– Вот буржуи веселятся, – перебил ход Валериных мыслей пенсионерский голос. Что-то зачастили последнее время пенсионеры в его жизнь...
Это бабка про музыку – понял Валера. Да, какое-то время назад она бы тоже его взбесила. И сам этот тёмно-серый замок среди пятиэтажек. А если бы бабка зашла внутрь и тамошние, например, люстры увидела...
– Да, – согласилась с бабулей товарка. Обе неторопливо проплывали мимо здания, старательно прислушиваясь к доносящимся оркестровым звукам. Так что Валере, скорость которого была гораздо выше, пришлось ещё тщательнее улавливать их речь. Чтобы разобрать смысл. – А раньше в этом клубе всё культурно было. Всё для народа – и кино, и кружки... Всё скупили, всё скупили...
Жалко, что Валеру срочно ждали, – а так бы он сказал этой старой табуретке: иди в кружки, кто тебе мешает! И кино тебе покажут.
А ещё попросил бы вспомнить, что пятнадцать последних лет в этом самом клубе кружки-то как раз не работали – здесь сдавались в аренду помещения для складов под фурнитуру, китайскую пиротехнику и контрафактные запонки, а со сцены сначала вербовали в Гербалайф, а затем призывали к сдаче денег в пользу колдунов и голосов в пользу депутатов.
Так Валера и не выступил перед населением. Да и боялся он с ним теперь связываться. Неудачный патронажный опыт мучил его стыдом до сих пор.
* * *
Навигатор Мыльченко оказался возле сетевого продуктового магазина. Он был удивлён, испуган и сообщил, что толпа движется к «Разноцветным педалям». Валера в три минуты домчал поэта до места встречи с композитором, велел много не пить при работе. И, услышав от него слово «Воблов», покрылся испариной ужаса. Арина раскрыла их тайну? Андрейка устроил разгром в клубе? Что?
– Он там больше всех выступал, – сообщил Антон, выбираясь из машины.
– ?
– Там – это на демонстрации.
* * *
На демонстрации. Кто и что там демонстрирует? Де-монтаж – это когда что-то разбирают. Де-монстрация – это когда люди лишаются монстров? Или монстров разгоняют? Или развенчивают? А кто монстры?
Размышляя таким образом, Валера въехал в ворота «Разноцветных педалей», когда со стороны жилых домов показалась толпа.
Толпа двигалась, ширилась, люди заполняли пространство. А Валера стоял и смотрел на них. Так случилось, что демонстрации, уличные беспорядки и митинги он видел разве что по телевизору, где всё уже давно поменялось местами: забабашистые спецэффекты казались натуральными, а хроникальные съёмки выглядели как постановочные. Прошлогодняя беготня по парку как сразу показалась ему победной ролевой игрой, так в памяти и зафиксировалась. Да, беготня игрой, а паника и ужас толпы – особым уровнем её сложности.
И сейчас эти полуреальные персонажи окружали клуб.
Светило покорное солнышко осеннего полудня. Валера посмотрел на залитые его лучами окрестности и подумал, что в такую погоду наверняка хорошо писать иконы – на предметный мир ложился ровный усмирительно-успокоительный свет.
Люди всё шли – а Валера всё смотрел. И вдруг понял, что стоит на ступенях служебного входа совсем один.
Пролетел камень. Четвертинка кирпича – разглядел Валера. Ударился в стену рядом с ним.
– Заходи же! – бесцеремонная рука втянула Валеру за дверь самого оригинального клуба города.
– Восстание?!
Валера услышал слово «восстание» – и всё окончательно встало на свои места.
Вернее, всё привычное и нормальное свои места потеряло.
* * *
Против чего можно было восстать в своём родном городе, в ясную погоду, в отсутствие войны или колонизации?
– Они против работы, что ли? Вернее, переживают за её отсутствие! – на лице Арины Балованцевой было вселенское удивление. – Надо же пойти спросить! Надо всё выяснить!
Но её блокировали в собственном кабинете. В дверях стоял Витя Рындин, наблюдал за Ариной и одновременно руководил действиями своих бойцов. Местная служба, отвечающая за присутствие безопасности, работала слаженно. Посетителей, которых в этот час оказалось не так уж и много, – в основном это были мученики ощущений, собрали в первом аппаратном зале, предложили кофе и не бояться.
Сотрудникам было приказано не запружать коридоры и проходы, отойти от окон и дверей. Правда, окна не представляли опасности, угроза проникновения в здание через них была ничтожно мала – вырезанные над землёй выше человеческого роста, они были длинными, но такими узкими, что протиснуться в такое окно мог разве что Серёжа Балованцев.
