Дена наконец перестала сопротивляться. Гипнотерапия доктора Диггерс помогла Дене расслабиться, и с каждым сеансом она вспоминала все больше. Сегодня врач погрузила ее в чуть более глубокий гипноз. Дена с закрытыми глазами почти увидела мать. Но все равно это была всего лишь расплывчатая фигура. Потом Дена сказала:
— Она взяла меня за покупками. Не знаю, в каком мы были городе. Может, в Нью-Йорке. Но помню, что мы проходили мимо большого магазина, где в витрине стояли пианино, много. Она остановилась, и мы вошли. И она обошла весь зал, рассмотрела каждое пианино… и уже идя к выходу, увидела одно… наверное, оно ей понравилось. Она села за него, открыла крышку, и у нее было такое странное лицо…
— Какое? Опишите.
— Даже не знаю… как будто меня не было рядом, что ли. И вдруг она начала играть. Я так удивилась. Я и не знала, что она умеет. Она играла какой-то вальс, и вид у нее, помню, был такой счастливый. Я никогда ее не видела такой… такой… Нет, счастливой — не то слово. Она как будто была где-то в другом месте. Взволнованной — вот так правильно. Старик, который там работал, открыл дверь в кабинет и стоял слушал, пока она не закончила. У него был сильный акцент, он сказал:
— Дорогая моя леди, где вы научились так играть?
Он умолял ее сыграть еще, но она отвечала, что кроме этой песенки ничего не знает, и мы ушли. Я сказала:
— Мама, почему ты не говорила, что умеешь играть на пианино?
А она только отмахнулась: мол, подумаешь, ничего особенного. Но должно быть, она хорошо играла, иначе этот старик не подошел бы.
— Она когда-нибудь рассказывала о своих родителях?
— Нет. Только то, что они погибли при пожаре.
— А вы не видели их фотографий? Или ее в детстве?
— Нет. Она сказала, все сгорело.
— Вам было не интересно?
— Она не хотела о них говорить, ее это огорчало. Так что я не спрашивала.
— Вы постоянно старались не огорчать свою мать, правильно? Вы это помните?
— Да.
— Почему?
— Почему? Потому что… я сама по себе была уже проблема для нее.
— Почему вы так решили?
— Потому что ей приходилось за мной приглядывать.
— Давайте вернемся к вашему чувству страха. Чего вы боитесь?
— Я говорила уже — не знаю.
— Может быть, ваша мать чего-то испугалась?
— Нет.
Диггерс молча ждала. Потом Дена сказала:
— Думаю, один раз она испугалась. Того человека.
— Какого?
— Которого увидела. Мы тогда еще жили в Нью-Йорке. Мы возвращались домой, шел снег. Повернули за угол, и, когда дошли до дома, она внезапно остановилась. Я подняла на нее глаза и увидела, что она смотрит на человека, говорившего с клерком за стойкой. Он стоял к нам спиной, и я видела только, что это крупный мужчина в черном клетчатом пальто. Я спросила: «Что случилось?» Она, не дав мне договорить, схватила меня за руку и потащила по переулку. Я спросила: «Что случилось, мама? В чем дело?» Она говорит: «Помолчи, дай подумать». Она шагала так быстро, что мне приходилось бежать, чтобы за ней поспевать. Я была в панике. И спросила: «Я что-то не то сделала, мам?» «Нет, — сказала она, — идем». Через минуту она велела мне выйти на улицу и поймать такси.
— Я? Как это сделать?
— Просто выйти на проезжую часть и помахать рукой, давай же, иди.
Я побежала и встала на углу, махала, махала, но никто не останавливался. Я бегом вернулась к ней и сказала:
— Не останавливаются.
Она говорит:
— Кто-нибудь идет?
Я посмотрела вверх и вниз по переулку — никого. Она почти бегом рванула к метро и заскочила в первый же поезд. Села и уставилась прямо перед собой. Я была уверена, что сделала что-то ужасное, и начала плакать. Она спросила:
— Почему ты плачешь?
— Я боюсь, — говорю. — Не понимаю, что случилось.
— Ох, Дена, ничего страшного. Просто я увидела человека, с которым не хочу встречаться, и все. Не будь такой впечатлительной.
— Кто он?
— Да никто, просто мы с ним когда-то работали вместе, ничего особенного. Я просто не хочу его видеть.
— Почему?
— Он уговаривает меня снова на него работать, а я не хочу.
— Почему ты так ему и не скажешь?
— Чтобы не обижать его. И прекрати задавать столько вопросов.
Мы вышли на следующей остановке, пересели и доехали до самого Виллиджа.[48] Снег сыпал не переставая, идти было трудно, но мы дошли до Западной Двенадцатой или Тринадцатой улицы. Зашли в кафе, и мама позвонила. Вернулась уже чуть более вменяемая. И сказала: «Мы едем в гости к Кристине».
— Кто такая Кристина?
