомышленники. Поступить так означало совершить измену, которой ему никогда не пережить.
Даже сейчас, испытывая сильнейшую душевную муку, он знал, что не сможет загасить огня, горевшего в его душе. Он не имеет права вновь проявить слабость, вновь отступиться и прекратить борьбу за достижение соглашения между народами во имя решения назревших международных проблем, что избавило бы человечество от безумия и варварства войны.
«Безумие и варварство войны». Эта фраза мучительной болью отзывалась в его душе. Немыслимо предать тех, кто противодействует этому безумию и варварству. И сколь бы незначителен, сколь бы ничтожен ни был его вклад в эту борьбу, он должен стоять до конца. Жизнь на других условиях была бы жалким прозябанием, которое он вряд ли бы вынес.
Должен же быть какой-то способ сохранить взаимное понимание и теплые отношения с Гвен. Способ, который не потребует от него предательства великой идеи.
Вечером следующего дня он отправился к Мифф, чтобы рассказать ей о своем разговоре с Гвен; войдя в комнату, он увидел ребятишек, зачарованно уставившихся на аквариум с золотыми рыбками, который принес домой Билл.
— Дедуля! Маленькие рыбки, золотые рыбки! — восторженно крикнул Ян.
— Маленькие рыбки, золотые рыбки, — эхом отозвалась Сью, прыгая вокруг стола, на который Билл поставил аквариум: в воде меж зеленых водорослей плавали несколько золотых рыбок, быстро шевеля прозрачными нарядными плавниками.
— Подарок китайских моряков, — объяснил Билл. — У них были неприятности в порту, профсоюз помог им, вот они в знак признательности и принесли этот аквариум.
Золотые рыбки неутомимо резвились в воде, к вящему восторгу малышей, и Дэвид включился в общий хор восхищенных возгласов. Но мысли его по-прежнему были заняты Гвен. Он невольно сравнивал ее с золотой рыбкой, которая довольствуется тем, что шевелит в воде своими прелестными плавниками и позволяет любоваться собой. Интересно, удовлетворяет ли золотых рыбок сознание того, что они прекрасны и все ими любуются? Их выпуклые, полные страха глаза, казалось, напряженно искали выхода, в то время как они метались между плавающими в аквариуме водорослями. Так же и Гвен, подумал он. Подобно золотой рыбке, она стремится вырваться на волю.
Малыши были уже в пижамках, вымыты, накормлены, готовы ко сну. Но их никакими силами невозможно было оторвать от золотых рыбок; пришлось объявить, что маленькие рыбки устали, хотят спать и проведут всю ночь до самого утра в кладовке. Билл вынес аквариум, а Мифф принялась выпроваживать детей спать.
Но по тут-то было. Всячески оттягивая роковой момент прощального поцелуя, Ян потребовал, чтобы дед исполнил свое давнее обещание и поиграл с ними и лягушки.
Дэвид встал на колени, изображая большую лягушку, через которую положено прыгать лягушатам. Бегая за ним на четвереньках по всей комнате, карабкаясь на него, малыши в упоении визжали во всю мочь. И только когда он, выбившись из сил, рухнул на пол, отбиваясь от двух наседавших на него «лягушат», Мифф сжалилась над ним и понесла кричащих, дрыгающих ногами малышей спать.
Дэвид дотащился до кресла и откинулся на спинку, приходя в себя после веселой возни.
— Маловато тренировки для игры в лягушачьи скачки, — тяжело дыша, проговорил он, щурясь то ли от смеха, то ли от кольнувшей сердце боли.
— Вам плохо? — воскликнул Билл.
— Ничего страшного! — И хотя каждое слово стоило Дэвиду больших усилий, ему удалось успокоить Билла, встревожившегося при виде его бледности. — Сейчас все пройдет. Задохнулся немного. Только и всего.
Билл вернулся на кухню, которую прибирал после ужина. Дэвид слышал, как он мыл посуду и гремел тарелками, устанавливая их в сушилку. Мифф спела колыбельную песенку, поцеловала свернувшихся калачиком малышей и ушла.
