— Тогда поехали.
Стальные пальцы сомкнулись на ее запястье. Проходя мимо начальника службы безопасности, Стас бросил:
— Вызови мусоров.
* * *
До дома на Рублевке ехали молча. Стас откинулся на подушки «БМВ», закрыл глаза и, казалось, дремал.
Аня заметила, что в машину сопровождения ни собровцы, ни Влад не сели. Видимо, они остались с киллером дожидаться милиции.
Аня забилась в угол и молча смотрела, как мимо несется темный по сравнению со Strand’ом Кутузовский, с обнаженными деревьями и полуобнаженными девицами на рекламных щитах.
Она читала всякие истории про мафию. Она читала книжки про Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро. Но она не читала ни одной истории, где бы брат следователя, ведущего дело, решил подзаработать денег на стороне. Вот интересная была бы книжка, в которой Майкрофт Холмс вместо того, чтобы раскрывать убийство, под видом киллера требует с дочери убитого сорок тысяч долларов, а если получится, то еще пятьдесят?
За городом было холоднее, чем в Москве, на участке меж высоких сосен лежал свежий снег, и над соснами висели крупные леденцы звезд.
Стас вышел из машины, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, и поднялся в дом. Он помог Ане снять пальто и бросил его под вешалку, потому что пальто было все грязное и мокрое после того, как собровец подставил ей подножку.
Телевизор в гостиной был приглушен, но не выключен, и на его экране картинки беззвучно сменяли друг друга. В баре Стас отыскал бутылку, плеснул коньяку в два стакана и подал один Ане. Он был выше Ани на полторы головы, и у него были сильные гладкие руки с плоскими набитыми костяшками, и чуть выше запястий эти руки были покрыты белым волосом.
— Выпей.
Аня отрицательно мотнула головой.
— Я не пью.
— Выпей. Ты вся дрожишь.
Аня отрицательно покачала головой.
Стас раздраженно пожал плечами и пригубил свой стакан.
— А если бы это был настоящий киллер? — спросил Стас, — и он бы грохнул тебя в конце разговора?
Аня опустила голову.
— Тебе сколько лет? — заорал Стас, — твоего отца завалили, тебе звонит человек, обзывается киллером, просит сорок штук, и ты бежишь к нему, оставив охрану, оставив всех! Почему ты меня не предупредила?!
Аня упрямо вздернула подбородок.
— А если бы это был настоящий киллер, и его послал ты?!
— Ты что, думаешь, что я убил твоего отца?
Аня молчала.
— А если бы это был не тупой следак, который хотел срубить бабла на стороне, а чекисты?
— Какие чекисты?
— Которые к тебе приходили. Ты думаешь, я не в курсе? Ты думаешь, им было бы сложно все красиво развести? Ты бы тоже не дала мне шанса оправдаться?
— Ты… ты знаешь…
— Твой отец действительно пришел к чекистам. Потому что, извини, Аня, я не хотел этого говорить, но твой отец в своей жизни кинул всех, с кем его сводила судьба. И Никитина он кинул один раз и хотел кинуть второй: он получил деньги за товар и потом хотел забрать товар обратно. И с этим он пришел к отморозкам с погонами.
— А к тебе он почему не пришел?
— Потому что я не чекист, а сейчас — не 91-й. Извини, да, я не хотел больше работать с простуженным коммерсантом. Мне надоело за него каждый день разбираться, когда он кинет кого-нибудь на очередные пол-лимона. Да, я хотел, чтобы он продал бизнес Никитину.
— Вашему Никитину.
— Да Никитин в свой бизнес бандитов на дух не пускает! Ему бандиты по жизни не нужны. Он людей выжимает, он их не кидает. Где мне место в бизнесе Никитина? За компьютером сидеть, оптимизировать пассажиропотоки? Стюардесс проверять — на предмет, чтобы они обеды не потрошили? В этом бизнес Никитина, у него нет бизнеса — взять сто тонн керосина и два года тянуть с оплатой.
— Так что же вы хотели?
— Выйти из этого бизнеса. Все. Получили бабки, я получил свои двадцать пять, разбежались.
— Тогда тем более, — сказала Аня, — если отец получил деньги и хотел забрать еще и самолеты, кто его мог убить, как не вы?
Стас встряхнул Аню, и, когда он ее схватил, ей показалось, что ее придавило стальной балкой.
— Слушай, если я убил твоего отца, на кой я сделал тебя директором компании?
— Я — наследница.
— Ты наследница через шесть месяцев! Ну и получила бы ты ее через шесть месяцев, то, что останется! Они все мне в тот вечер телефон оборвали: «Маленькая Собинова хочет быть директором», — ну хочет, пусть будет. Да я бы тебя отправил в Лондон, и все.
— И почему ж вы меня не отправили в Лондон?
Стас отвернулся к окну.
— Так почему ж вы меня не отправили в Лондон?
Стас молчал.
