Он спал, не потревоженный никем и ничем, кроме сновидения: Молочнику казалось, к нему подошел Гитара и смотрел на него сверху вниз. Проснувшись, он купил у мистера Соломона дне банки ананасного сока и коробку сухого печенья. Поел он вместе с курами на крыльце. Мужчины, сидевшие на ступеньках, ушли, да и солнце клонилось к закату. Остались только дети, они внимательно смотрели, как он ест. Когда он вылил себе в рот остатки сока, один мальчик выступил вперед и попросил: «Можно взять вашу банку, мистер?» Он протянул ее мальчугану, дети схватили банку и умчались с ней изобретать новую игру.
Он же отправился к бензоколонке Кинга Уокера. Даже если бы ему подвернулся случай отказаться от участия в охоте, он не воспользовался бы им, невзирая на тот факт, что он ни разу в жизни не держал в руках огнестрельного оружия. Он перестал увертываться, перестал избегать трудностей, сторониться их и обходить. Раньше он решался идти на риск только вместе с Гитарой. Теперь он с легкостью шел на риск в одиночку. Он ведь не только позволял Агари делать попытки вонзить в него пешню или нож, он позволил ведьме из кошмарного сна схватить его и облобызать. Для человека, который пережил такое, теперь все — пустячки.
Кинг Уокер был маленький плешивый человечек, чья левая щека постоянно оттопыривалась от табачной жвачки. Много лет тому назад он был одним из самых знаменитых подающих в бейсбольных негритянских командах, и вся история его карьеры была расклеена и пришпилена кнопками к стенам его мастерской. Мистер Соломон не лгал, сказав Молочнику, что ближе чем за пять миль от города тот не найдет ни дежурного механика, ни гаража. Мастерская Кинга Уокера явно прекратила свое существование уже давным-давно. Насосы высохли, во всей мастерской не сыскалось бы даже канистры с бензином. В настоящее время она исполняла роль мужского клуба, а сам Уокер жил в пристройке за мастерской. Кроме Кинга Уокера, который на охоту не ехал, в мастерской находился Омар и еще один человек, тоже сидевший тогда на ступеньках; он отрекомендовал себя как Лютер Соломон — к Соломону из бакалейной лавки никакого отношения не имеющий. Они поджидали остальных участников охоты, и те вскоре прибыли на старом «шевроле». Их было двое, и Омар представил их Молочнику: Кальвин Брейкстоун и Малыш.
Из всей компании самым заботливым оказался Кальвин: едва познакомившись с Молочником, он тут же велел Кингу Уокеру «разыскать подходящие ботинки, чтобы этот горожанин сразу же переобулся». Кинг, сплевывая табачную жвачку, пошарил по мастерской и принес задубевшие от грязи бутсы. Они обрядили Молочника полностью, причем очень веселились: хохотали над его бельем, щупали жилет, Малыш сделал попытку втиснуть свои широкие борцовские плечи в пиджак Молочника. Все удивлялись: что у него с ногами? После того как он провел два дня в мокрых носках и ботинках, кожа клочьями слезала с пальцев ног. Кинг Уокер дал ему толстые носки, но перед тем, как их надеть, велел присыпать пальцы порошком «Арм энд Хэммер». Когда Молочника облачили в солдатскую форму времен второй мировой войны и нахлобучили ему на голову вязаную шапку, охотники откупорили гигантскую бутыль пива и принялись толковать о ружьях. Мало-помалу веселье начало стихать, и Кинг Уокер вручил Молочнику свой винчестер 22-го калибра.
— Пользовался когда-нибудь двадцатидвухкалиберным?
— Давно не приходилось, — ответил Молочник.
Пять мужчин забили до отказа «шевроле», и в сгущающихся сумерках машина двинулась в путь. Насколько мог определить Молочник, примерно через четверть часа они выехали на возвышенное место. Пока машина петляла по узким проселкам, охотники опять разговорились и принялись вспоминать прежние поездки, дичь, которую им удалось подстрелить, и дичь, которая ушла из рук, несмотря на их старания. Вскоре совсем стемнело, дорогу теперь освещал только свет луны, стало холодно, и Молочник порадовался, что на него надели вязаную шапку. Машина двигалась все дальше, резко сворачивая на крутых поворотах. Молочнику показалось, что в зеркале заднего вида на миг мелькнули фары другой машины, и у него возникла мысль, не условились ли его спутники встретиться еще с одной компанией. На темном небе проступили звезды.
— Ты бы поторопился, Кальвин. Не то енот успеет поесть и отправится на боковую.
Кальвин подъехал к обочине и затормозил.
