— Познакомьтесь, Павел. Это Никодим, наш местный правдолюбец.
— Имя какое-то больно литературное. Это псевдоним?
— Самое настоящее! — лицо парня растянулось в на удивление трогательной и простой улыбке. — Дело в том, что я этнический калмык. Наш народ крестили в православие относительно недавно, лет двести назад. Поэтому, говоря современным языком, архаические имена до сих пор популярны.
— Ясно, — сказал Павел. — И за какую правду боретесь?
— Хороший парень, — сказал Эразм, когда Никодим вышел по нужде. — Только без царя в голове. Например, полагает, что его оскорбил Пушкин.
— Который Александр Сергеевич? — переспросил Павел. — Солнце русской поэзии?!
— Совершенно верно.
— Покойный-то ему чем не угодил?!
— Ну как же «… и друг степей калмык». Полагает несправедливым, наш дорогой Никодим, что его по определению приковали к степям, баранам и прочей немытой романтике. Пушкина оправдывает единственное: что сделал он это не по злобе, а так, по легкомыслию, рифмы ради.
Душа Никодима действительно тянулась к бесконечности. В морской стихии, всепоглощающей и бездонной, ему виделась истина, если не в последней инстанции, то, во всяком случае, где-то рядом.
Никодим родился и вырос в Новосибирске, там же окончил биофак местного университета. На распределение на остров он напросился сам, тем более что желающих ехать продвигать науку на край света не было.
Репутация скандалиста и правдолюба прилипла к нему как-то сама по себе. Город был небольшой, его требование к руководству научно-исследовательского института, куда он поступил на работу старшим специалистом прогнозной промысловой лаборатории, не искажать данные о миграции лососевых рыб рвануло почти как атомная станция в Фукусиме.
Его ненавязчиво уволили, центральная городская газета статью, правда, напечатала, но несколько аляповато: получалось, что с рыбой вроде как плохо, но всё равно её много.
Никодим подал на газету в суд, иск отклонили, он менял рабочие места как перчатки, по ходу вступая во все партии, отделения которых были на острове.
Заявление о приёме в национал-большевики он направил лично Лимонову, но тот не ответил: либо письмо не дошло, либо сидел как обычно в кутузке.
Короче говоря, в партиях он тоже не задерживался.
— Вы бы дали парню почитать графа Кропоткина или Бакунина, — сказал Павел Эразму. — А то в его анархизме сказывается явное отсутствие теоретической подготовки.
В текущий момент Никодим пребывал в смертельной схватке с главрежем областного кукольного театра. Театр в самом деле был недурной. Павел видел спектакли, причем, как ни странно, в Москве. Перещелкивая телевизионные программы, случайно наткнулся на репортаж о гастролях, восхитился увиденными сценками и пошёл на представление. Спектакль был сделан в конъюнктурной манере сочетания актёров и кукол, но удивительно точно передавал фантасмагоричность Гоголя, горького пересмешника человеческих страданий. И назывался с такой же противоречивой претенциозностью: «Первый сюрреалист планеты».
Никодим, собственно, и не возражал, что ставятся изумительные спектакли. Он считал театр жемчужиной в затхлой заснеженной жизни острова. И поэтому из всех сил боролся с главным режиссером, sancta Sedes[25] этого кукольного дома.
— Он использует театр как тыловую базу. Создает свои шедевры и возит их повсюду. За сезон всего четыре спектакля в городе, — возмущался Никодим. — Его наглость ни в какие ворота не влезает. Ещё умудрился пробить в нашем сельсовете строительство нового здания.
— Актёры, должно быть, счастливы, — заметил Павел. — Гораздо приятнее проснуться в Праге или хотя бы Одессе, выпить чашечку кофе с круассанами, погулять на площади у ратуши, а вечером разыграть свирепую интрижку из жизни российской глубинки.
— Актёры его боготворят! — сказал Эразм. — Просто он гений, как бы там Никодим не кликушествовал.
— Увы, классик ошибался. Гений и злодейство есть вещи вполне совместные. Достаточно одного Сталина для подтверждения, — скуластое лицо Никодима явственно заострилось. — Святой задачей русской интеллигенции всегда было делать людей лучше. Это, как минимум, безнравственно: потакать собственным творческим амбициям вместо того, чтобы дарить детям радость.
— Я понял, что вы с Пушкиным в контрах, — сказал Павел. — Но, дорогой Никодим, проповедовать moralit’е и жить в соответствии с ним далеко не одно и то же. Господин Некрасов, получив впечатляющий гонорар за «Кому на Руси жить хорошо?», не потратил его на сирых и убогих, а имел лучший выезд в Санкт-Петербурге.