Но таких юных среди повстанцев не было. Возле одного из окон на стуле стоял Парацельс и рассматривал происходящее на улице в полевой бинокль.
– Разного возраста, в основном взросленькие! – комментировал он. – Ага, вон какой-то лютик палку бросил. Где взял? В фонарь попал, гадёныш... Сейчас бы я вышел и ему по жопе палкой этой...
Валера подошёл к стене вплотную. Было слышно, как шумят на улице. Злобно.
Происходящее не хотело укладываться в его сознание. Видимо, в Аринино тоже. Потому что она всё-таки вырвалась из кабинета, собрала людей в баре и сказала:
– Нельзя сидеть тут, прятаться и не понимать, что случилось. Прятаться, конечно, мы и так не будем – что это ещё за дела. Мы не чувствуем за собой никакой вины, и потому изображать каких-то там осаждённых не должны. Так что я там сейчас всё выясню. Единственно, что хочу вам сказать...
Голос у Арины дрогнул. Несильно, но заметно. Арина тут же забила дрожь голоса быстрыми словами:
– Вы со мной давно. Значит, вам нравится. Значит, вы разделяете мои идеи. Может, я ошибаюсь, выбираю не те направления и неправильно расставляю приоритеты. Но ведь все знают, что лучше ошибаться, чем ничего не делать. В создавшуюся неприятную ситуацию вы снова попали из-за меня. Поэтому я сейчас буду её решать. А кто хочет, может мне помочь. Кто же хочет паники и скандала, остаётся здесь. За панику отвечают Витя и его команда. Обращайтесь.
Скандалить при Рындине Вите никто, конечно, не отважился...
Речь была неплоха. Такую, подумал Валера, говорят руководители страны в кризисные для этой страны моменты. «Балованцеву в президенты!» – обязательно крикнул бы он голосом Петрушки, если бы, опять-таки, не возникшая в их царстве-государстве кризисная ситуация.
Тем временем в баре началось движение. Арина вышла, многие отправились за ней. Валера понял, куда направляется Арина, и шарахнулся туда же. На пути встал Рындин. Валере не было слышно, о чём они переговариваются. Потому что переговоры длились недолго: Витя заступил Арине ход и указал наверх.
На крышу. Витя предложил поговорить с демонстрантами оттуда.
– Надо подождать десять-пятнадцать минут! – резонно увещевал Витя. Арина решительно качала головой. Витя настаивал: – Подождать, Арина. Я всем позвонил, сейчас приедут и разгонят.
– ЛЮДЕЙ разгонят? – возмутилась Арина. Валера даже подальше от неё отскочил. – Это же обычные наши люди. И они что-то хотят. Надо их выслушать и определиться. Всё можно решить переговорами. Ненавижу войну.
Пока Арина и Витя пререкались, ход на крышу открыли. Валера, подталкиваемый в спину любопытным Пользой, бежал, натыкаясь на жёсткую спину панка Шуры, который от этого только замедлял бег и передёргивал лопатками.
На плоскую удобную крышу здания сотрудники «Разноцветных педалей» ходили летом загорать. Сюда выносили подстилки, воду и еду – и люди бесплатно ультрафиолетово облучались.
Валера тут же выглянул за парапет. Фильм-катастрофа продолжался. Вторая серия. Сиквел. Валялись по клумбам опрокинутые витые решётки – красивые и не вычурные. Когда-то. Вокруг здания качались толпы людей. Толпы, группы, как их ещё назвать. Кричали. Кидались – тем, что находили. Скоро все предметы кончились. Оставались помойные контейнеры. И машины. Которые шаловливые ручки и ножки уже принялись раскачивать и курочить. И Аринину чёрную, и рабочую серую, и понтовую дамскую тачилу Астемировой – все они стояли у служебного входа. На стоянке клуба, где машин сотрудников и посетителей было изобильно, пока ещё вандального оживления не наблюдалось.
Воблов. Андрей Воблов в скромной кожаной курточке и кепке, весь свой по гробовую доску. Он страдал от своей бедности и бесправности. Он звал сравнить жизнь бедных и богатых, он показывал на автомобили и сообщал, сколько они стоят. Он просил вспомнить, сколько стоит в их непрестижном районе квартира, сопоставлял цены квартиры и авто. Он был очень активен. Он негодовал и возмущался. И ему верили.
А вдали, увидел Валера, там, в гуще толпы, носился Антон Мыльченко – надо же, убежал, значит, от своего композитора! Антон кричал, просил, умоляюще морща лицо и прикладывая руки к груди. Как и Валера, он сходил с ума от ужаса.
Наверное, сходил. Потому что сходил Валера. А Воблов подзуживал, Воблов науськивал, Воблов мстил за своё унижение.