— Подруга моей матери, работавшая танцовщицей в «Рэдио-Сити». Мама сказала: «Она приглашает нас приехать к ней переночевать, вот здорово, правда?» Она жила в подвальном этаже на Сант-Люк-плэйс и была очень рада нас видеть. Позволила мне поиграть с ее котом, Мильтоном, потом выдала свою длинную ночную рубашку и устроила постель на полу, а мама спала на кушетке. Я проснулась, когда начало светать. Оглянулась и увидела, что мама сидит у окна. Помню, у меня в желудке снова возникло это холодное, пугающее чувство. Я знала, что она несчастлива, но не знала почему и боялась спросить, потому что думала: вдруг это из-за меня. Может, она хотела бы, чтобы у нее не было дочери. Не знаю, почему я так думала, но это факт.
— Дена, сейчас я досчитаю до трех, и, когда вы проснетесь, вы будете чувствовать себя спокойной и отдохнувшей… Раз… Как будто проспали несколько часов… Два… Чувствуете покой и безмятежность… Три.
Дена медленно открыла глаза.
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо. — Она зевнула. — Не хотелось бы вас разочаровывать, но кажется, никакого гипноза у вас не получилось. Я помню все, что вы сказали.
Диггерс улыбнулась. Так говорили все, кого она подвергала гипнозу.
«Уолл-Кап продакшн»
Нью-Йорк
1978
Айра Уоллес выслушивал предлагаемую Капелло идею новостного телевизионного шоу. Хотя Уоллес не доверял Капелло, но чем больше он слушал, тем больше ему нравилось. Капелло развивал мысль:
— Мы заткнем за пояс весь Голливуд, у меня материалов на много лет вперед. Мы подадим это как новости — светская хроника, все законно, краткое изложение последних известий, острые, мощные, горячие материалы. Говорю тебе, это ядерная бомба. Как раз то, что людям нужно.
Капелло бросил через стол листок с подсчетом прибыли от продаж в супермаркетах его газеты. Уоллес глянул. Цифра впечатляла.
— Не знаю, вроде интересно, но Уинчелл как-то в начале эры телевидения попытался вести подобную светскую хронику, и шоу не пошло.
У Капелло наготове был мгновенный ответ:
— Разумеется, не пошло. Он слишком круто насел. А мы осторожненько. Посадим какого-нибудь напомаженного симпатягу или милашку с хорошей задницей, велим улыбаться, и я гарантирую тебе хит сезона. Надо только подать в правильной упаковке.
— Ты говоришь о сетевом вещании?
— Нет, я говорю о синдикате. Здесь лежат все деньги. Мы им владеем, мы его продаем, никаких указчиков сверху. Мы можем затрагивать темы, которые сетевое вещание не рискнет освещать.
Уоллес подозрительно спросил:
— Синдикат? Что тебе для этого нужно?
— Опыт. С моими информаторами и твоим опытом мы через пять лет подомнем под себя всех конкурентов. Если не мы, то кто-нибудь другой это сделает. А если рискнем и все сделаем правильно, то речь будет идти о миллионах, а то и миллиардах, Айра.
Уоллес потянулся и раскурил погасшую сигару.
— Может, ты и прав. Заполучить какую-нибудь уважаемую персону — скажем, Дэвида Торенсона… Ты больше нигде с этим не был?
— Нет, ты один знаешь… покамест. Мне нужно завертеть это как можно скорее, Айра.
— Насколько скоро?
— Сегодня.
Уоллес взглянул на Капелло: нездорового зеленоватого оттенка кожа и губы цвета сырой печенки. Несчастная ищейка, копающаяся в мусоре, он света белого годами не видел. Уоллеса, который и сам был не красавец, даже затошнило. Подавив дурноту, он подумал: «Крыса ты гнусная, кто-нибудь перережет тебе глотку, жаль, что я этого не увижу». Но Уоллесу хватило ума понять, что идея чертовски хороша.
— А процент?
— Шестьдесят — сорок.
— Господи Иисусе, — сказал Уоллес.
— Эй, да без меня у тебя никакого шоу не получится.
Через два месяца Сидни Капелло и Айра Уоллес оказались, как говорят в бизнесе, в одной постели, и «Уолл-Кап продакшн» начал свое существование. Когда дело приняло оформленный вид, да еще какой вид, лучше не придумаешь, они снова встретились для обсуждения кандидатуры ведущего. И тут Капелло бросил свою гранату:
— Я хочу Дену Нордстром.
— Ага, а я хочу королеву Англии, да вот беда, она занята.
— А почему бы нет? Все при ней, у нее внешность, у нее класс, плюс готовая аудитория. Публика ей доверяет. Массы плюс класс.
— Сидни, она самая заметная женщина-диктор на телевидении. Размечтался он, видишь ли. Я ее знаю, она не согласится. Во-первых, она тебя не переваривает. А во-вторых, она тебя не переваривает, так что забудь. Мы какую-нибудь другую блондинку найдем.
