— Здравствуй, дорогой! Горе-то какое! — поравнявшись со мной, воскликнул Дато с грузинским акцентом. — Слезы на глаза наворачиваются, когда вспоминаю дорогого покойника. Как он пел! Даже по-итальянски мог не хуже ихнего Челентано!..
Площадка перед входом быстро заполнялась машинами. Я кусал губы, не представляя, как заставить замолчать эти колонки, в которые заточили голос Алеши. Техника звукозаписи заставляла мертвого певца против его последней воли делать то, что живьем от него никто не смог бы добиться. И кроме меня это некому было остановить.
Я старался разглядеть в толпе Беса. Мне важно было увидеть его первым. Но обзор перегородил старенький автобус. На таком на похороны обычно подвозят бедных родственников и соседей по подъезду.
И в этот момент меня тронули за локоть. Резко развернувшись, я вдруг обнаружил, что рядом Валет. Он явно нервничал, как заговорщик, озирался по сторонам и, чтобы подойти ко мне, выбрал момент, когда автобус загородил нас от лишних глаз.
— Я все-таки принес тебе справочку, что Бес — стукач, — торопливо сообщил Валет, придерживая под полой «обкомовского» пальто, точно такую же картонную папочку, какую недавно я видел в машине у чекиста. — Все как обещал. Мой шеф как услышал про шедевральный посмертный концерт Алеши — быстренько документы запросил. В единственном экземпляре существует. За такой дефицит Бес что хочешь отдаст, лишь бы только от расписочки избавиться и чтобы никто не узнал, — недобро ухмыльнулся Валет, не переставая оглядываться. — Ну, что, давай мне пленку?.. А я папочку отдам прямо Дато.
Он протянул руку.
— Нет у меня пленки, — буркнул я.
— А это что? — ткнул пальцем Валет. Из моего кармана выглядывал уголок яркой коробочки с записью-пустышкой.
— Долго объяснять. Нет у меня сейчас пленки, — огрызнулся я. — Эту я Бесу отдам. Меня без нее не пустят на кладбище. А я должен там быть. Они блат поставили, который Алеша ненавидел. Сил нет это слышать. Я должен это остановить…
— Да тебе вообще туда ходить не надо, — втолковывал Валет. — Отдадим папочку Дато — урки между собой сами разберутся. А насчет Дато ты зря сомневаешься. Его грузины с собой стволы взяли. Так что Бес ничего не намахает своим ножичком. Че пленку-то зажал? Не доверяешь мне что ли?
— А что ты так стараешься? Достали вы меня уже со своими папочками! Строители коммунизма! Если ты друг — сам мне поверь! — вспылил я. — Сначала ты справку отдай. А когда все кончится — поговорим насчет пленки. Сейчас не могу все объяснить. Мне туда надо!
— Не-ет, просто так отдать справку не могу — это же моего начальства документ особой отчетности, мне за него надо пленку предоставить, — протянул Валет.
— Вечно ты прикрываешься своим начальством! Нет никакого начальства, сказки одни, ты сам хочешь денег заработать… Ты же ничего Дато не отдашь, я ведь, по-твоему, — уже покойник, правда?.. — вдруг понял я.
В этот момент я заметил Беса. Бандит смотрел на видеокамеру. Трое чекистов в штатском, не скрываясь, снимали, фиксируя на пленку лица всех, кто заходил на кладбище в траурной процессии.
— Ты упрямый кретин! — взвился Валет. — Не хочешь договариваться, хрен тебе — с другими договорюсь. По-любому пленка моя будет!
Не дожидаясь, пока Бес заметит нас вместе, он запахнул пальто и энергично направился на кладбище вслед за толпой.
— Ты отказался! — ахнула слышавшая разговор Маша Старкова. — Отказался! — губы ее затряслись, а в измученных глазах промелькнуло что-то вроде ненависти.
Мне сейчас требовалось отдать Бесу фальшивую пленку. Бандит тоже заметил меня и повелительно кивнул. Короткое знакомство с Евой Томашевской не прошло для Беса бесследно. Уголовник был одет прилично и подобающе для похорон. Воротник длинного кожаного плаща прикрывал шею, чтобы не бросалась в глаза татуировка со змеиным жалом. Шляпа была надвинута на глаза.
Но его кивок не укрылся от глаз Старковой.
— Не пущу! — страшным громким шепотом завыла она и вцепилась в мой рукав мертвой хваткой. — Сережа, миленький! Не ходи туда! Он же убьет тебя-а!..
Понимая, что удержать меня у нее не хватит сил, Маша умоляла меня глазами, не отпуская рукав.
— Маша, не позорь меня! — попросил я, пытаясь оторвать ее пальцы от моего рукава.