И «неистовый Виссарион», простите за подробность, тоже был знаменит своей скаредностью. Надо быть Франциском Ассизским или Симеоном Столпником, чтобы слова не расходились с делом. Хотя и здесь всё не так однозначно. Посмотрите фильм Бюнюэля, посвященный последнему. Логика действия такова: данный католический дятел десять лет стоял на соляном столбе, сопротивлялся искушению дьявола во всевозможных проявлениях. Но заканчивается фильм неожиданно: Симеон в современной жизни в компании соблазнительной брюнетки балдеет на рок-концерте в баре. И в глазах его светится радость.
— Я понимаю, мне не хватает широты взглядов, — сказал Никодим. — Но я не намерен в своей жизни ходить этаким расфранчённым петухом: в России две беды — дураки и дороги, нам без царя-изувера никак не прожить. Только если всё время разбрасывать камни, ничего и не останется. Дом надо складывать по кирпичику, кто как сможет. Вселенская справедливость выше личного.
— Я же тебе говорил, представления бога и человека о справедливости несколько различаются, — тихо сказал Эразм. — Отсюда многие беды.
— Ах, оставьте, Эразм, эти свои сентенции учёного кота. Тоже мне, ангел-браконьер!
— Ну и что?! Добьетесь вы увольнения этого злодея, — сказал Павел. — Уедет он в этот свой…
— Главреж из Риги, — сказал Эразм. — К нам сюда разных людей шальным ветром заносит.
— Уедет в Ригу. Актеры — кто разбежится, кто сопьётся. Займёт его место ничтожество, но правильное, будет выдавать репертуарный план, как шахтёр угля. Детишкам от этого лучше станет?
— У вас всё какой-то замкнутый круг получается, — яростно возразил Никодим. — Может нам всем собраться на центральной площади и упасть в ножки: «Уважаемая Япония! Или уважаемая Австралия! Возьмите, бога ради, к себе, сами-то без усов, твари мы безмозглые и портки все в дырах»?
Тофуи, незаметно подошедший к столику и слушавший спор молча, вдруг захохотал. Он хохотал безудержно, будто сейчас лопнет от смеха. Все в изумлении смотрели на него.
— А п-п-п-почему? — Он заходился в конвульсиях хохота. — А п-п-п-почему этот молодой человек так уверен, что нас кто-то ждет?..
______/////_______/////______
Крах наступил ровно через месяц после кодировки. Как будто в небесной канцелярии тщательно протирали склянки, прежде чем ударить в гонг: сердце в порядке, сон не нервный, отсутствие алкоголя в крови на психике не сказывается.
Акционеры пригласили на обед. Их было, как всегда, трое: двое мужчин и женщина, «ногогрудь», как окрестил её один шутник в офисе. «Интересно, они с ней по очереди спят или вместе?» — вяло подумал Павел. Зябкое ощущение тошноты подкатило к горлу.
Вкушали молча, иногда обмениваясь короткими гастрономическими репликами.
— Итак, Павел Александрович, нам предстоит неприятный разговор, — главный акционер протёр салфеткой губы и отпил маленький глоточек кофе. — Да, Татьяна Петровна, настоящий «Lavazzo» готовят только в Милане.
«Ногогрудь» туманно улыбнулась.
— К нам едет ревизор? — С наигранным простодушием Павел закурил. — Вы не против, Татьяна Петровна?
Та вновь улыбнулась.
— Ревизор уже побывал. По нашей просьбе деятельность коммерческого департамента, который вы возглавляете, была подробно изучена. И микроскоп выявил некоторую разницу между вашей отчётностью и реальными доходами. Проще говоря, вы украли примерно полтора миллиона долларов. Безусловно, впечатляет.
— Это бездоказательные обвинения. И я не намерен дальше продолжать разговор в таком тоне. Я немедленно подаю в отставку, — Павел привстал с места.
— Вы будете разговаривать! — Татьяна Петровна нарушила молчание и достала из сумочки флешку.
«Коза вонючая! И флешку красного цвета подобрала!» — подумал Павел.
— На этом электронном носителе подробно изложены ваши мошеннические схемы, скан подписи на поддельных документах, стенограммы телефонных разговоров. Статья 159, часть 4. До десяти лет строгого режима. Здесь же проект заявления акционеров в МВД.
Татьяна Петровна нежно положила флешку на стол.
— Хотите войны — будет война! — Павел сел на место. — Я не виноват, что ваша компания катится к банкротству.
