Через какое-то время, передвигаясь медленным шагом, молодые люди дошли до уличного сгиба, на котором улица Большая Якиманка, параллельно со Старомонетным переулком, пересекалась с Кадышевской набережной. Вокруг парней толпа становилась все плотнее, вздымались в небо флаги Либертарианской партии России, движения «Солидарность», знамена анархистов и коммунистов. Впереди всех, прямо на ходу, дружно формировалась колонна «Левого фронта», недалеко от которой с зелеными шариками сновали экологи и защитники окружающей среды.
— Как много людей… — протянул Миха, не скрывая своего удивления. — Абсолютно разных людей… Раньше я думал, что только религия так сводит разные слои населения вместе.
— Ты не прав, Мишка, — подал голос Ерема. Раньше он сказал бы это робко, как самый молодой и неопытный член их компании, но здесь парень чувствовал себя, казалось, увереннее, чем где-либо. — Религия больше не объединяет. Вернее, конечно, разные люди веруют в Господа, это верно. Но теперь, если посмотреть, допустим, на посетителей храма, кого мы там увидим?
— Тебя и меня увидим, — ответил Миха. — Верующих людей увидим, служителей церкви.
— Бабулек и тех, кому плохо, — покачал головой Еремей. — Бандитов, может быть, грехи свои отмаливающих. Молодежь в церковь почти не ходит, счастливых людей в храме можно только на венчании увидеть. А ведь Бог — это радость, как же так случилось?
— Эти твои оппозиционеры тоже, если честно, не слишком радостны, — оглянулся вокруг Михаил.
— Воодушевления у них гораздо больше, — заявил мальчик. — Вот бы эти все люди еще и жили по-христиански, молились бы чаще. Тогда и организации были бы не нужны религиозные, все были бы вместе.
— О, дожили. Ты уже за роспуск нашей братии ратуешь? — вздохнул Миха.
— Нет, ты что! — испугался Ерема. — Миш, ты пойми меня… — он внимательно посмотрел на человека, который много лет был ему, практически, старшим братом. — Я в Бога верить меньше не стал, я тебе клянусь. Я люблю наших ребят, держу пост и помню все, что наши старшие наставники нам говорили. Ты прости меня, что я меньше времени сейчас уделяю тебе и остальным, это не со зла. Просто все эти люди… — он обвел вокруг себя руками, не замедляя хода. — Они мне симпатичны. Идеи у них разумные, они хорошего хотят. Они целеустремленные, не злые.
— Откуда ты знаешь? — усмехнулся Миха, которого тронуло вполне искреннее извинение Еремы. — Вон, сколько их.
— Вспомни, как ты раньше, зимой 2010-го года, говорил нам, что мирские законы не менее важны, чем Божьи? Рассказывал, что нельзя по совести жить, если кодексы не соблюдаешь? Так вот, оппозиционеры, они же тоже самое говорят, если вдуматься. Хотят, чтобы соблюдался закон, чтобы мирская власть была честной, легитимной. Это же КРУТО! — попытался объяснить Еремей. — Ты не согласен?
Миха вспомнил, как говорил все то, на чем основывал свои аргументы его младший друг. Неужели, это он спровоцировал Ерему на интерес к политике? И если так, почему же сам парень, тогда, не заинтересован в этих митингах? Что не так с людьми, что они все по-разному реагируют на одни и те же ситуации? Миха ведь тоже мог бы захотеть участвовать во всем этом, поддерживать тех, кто борется за права обиженных и оскорбленных. Или нет? Есть же в этой жизни то, что его волнует: когда Москву рвали на части распри на национальной почве, он лично, вместе с товарищами, участвовал во всех акциях, стоя на стороне русского человека…
— Согласен, — вздохнул парень, рассматривая лица участников Марша Миллионов, которые все больше сплотились вокруг него на Большой Якиманке. — Просто, наверное, политика — это не для меня.
— Это не политика, — тихо пояснил Ерема. — Это человеческая реакция. Желание всякого человека жить достойно: трудиться не за прожиточный минимум, выходить на пенсию без страха умереть с голода, отдать детей в сад, где есть места, не бояться полиции, не быть проигнорированным работниками жилищно-коммунальных служб, получать бесплатное медицинское обслуживание…
— А духовность? — не удержался Миха. — Ты сейчас о деньгах, в сущности, только и говоришь.