Она только мотнула головой, стиснула зубы и вцепилась сильнее. Мне ничего не оставалось кроме как ударить ее. И я хлопнул Старкову по щеке. Несильно. Она охнула, ее голова мотнулась в сторону. Но мой рукав Старкова не выпустила. Старушки, которые в большом количестве выбрались из пенсионерского автобуса, глядели на эту потеху во все глаза и готовы были уже поднять гомон. А Маша стискивала мой рукав.
Поэтому я отвесил ей пощечину уже с другой стороны и посильнее. Ее руки разжались.
— Прости, — бросил я и, вытащив из кармана яркую коробку магнитной ленты, двинулся через толпу к Бесу.
Обезумевшая Старкова бросилась к ближайшей милицейской машине.
— Товарищи милиционеры! Арестуйте этого человека! — кричала она, указывая на меня. — Его нельзя туда пускать! Я дам показания, он замешан в деле с убийством!
К счастью, автобус загораживал нас от основной толпы. А ленивые менты, принимая наш конфликт за бытовую ссору, и не думали выходить из теплой машины на мороз. Маша ошиблась, обратившись не в то ведомство. Впрочем, и группа КГБшников была слишком занята съемкой на видеокамеру людей, проходящих на кладбище. А раз никаких указаний насчет меня им не поступало, вряд ли они станут отвлекаться от основного задания по несущественному поводу.
— Остановите его! Арестуйте! — еще слышалось сзади, как Старкова в отчаянии пыталась спасти меня любой ценой.
Я испытывал облегчение, на какое-то время избавившись от Маши, и торопился оторваться от нее.
Все вокруг уже было неважно. Я шел навстречу Бесу.
— Принес пленку? — с подленькой ухмылкой поинтересовался бандит, бросив взгляд из-под надвинутой на глаза шляпы. Мы вместе свернули в ворота кладбища, слившись с людьми, бредущими за катафалком. Бес постарался отвернуться от объектива видеокамеры КГБ, мимо которого нельзя было не пройти.
Я молча продемонстрировал коробку, которую держал в руках.
— Это и есть последняя Алешина запись? — спросила Ева Томашевская, которая шла под ручку с Бесом. Глаза ее заинтересованно блеснули из-под черной вуали.
— Ну и что ты мне показываешь? — не поверил Бес. — Фуфло подсунуть хочешь? — он как будто инстинктивно чувствовал подвох. — Я тебя насквозь вижу, фрайер… Третий раз тебе от меня не уйти. Бежать отсюда некуда, — шепнул мне уголовник.
— Блатные песни выключи… Хватит над Алешей измываться, — вполголоса попросил я.
Хотя именно сейчас бодрые скрипочки веселых хулиганских песен заглушил грохот работающего отбойного молотка и оглушительные выдохи компрессора. Место для Алешиной могилы было отведено на престижном участке возле старой кладбищенской стены. Но кладбище активно расширялось, и рядом шли работы. Бригада строителей долбила старую стену отбойным молотком, разбирая кладку на кирпичи.
Катафалк остановился. Люди постепенно подходили к разрытой могиле и обступали ее со всех сторон.
— Дорогие мои! Не могу описать тяжесть потери… — это Василич, стоя без шапки, начал произносить надгробную речь, воспользовавшись тем, что рабочие, дробившие стену, устроили перекур и отбойный молоток замолк.
— Убери блатные песни! — снова выдавил я из себя, чувствуя, как начинаю дрожать от бешеной ненависти.
— Давай, что ты там принес, — протянул руку Бес. — Сейчас проверим.
Я подал пленку. Он бросил ее кому-то из своих шестерок. И тот сделал шаг к «Волге» и поднял заднюю дверь фургона, там, где работал магнитофон. Песня прервалась. «Шестерка» быстро накрутил на бобину новую пленку.
— …это «Концерт на крови». Слушай сюда, Витек! Говорят, у вас там, в райских кущах ангелы поют. А я вот не ангел, и меня туда не пустят… — Алешин голос, произносящий вступление, громко разнесся по всему кладбищу.
Присутствующие вздрогнули и обернулись. Василич осекся на полуслове. На мгновение показалось, будто Алеша устроил очередную шуточку — разыграл всех, а вовсе не умер. И вот-вот появится откуда-то, чтобы насладиться впечатлением, которое произвел его номер на публику. Люди машинально начали оглядываться.
А Бес поглядывал на меня и многообещающе улыбался. Он жаждал расправы, и ему была безразлична обстановка похорон.
Голос Алеши запел «Тонкую рябину». У многих на глаза навернулись слезы. И я знал, что песня длится две с половиной минуты, а дальше Бес начнет меня резать. Бить надо было прямо сейчас, пока он стоит близко. Мне требовался один неожиданный, точный удар. Пытаясь незаметно выпростать молоток из рукава, я замер.
