— А я тебя ждал, Лили, детка, йе-хей. — Он поигрывал своими большими бумерангами и курил замусоленную сигарету. У его ног, на полу этой фальшивой пустыни, валялось множество таких же окурков, что впрочем, ничего не значило.
— Правда?
— Ювай — дай мне огня, детка. — Он жестом показал, что ему нужен огонь, и я щелкнула зажигалкой. Он глубоко затягивался тоненькой сигареткой, дым струйками выходил из его пухлых губ, дрожал на сквозняке, затем исчезал. — Наташа вернулась, йе-хей?
— Ты знаешь?
— Знаю. Я знаю о твоих чувствах — ты ведь что-то испытывала, йе-хей?
— Я чертовски разозлилась, если ты об этом…
— И позавидовала. Смертельно позавидовала, хей-йе?
— И позавидовала, — призналась я.
— Но главное еще впереди, детка, йе-хей? Все твои чувства разыгрались? Как будто это твой последний шанс, хей-йе? Ну же, решайся, детка, сойди со своего круга или давай вали назад, в жизнь, — тебе решать.
Фар Лап снова возложил всю ответственность на меня, бедную толстую старушку, которая продержалась уже столько далстонских круглых суток. Моя смерть, так уж случилось, была словно слепок с моей жизни — периоды апатии сменялись взрывами бездействия. Он спросил меня, хочу ли я сойти с этого круга, как он выразился. Но насчет того, что это за круг или как его можно прекратить, Фар Лап высказывался, как всегда, невнятно.
Так или иначе, я не могла долго выносить всю эту чепуху, особенно здесь, в закрытом специализированном ресторане, болтая с мертвым аборигеном. Меня саму удивляло, что я тревожусь о Наташе.
— Наташа вернулась, Фар Лап, и хорошо выглядит.
— Она чертовски хорошо выглядит. Чертовски хорошая буджу. Но это ненадолго, йе-хей? Ненадолго. Я вижу, ты понимаешь, Лили-детка, йе-хей? Раздумываешь, что все это может значить, йе-хей? Как это все сложится вместе, хм-м? Раздумываешь, какое отношение к твоей девочке может иметь абориген вроде меня, хей-йе?
— Да. Я думаю, ты имеешь какое-то отношение к Наташе, к тому, что с ней случилось…
— На другом конце света?
— Да, на другом конце света.
— Ювай! Черт возьми, на совершенно другом конце, детка. Что случилось… Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, что случилось, йе-хей?
— Значит, ты знаешь?
— Ох, знаю, Лили-детка. Знаю. Я, черт возьми, был там.
И он рассказал. Это заняло остаток часа. Я опоздала вернуться на Олд-стрит. Фар Лап рассказывал в своем неповторимом своеобразном стиле, но для удобства я опущу прищелкивания языком и стану переводить характерные для аборигенов выражения и австралийский сленг. В конце концов — все будет для вашего удобства в это самое неудобное время. Время ожидания в зале ожидания.
Но Фар Лап не был в Поттс-Пойнт, куда Наташа отправилась к Полли Пассмор.
Он не рассказывал, как ее рвало целый день напролет, как в эту жару — так странно — ее бил озноб абстиненции; не рассказывал, как по ночам обе молодые женщины вытаскивали на крышу матрас и сидели на корточках около плавательного бассейна, глядя на вход в отель «Себолд таунхаус», наблюдая, как туда тяжелой поступью входят большие белые бизнесмены с повисшими на их локтях, словно странные браслеты, крошечными проститутками-азиатками.
Наташа прожила у Полли полгода, — что ж, для нее рекорд дружбы. Она также более или менее воздерживалась от героина. Пару раз ей удалось, как бы между прочим, раздобыть наркотики на сиднейском Кингз — Кросс. Кингз-Кросс в Сиднее. Полная ерунда — как техасский Париж. Каждая грань Наташиной лондонской жизни возвращалась к ней отражением в твердом бриллианте южного неба. Она узнала, что наркотики можно добыть у ресторана «Элис» на Кингз-Кросс. У наркоманов-серфингистов. Видели когда-нибудь наркомана с загорелым телом спортсмена, наркомана, которому не надо завертывать рукав, чтобы найти вену, потому что он носит чертову майку? Удивительно. Наташа видела их и добывала у них наркотики, как я сказала, раза два, а может, три. Хуже того, однажды она отколола номер, чтобы добыть денег. В Лондоне Рассел приучил Наташу к разным сексуальным извращениям. Трахаться с ним, когда за этим наблюдали люди — так он развлекал нужных ему дилеров или вуайеристов, с которыми хотел водить компанию. К тому же он связывал ее и наносил удары. И все это, чтобы усилить кайф после приема кокаина. Как ни крути, должно быть, у Наташиного парня совсем снесло крышу.