— Пора их выпускать, — сказал он и отдал Малышу ключи от машины; тот обошел автомобиль и отпер багажник. Оттуда выпрыгнули три охотничьи собаки, они принюхивались к новым запахам и виляли хвостами. Но при этом вели себя совершенно бесшумно.
— Ты взял Бекки? — спросил Лютер. — Ого! Ну, енот нам на сегодня обеспечен.
Глядя на охваченных нетерпением собак, которые только ждали знака, чтобы ринуться в лесную чащу, Молочник вдруг ощутил беспокойство. Интересно, что он должен делать? В какую сторону ни повернись, в двух шагах от фар ни зги не видно.
Омар и Малыш разгружали багажник: четыре масляных фонаря и один электрический, веревка, патроны и пинта спиртного. Когда все четыре фонаря как следует разгорелись, Молочника спросили, с каким фонарем он пойдет, с масляным или электрическим. Он замялся, и Кальвин сказал:
— Он побежит со мной. Дайте ему электрический фонарик.
Молочник сунул его в задний карман.
— Вынь из кармана мелочь, — посоветовал Кальвин. — Очень уж гремят твои капиталы.
Молочник последовал его совету, потом взял дробовик Кинга, кусок веревки и, когда бутыль пустили по кругу, основательно к ней приложился.
Собаки молча кружили возле них, слышался лишь глухой стук их лап и частое дыхание. Они были вне себя от волнения, но ни одна даже не взвизгнула. Кальвин и Омар зарядили свои двустволки, в один ствол вложили патрон с пулей 22-го калибра, а в другой — с крупной дробью. Малыш хлопнул в ладоши, и все три собаки с визгом устремились в темноту. Молочник думал, что охотники немедленно последуют за ними, но он ошибся. Некоторое время они стояли, не говоря ни слова, и только вслушивались. Потом Малыш, качая головой, негромко рассмеялся:
— Бекки ведет. Ну, пошли. Кальвин, вы с Мейконом пойдете направо. Мы двинемся в эту сторону, в обход, и выйдем к самому ущелью. Будьте добры, по медведям пока не стреляйте.
— Если увижу медведя, обязательно пристрелю, — сказал Кальвин, вместе с Молочником отходя от машины.
В это время автомобиль, который Молочник заметил раньше, промчался мимо них по дороге. Значит, к их компании он явно не имеет отношения. Кальвин шел впереди, горящий фонарь покачивался в его опущенной руке. Молочник включил свой фонарик.
— Побереги батарейку, — сказал Кальвин. — Сейчас он тебе не нужен.
Они шагали вперед и вперед, по-видимому, в ту сторону, где визжали собаки, но Молочник не был в этом уверен.
— Здесь действительно можно встретить медведя? — спросил он, надеясь, что в его голосе звучит не страх, а любопытство.
— Кроме нас, ни одного нет, к тому же мы вооружены. — Кальвин засмеялся и внезапно совершенно исчез в темноте, только покачивающийся низко над землей фонарь указывал его путь. Молочник шел, не спуская глаз с фонаря, пока не понял, что, так сосредоточенно следя за ним, он лишал себя возможности увидеть что-нибудь, кроме этого петляющего над землей огонька. Где-то слева от них между деревьями пронесся долгий стон. Казалось, плачет женщина, и звук ее рыданий смешался с криками охотников и лаем собак. Прошло несколько минут, и доносившиеся издали голоса троих охотников и тявканье собак внезапно смолкли. Слышались лишь вздохи ветра да шорох шагов — его и Кальвина. Молочник не сразу понял, как двигаться по лесу: нужно было подымать повыше ноги, чтобы не спотыкаться о камни и корни; научиться отличать, где дерево, а где просто тень; опускать голову, слегка ее поворачивая при этом, чтобы ветки, которые отводит рукой Кальвин, не хлестали его по лицу. Они шли в гору. Время от времени Кальвин останавливался и внимательно осматривал какое-нибудь дерево, освещая фонарем ствол футов с трех от земли и до той высоты, до какой ему удавалось достать вытянутой рукой. А иногда он ставил фонарь на землю, присаживался на корточки и вглядывался в освещенный участок земли. При этом он все время как будто что-то бормотал про себя. Он не говорил, удалось ли ему что-нибудь обнаружить, а Молочник не спрашивал его об этом, заботясь только о том, чтобы не отстать от спутника и быть готовым выстрелить в любого зверя, когда тот покажется. В то же время он был настороже на случай, если кто-нибудь из охотников вздумает покуситься на его жизнь. Ведь он и часа не пробыл в Шалимаре, а какой-то парень среди бела дня уже попытался убить его на глазах у всех. На что способны здешние люди постарше да еще под покровом ночи, можно было только догадываться.
Он снова услышал рыдания женщины и спросил Кальвина:
