С этой минуты гость стал своим в доме. А Фу проникся к нему самыми дружескими чувствами.
— Мы, мео, — сказал А Фу, — всегда ненавидели лжецов и грабителей и как своих принимали тех, кто жил с нами душа в душу. Ты, кажется мне, как раз такой человек. Или, может, я неправ?..
Когда солнце стало клониться к закату, А Фу вместе с гостем разобрали хлев и стали вытесывать из бревен доски. Гость тесал доски быстро и ровно — сразу видно, есть у него сноровка.
Стуча топором, он спросил А Фу:
— Скажи, а почему бы тебе не поставить новый хлев? Свиней-то ведь надо где-то держать.
А потом явятся тэй и сожрут их. Нет уж, с меня довольно.
— Да можно все сделать по-другому.
— По-другому? А как?
— Ты, брат, видно, не слыхал про деревню Фунюнг, ну про ту, что в Лайтяу? Там теперь у каждой семьи по два дома: один в лесу, в самой чаще, другой стоит, как обычно, на виду. В лесных домах там держат свиней, хранят кукурузу, тыквы — одним словом, все добро и запасы. А в деревенских домах пусто. Пусть французы приходят и видят: здесь поживиться нечем. Там и поля разбивают подальше от деревни, в укромных местах сажают кукурузу, бататы, капусту. Тэй и хотели бы опустошить те поля, да не знают, где они.
— Хорошо бы и нам выстроить два дома, как в Фунюнге, — сказал жене А Фу. — Жили бы тогда, не опасаясь грабителей.
На другой день А Фу вместе с гостем перенесли в чащу леса доски и бревна, бочонки для воды, бататы и кукурузу. Потом выстроили там времянку для жилья и хлев, поставили печь, чтоб варить кукурузу. На работу ушло у них три дня. А Фу от радости был прямо сам не свой. Он привел гостя на край поля и показал вниз, на Банпе:
— Что ж, пусть теперь тэй пожалуют сюда, нам все нипочем. Уйдем в лес и переждем, сколько надо. Давай-ка с тобой обойдем все дома в Финша, пусть и остальные перебираются в лес. Вот будет здорово!
— Да все уже давно перебрались. Ты, брат, у нас последний.
— Это ты научил их?
— Я.
И они отправились ночевать в лесную времянку.
А Фу стал расспрашивать гостя, откуда он родом, из какой семьи, и тот рассказал:
— Родился я на равнине. Там тоже тэй грабят народ, как и у вас, в горах. И людям точно так же приходится прятать свое добро. Мои земляки сколотили партизанские отряды, чтоб защитить от врага свою жизнь и свое достояние. Я знаю, как лучше прятать имущество от жадных глаз тэй, сам я ведь долго воевал в партизанах, вот Правительство и послало меня к вам — научить вас бороться с тэй. Теперь ты знаешь, откуда я родом и для чего поднялся к вам, в горы. А семьи у меня нет, враги убили всех моих родичей.
А Фу приподнялся, сел на лежанке и крепко сжал обе руки гостя в своих ладонях.
— Раз уж судьбы наши так схожи, мы с тобой должны стать побратимами!
А Фу рассказал гостю о себе, о своей жене, о том, как бежали они из дома Па Ча, как добрались сюда и поженились.
Гость слушал его с сочувствием. Полночь давно миновала, а они все никак не могли уснуть.
— Я хотел бы, А Фу, — сказал гость, — дать тебе клятву в верности и стать твоим братом.
А Фу был счастлив.
— Тебя зовут Кадровый работник? — спросил он.
— Мое имя — А Тяу[103].
— А Тяу!
— А Фу!..
— Ну теперь мы с тобой все равно как родные братья. Если Правительство пошлет тебя в другое место, ты непременно напиши мне на бумаге, где тебя искать. Когда завоюем независимость, я с этой бумагой приду на равнину, отыщу твой дом и мы снова встретимся.
На другой день, вернувшись домой, А Фу поймал на дворе петуха, принес его и положил посреди хижины, чтобы совершить обряд братания по древним обычаям мео.
А Тяу повесил на стену красный флажок с желтой звездой — он на рассвете сходил за этим флажком к партизанам в селенье Финша. А Фу зажег благовонные палочки. Пряный дымок поплыл по дому, и запах его напомнил А Тяу давние годы, поминки в родной деревне, там, на равнине… Ему, коммунисту, которого Партия послала в горы поднимать живущие здесь народности против империалистов и феодалов, было и смешно и неловко участвовать в этом феодальном обряде. Но он не сказал ни слова и с самым серьезным видом поправил флажок, висевший над благовонными палочками у самого очага.
А Фу, бормоча что-то, вышел на середину дома, помолился у алтаря предков, потом повернулся, подошел к очагу и склонил голову перед флажком и благовонными палочками.