— Радость в душе приятна Богу, — твердо заявил мальчик. — Господь не завещал нам умирать с голову, или не уважать старость. В Библии сказано, что бесплотный, тщетный труд без результата — это наказание, а не образ жизни. Проще ведь верить в Царствие Небесное, если человек уверен в своем будущем здесь, на земле!
— В Бога нужно верить, не зависимо от того, сколько денег у тебя в кошельке, — заметил Михаил. Парни почти уже добрались маршем до моста, ведущего к Болотной набережной.
— Кому надо, те и верят, — согласился Еремей. — Я верю. Другие тоже верят. Поверь мне, оппозиционная деятельность никак не связана с добродетельностью. Зато коррупция и воровство — очень, даже, связаны. Они их исключают.
Миха решил закончить дискуссию о добродетелях и пороках, тем более что шум в толпе нарастал с каждой минутой. Народ все более слажено, поднимая над головой транспаранты, скандировал свои, ставшие уже привычными, лозунги: «Вор должен сидеть в тюрьме!», «Путин — позор России!», «Не пустим вора в Кремль», и, конечно же, «Путин — вор!».
Президент, если он, конечно, был в тот момент в Кремле, вполне мог бы услышать гром голосов 30 000 человек, разносившийся в направлении Большого Каменного моста, ведущего к Красной площади, который предусмотрительно перекрыли работники полиции. Мера казалась излишней, митингующие не собирались сворачивать с маршрута, ведущего на Болотную площадь, где, по слухам, разносившимся в толпе, монтировали сцену для выступления лидеров оппозиции, идущих во главе Марша Миллионов.
Противники любых оппозиционных действий против власти часто удивлялись (в том числе и на телекамеру) тому, почему именно вообще кто-либо из участников митингов, выражает некое свое недовольство. По их мнению, предпосылок для протеста, а, уж тем более, для революции просто нет, ведь выходящие, раз за разом, на Болотную площадь, люди не умирают от голода, хорошо одеты и размахивают предметами электроники. Кто-то из них прибыл на акцию на собственном автомобиле, некоторые явились с детьми, и, уж точно, все посетили митинг после окончания работы, которая у них есть.
Журналисты и эксперты назвали российский протест 2012 года «революцией сытых», потому что несогласие с политикой действующего режима выразили не «униженные и оскорбленные» жизнью люди, а рядовые граждане, у которых, на первый взгляд, все было благополучно. Такой образ опасно мог показаться неприятным и неправильным, он много эксплуатировался в негативном свете. «Началась революция шуб и сапог в стразах, революция айпадов и айфонов, фейсбуков и твиттеров»[99]. Однако, митингующие уже в начале 2012-го года сумели оторваться от неверной трактовки причин недовольства «среднего класса», указав, что причины протеста в России куда более фундаментальные, чем наличие или отсутствие «сытой жизни» каждого конкретного человека[100].
Новое дворянство формируется по феодальному принципу: власть — это узкий круг лиц, у которых есть племянники, внуки, сыновья, зятья, жены, любовницы, прачки, брадобреи и массажисты…
(с) Александр Бородай
Москва. На 20 минут позднее. Не день Й
Женя, вооруженный фотоаппаратом, шел быстрее других, плавно снимая на видео все движущиеся колонны. Парень и сам не заметил, как оказался на мосту, за которым уже ждал поворот на Болотную площадь. Прямо перед марширующими участниками лежал Большой Каменный мост, вход на который был перекрыт бойцами ОМОНа, стоявшими в 7 рядов.
— Простите… извините… Путин-вор! Дорогу… осторожно… — Евгений аккуратно, но настойчиво протискивался в толпе, с намерением добраться до Навального, Удальцова, Яшина и Быкова, которые должны были, после начала митинга, выступать со сцены.
Болотная площадь медленно, но верно заполнялась людьми, часть из которых, из-за нарастающей давки, рассредоточилась мимо согласованного места проведения митинга, все ближе к закрытому на вход мосту. Первые активисты, кто шел во главе марша, волей и неволей оказались в непосредственной близости к ОМОНовцам, которые неподвижно, но напряженно замерли, одетые в полную амуницию.
Подпрыгнув на месте, Женя увидел, что сцена в самом начале Болотной площади пустует, выступать на ней попросту некому. Среди участников шествия, ожидавших воодушевляющие речи от Навального и Удальцова, пробежал недовольный ропот: судя по всему, лидеры оппозиции, в экстренном порядке, меняли план проведения Марша Миллионов.
— Какого хрена там происходит? — возмущалась группа молодых людей, недалеко от места, где стоял Женя. — Егор, блин, мы с тобой зачем сюда пришли?