Как всегда бывало и прежде, покой и уют этого маленького дома умиротворили его. За те несколько минут, что он пролежал с закрытыми глазами в кресле, ушло мучительное беспокойство за Гвен, отпустила боль в сердце.
— Боже мой, надеюсь, мои ненаглядные чадушки не замучили тебя? — спросила Мифф, входя в комнату и усаживаясь возле него.
— Нисколько, — успокоил он ее.
— Погляди, пожалуйста, милый, угомонились ли они, — крикнула она Биллу. — Ян наверняка сбросил с себя одеяло.
— Хорошо, — с готовностью откликнулся Билл, направляясь в детскую.
Мнфф вытянула ноги, положив их на стоящий рядом стул, и усталым жестом поправила волосы.
— Ну, что нового у Гвен? — Она повернулась к отцу с улыбкой, в которой, как в зеркале, отражались связывавшие их чувства.
Дэвид рассказал, как ласково встретила его Гвен, передал их разговор о ее планах стать манекенщицей в одном из больших магазинов, о ее романе с Клодом Мойлом, об обещании Мойла развестись с женой и жениться на Гвен, о ее легкомысленном отношении к этому вопросу.
— Уж если Гвен решила, что ей хочется шикарной жизни, мы бессильны что-либо сделать, отец, — твердо сказала Мифф, — Ты ведь не хуже моего знаешь, что ни тебе, ни мне не отговорить ее. Она все равно поступит по-своему, и нам останется смириться со свершившимся фактом. Это никак не должно влиять на твою жизнь или на мою. Гвен знает, что мы любим ее. И я всегда готова буду помочь, если ей потребуется моя помощь.
— Я и сам пришел к тому же выводу, — признался Дэвид, — хотя мне кажется, дорогая, что в данном случае я перекладываю свою ответственность на тебя.
— Какая чепуха! — отмахнулась Мифф. — Мой дом всегда будет ее домом, и я уже сказала ей, что она может переехать сюда в любой момент.
— Я всегда знал, что ты так поступишь, и все же своими словами ты снимаешь груз с моей души.
— А кроме того, — добавила Мифф со смехом, — я посоветовала Макнамаре действовать как подобает мужчине: взять да похитить ее… Я знаю нашу Гвенни. Ей это понравится. Как раз то, что ей нужно, — трепет, волнение, пылкая влюбленность. С Мойлом она лишь играет в любовь. У Мойла не будет никаких шансов в соревновании с Маком, если тот покажет, на какие сильные чувства он способен — страсть, беззаветная преданность. И я думаю, он это сделает.
— Надеюсь, ты права.
Дэвид пошевелил пальцами, и Мифф увидела глубоко въевшиеся в кожу чернила.
— Я видела сегодня Шарн, — медленно проговорила Мифф, — она сказала, что ты собираешься работать с ней в комитете по подготовке Конгресса.
Мифф понимала, откуда взялись эти чернильные пятна. Обычно он очень тщательно следил за своими руками, и, видимо, то, чем он занимался последнее время, объясняло эту неопрятность.
— Да, да, с радостью. — Мифф увидела, как его лицо словно озарилось, озабоченность исчезла и на смену ей пришел молодой энтузиазм. — Я ведь совсем отошел от них в последнее время, дорогая. На какое-то время потерял надежду и веру в людей. Но сейчас я снова готов сворачивать горы, если в комитете простят меня и опять возьмут работать.
— Не сомневаюсь в этом, — сказала Мифф, снова став деловой и практичной, — Организаторы очень нужны. Все только и говорят что о мире. Надо использовать это всеобщее стремление к миру, мобилизовать людей.
— Понимаю, — заметил Дэвид.
— Но послушай, папа, — Мифф нахмурилась, вспомнив о том нервном потрясении, которое он пережил год назад, разочаровавшись в жизни и впав в нищету, — можешь ли ты позволить себе работать без денег?
Дэвид улыбнулся.
— Последняя моя довольно-таки постыдная работа дала мне столько, что я вполне продержусь несколько месяцев. Я не буду бременем для комитета. А после окончания Конгресса мне, возможно, удастся подыскать не такую доходную, но зато менее позорную работенку.