— Я — Вы А Фу — представляю духам моего дома брата Вы А Тяу и клянусь до самой смерти быть ему верным и преданным братом, жить с ним всегда в мире и согласии — и сейчас, и потом, когда мы завоюем независимость. Я клянусь, что никогда не выдам его проклятым тэй. А если я нарушу клятву, пусть небо покарает смертью меня и жену и истребит весь наш род.
А Тяу поднял руку.
— Я, А Тяу, клянусь перед знаменем Родины до самой смерти быть верным братом А Фу. Если кто-нибудь нападет на А Фу или обидит его, я клянусь мстить вместе с ним его врагам, бить вместе с ним тэй. Никогда не брошу его ни в горе, ни в радости. А если я нарушу клятву, пусть покарает меня моя Партия.
Когда оба принесли свои клятвы, А Фу ножом перерезал горло петуху, нацедил полчашки крови и, став на колени, выпил половину. А Тяу тоже опустился на колени и допил другую половину.
А Тяу опорожнил чашку двумя глотками, не ощутив ни вкуса крови, ни ее запаха. С той минуты, когда он услышал голос А Фу и увидел лицо его, сосредоточенное, исполненное веры, когда он и сам поклялся быть верным и преданным братом А Фу, а значит, и всему народу мео, — с той самой минуты А Тяу видел в этом наивном и навеянном суевериями обряде лишь воплощение идеалов дружбы и братства. И ощутил искреннее волнение и радость.
Ми давно уже прибежала в дом. Женщинам приносить обеты не положено, но она, услыхав клятвы побратимов, не могла усидеть на кухне и после мужа и гостя тоже преклонила колена перед флажком и огоньками благовонных палочек. Вдруг Ми уткнула лицо в ладони и горько заплакала. По щекам А Фу тоже текли слезы. Они вспоминали свою прежнюю жизнь, полную горечи и боли.
— Когда наш народ завоюет независимость, — сказал А Тяу хозяйке, — обязательно приезжайте вместе с А Фу ко мне в гости. Каждый сможет тогда ездить, куда захочет, люди заживут наконец спокойно, будут без помех пахать землю и собирать урожай, торговать, строить дома и машины. И все будут счастливы.
Слушая гостя, супруги А Фу подняли на него глаза, еще влажные от слез, и старались представить себе, какой же она будет на самом деле, эта прекрасная и счастливая жизнь. Наверно, они поставят здесь, на холме, деревянный дом, обзаведутся буйволами и лошадьми, народят сыновей и дочек и дети их будут играть у ворот, под персиковыми деревьями… Одним словом, исполнится все, о чем они мечтали с тех пор, как обосновались в Финша.
А Тяу теперь частенько заглядывал в дом А Фу. Каждый раз, собираясь куда-нибудь по своим делам, он говорил на прощанье:
— Ну, счастливо оставаться. Я скоро вернусь, ждите меня.
И супруги А Фу ждали…
Через год в Финша был создан партизанский отряд. И когда французы из крепости Банпе снова поднялись в горы, чтобы отнять у мео скот и кукурузу, вся деревня укрылась в лесу, а партизаны обстреляли их из засады и прогнали прочь. Долго еще после этого тэй не смели и носа сюда сунуть. Они поняли: люди мео — не тупое, бессловесное стадо.
Каждая семья распахала землю в лесу и поставила там времянку. В тот день, когда Общинный комитет провел торжественную присягу партизан, в Финша пришли представители подпольного райкома и командиры Народной армии. После митинга народ долго не расходился. Молодежь веселилась, игральна свирелях и кхенах, плясала и пела.
Теперь каждый боец в партизанском отряде имел ружье, были у них и кони. Правда, ружья они раздобыли старые, и после каждого выстрела приходилось шомполом забивать в дуло порох, пыжи и пули. В ясные дни партизаны проводили учебные стрельбы. Мишенями им служили зеленые листья.
А тем временем в горные деревни мео снова пришла весна. Само собою, теперь в партизанском крае Тет отмечали без трезвона колокольцев и многолюдных молений духам. Но на бескрайних холмах ветер, как и прежде, волновал пожелтевшие травы. И, как всегда в эту пору, небо словно опускалось ниже над сжатыми полями. Лысые склоны холмов перечеркивали красные зигзаги протоптанных в глине дорог, и по ним, оттесняя прочь застоявшуюся стужу, шел не спеша несущий тепло и радость Новый год.
Все отдыхали после полевых работ. Из кухонь плыл запах смолистых сосновых дров. Над вершинами холмов по ночам разливались напевы свирелей. В каждом доме толкли в ступах рис, кололи свиней, готовили угощенье. На этот раз парни с девушками решили не устраивать гулянье на площади за околицей: а ну как звуки свирелей и песен растревожат тэй внизу, в Банпе. Они уговорились пойти в горы и веселыми ватагами допоздна гуляли под луной. Дома остались лишь малые дети да старики.