Но сейчас было другое. Наташа прогуливалась среди толпы туристов, под вульгарными неоновыми рекламами стриптиза, ей страшно хотелось вкатить себе дозу. Уйти от себя. Забыть про все. Дело не в деньгах как таковых — какие-то деньги у нее были. Майлс присылал ей ежемесячно часть суммы, вырученной от продажи квартиры. Но этого хватало только на здоровую жизнь. Благодаря этой сумме она была обречена на здоровье. Если хочешь уколоться, думала она, надо сделать что-то грязное, проучить себя. Какая ошибка. Проучи себя — вот и будешь самоучка. Ей казалось, это несложно. Она не раз видела, как уличные девицы подцепляли мужчин прямо на тротуаре, раза два сворачивали за угол и ложились с ними на заросший бугенвиллеями газон маленького парка, чтобы потрахаться всего-то минуты две. Белые задницы мужчин поднимались над жесткими многолетниками как раздвоенные луны. И куда бы она ни пошла в этом квартале красных фонарей, к ней постоянно приставали. Привет, привет, привет, — говорили ей мужчины. Что на самом деле означало — если посмотреть на ее длинные загорелые руки и ноги, иссиня-черные волосы, все еще высоко вздымающуюся грудь — пойдем, пойдем, пойдем… Австралийские мужчины, крикливо одетые, шумные, похожие на какаду.
Наташа ввязалась в эту игру. Она выбрала самого маленького, самого робкого, какого только смогла найти. Плюгавого, похожего на клерка, человечка, достававшего ей до плеча, который явился сюда после работы в банковском квартале. Он был слегка пьян, а товарищи бросили его. Похоже, он никогда не трахался вдоволь — а может, не трахался вообще. Он увидел красотку, которая бросила на него призывный взгляд и прошептала «Привет». Наташа тоже выпила и хотела дать волю безответственному ребенку в себе. Она привела его в парк и легла с ним в зарослях, где земля была усыпана сухой корой. Тут ей пригодился весь ее опыт — все эти мальчики и мужчины, с которыми она умела обходиться. Она отлично умела отказывать им в том, чего им хотелось. Но не отказывать оказалось гораздо легче. Засунуть мягкий шарик его члена в презерватив — никаких проблем. Засунуть его в себя — еще легче. Раз плюнуть. Мама умела поплевать на царапину, и любая царапина сразу заживала. Наташа отвернула свое хорошенькое личико, чтобы смотреть на корни кустарников. Она шептала: «О, это прекрасно». Но нет, это было отвратительно. Пусть вам никогда не придет в голову проучить себя — не покидайте ребенка в себе. Когда похоть превращает нас в марионеток, лучше не дергать за ниточки.
Они поднялись с земли, и Наташа получила от него сотню долларов. Сотню чертовых долларов! Невероятно. За несколько минут она так накачалась, что могла бы обслужить целую футбольную команду каких-нибудь красавчиков. Наташа страшно проучила себя. Она не понимала, что перешла черту, что с этих пор ничего уже не будет таким, как раньше. Но сейчас она наслаждалась в своем теплом опиумном водоеме. Смотрите, вот она, Наташа, умненький дельфин со зрачками маленькими, как укол булавки, плывет в Мировом океане.
Люди думают, что когда наркоманы колются, а алкоголики напиваются в стельку или когда кокаинисты улетают ввысь, они попадают в фантастический мир изобилия, где у них есть все: неисчислимое богатство, необычайная привлекательность, огромный талант. Да нет. Они могут отправиться в искусственный рай, но каждый из них в конце концов оказывается в одной и той же реальности. Там с ними все в порядке. И все. С ними все в порядке. Они не алкоголики, не наркоманы — просто все хорошо. Как у всех других. Ну да, возможно, они понаделали множество глупостей: несколько раз вылетели с работы, разрушили парочку браков, отдали детей на воспитание в чужие руки, — но в основном с ними все в порядке. И значит, эта мощная торговля, превышающая всю легальную торговлю мира, служит прежде всего для удовлетворения такого тщетного желания, восполняет отклонения иллюзией нормальности.
В конце концов Наташа с Полли поругались. Чего это Нэтти тут выделывается? — выкрикивала Полли. Ошивается с какими-то бездельниками на Редферн и Паддингтон. Напивается. Ходит по барам. Расписывает очередную дурацкую стену, делая вид, что участвует в муниципальном проекте. Очередная бессмысленная мазня, которая облезет через пару лет, такая же хаотичная, рассыпающаяся, как общество, которому она должна служить. В конце концов, зачем Нэтти притащилась в Австралию? Вроде бы она хотела пережить потерю ребенка. Вроде бы она хотела прийти в форму. А сама — Полли точно знает — в прошлую среду была под кайфом. И домой явилась без трусиков. И что это значит? Свалилась на диван в полной отключке, поставила в неловкое положение друзей Полли. Приличных людей. Учителей. Валялась на диване и бормотала о каких-то какаду с мягкими членами. Почему она не поедет посмотреть страну? Почему бы ей не убраться сейчас? Пребывание в Австралии научило Полли Пассмор говорить уверенно. И Наташа убралась.