— Ты знаешь, — сказал тихо Стас, — я понял, что… Семен же с баблом собирался сбежать, Аня, понимаешь? И мои поэтому прихватил. Морочил голову, что сейчас переведет. Поэтому никто и не знает, где деньги. Это он чекистов разводил, что они вместе самолеты вернут, у него же не один план был, а два. Он не Никитина кинуть хотел, он чекистов кидал. Он бы пропал с деньгами, а чекисты бы со мной разбирались на предмет, куда я его убил.
Стас повернулся к Ане. На фоне белых занавесок окна его черный свитер и черные брюки были как черный заголовок на белой бумаге.
— Ты пойми. Вот — компания-банкрот, никто не знает, где деньги, отец мертв, тебя я услал в Англию. Потом приехал и сказал: «Извини, девочка, ты мне должна двадцать пять лимонов, я, так и быть, тебя прощаю». Ты бы всю жизнь думала, что я убил твоего отца и украл твои деньги. Ты бы всю жизнь была влюблена в отца.
— Станислав Андреевич, разве вас заботит, что о вас думают люди?
— В данном случае почему-то заботит, — сказал Стас.
Вскинул на нее коричневые безжалостные глаза и прибавил:
— Мне пора идти.
Они замолчали. Стас повернулся. Все в доме уже спали. Не спали только человечки в телевизоре да охранник у ворот. За стеклянными стенами гостиной были снег и ночь, и нигде — ни в пустом ноябрьском саду, ни на ночной Рублевке, ни в огромной Москве, ни в родном Лондоне у Ани не было человека, который был бы ей дорог и которому она была бы дорога.
— Станислав Андреевич, — внезапно сказала Аня, — мне… мне страшно… сегодня… в этом доме. Может быть, вы останетесь… переночевать?
— Где? — спросил Стас.
— Ну… не знаю… здесь столько комнат…
Стас улыбнулся одними уголками глаз.
— Хорошо, — сказал он, — я переночую… в соседней комнате.
Аня заснула необыкновенно быстро, но проснулась часов в шесть утра от чьего-то неясного присутствия. Она открыла глаза — в комнате кто-то был. Аня перекатилась на широкой кровати, мгновенно подтянув одеяло к подбородку. В комнате было очень темно, как только бывает темно в загородных домах, стоящих в лесу, и сквозь плотную челку шторы едва пробивался луч дальнего фонаря.
Возле этой шторы стоял небольшой пуфик, а у пуфика, привалившись к нему головой, спал Стас, подогнув в колене длинную босую ногу в черных, спортивного покроя брюках. Если не считать босых ног, он был совершенно одет. Видимо, зашел ненадолго посмотреть на Аню, присел у пуфика и заснул.
Когда Аня проснулась к одиннадцати утра, Стаса в спальне уже не было. Он уехал около девяти.
Михаил Аркадьевич из Федерального авиационного комитета позвонил около десяти утра, и они договорились, что Аня подъедет к нему через час.
Комитет располагался на Старой площади, напротив Политехнического музея, в глубине каких-то односторонних переулков с «кирпичами» и милиционерами.
Михаил Зваркович сидел в просторном кабинете со столом красного дерева и трехцветным флагом с золотыми кистями. При виде Ани он вскочил с места и пошел ей навстречу, отражаясь в полу, затянутом в сверкающий паркет. Лицо у него было гладкое и белое, как комната после евроремонта, с пухлыми красными губами и участливым взглядом.
— Приношу глубочайшие соболезнования, — сказал Михаил Аркадьевич, ласково завладевая ладошкой Ани, — мы все в комитете потрясены! Шокированы! Чай, кофе?
— Чай, — сказала Аня.
Чай явился в тонких фарфоровых чашечках, вместе с хрустальной горкой сахарного песка, и был расставлен изысканной секретаршей на столике для бесед. Михаил Аркадьевич усадил Аню в глубокое кресло, сам устроился напротив, доверительно кашлянул и начал:
— Мы тут с вашим отцом, Анна Семеновна, последнее время плотно общались. Государственный был человек. И была у него правильная идея, создать единый холдинг из государственных аэропортов. Федеральный авиационный узел.
Про Федеральный авиационный узел Аня слышала впервые.
— Какой узел? — спросила Аня.
— Ах, Анна Семеновна, вы представляете себе, что такое аэропорт? Это же коррупция, в неприкрытом виде. Вот — аэропорт «Международный». Топливозаправочный комплекс. Тридцать процентов принадлежит государству. Еще тридцать процентов — «Аэрофлоту», а остальное черт знает кому. Заправляет самолеты, в месяц уходит сто двадцать тысяч тонн керосина. Цена керосина в России — двести долларов, а он заправляет по триста. Всех, кроме «Аэрофлота», «Аэрофлот» заправляют по двести. Пятьдесят тысяч тонн, сто лишних долларов с тонны, — это пять миллионов в месяц! Куда? Неизвестно. Или вот, летит рейс. Чтобы он летел в удобное время, с него взятку берут. А дьюти-фри? А медицинское освидетельствование перед рейсом? Во всем мире семьдесят процентов доходов аэропорт получает от сопутствующего бизнеса: от всех этих ресторанчиков да бутиков. А «Международный» получает от них двадцать процентов доходов. Что это значит? Это значит, что разницу воруют! И ваш отец все это знал! И готов был с этим бороться!
