Хозяйка ателье сидит посреди швейных машин, повсюду обрезки ткани. Наступили тяжелые времена, и ее производство сильно сократилось. Дешевая рабочая сила в самом Китае потихоньку вытесняет ее из бизнеса. Я спросил, сколько она платит рабочим, но она отказалась отвечать.
В ресторане я расспрашивал китаянку и ее семилетнего сына. Она родилась в Китае. Ее родители сильно пострадали во время «культурной революции». В постмаоистском Китае у ее семьи было свое предприятие, они были довольно богаты, но она все же приехала в Америку, и ей здесь нравится. Она работала несколько лет за нищенскую зарплату швеей на швейной фабрике, а сейчас консультирует вновь прибывших иммигрантов из Китая. Помогает им освоиться с американскими гражданскими правами, а также учит тому, как избежать эксплуатации своими же соотечественниками, прибывшими ранее. Она говорила обо всем просто, без гордости… А в это время ее сын улыбался из-за своей порции мороженого.
* * *
Как хорошо было оказаться опять в Ист Бэй. Мы очень подвижная и растущая нация, так же как и большинство прочих, американские города и местность вокруг них быстро меняются. Но только не горы вокруг Ист Бэй. Они были такими же, как и тридцать лет назад, когда я приехал учиться в колледж Беркли. Я жил там девять лет, и хотя я никогда не чувствовал себя там как дома, мне нравились поселения на склонах холмов, их тишина и уединенность.
Дом Джоан Блейд располагается в саду на склоне и несет в себе ощущение хорошо обжитого места. Сорокалетняя Джоан выглядела скорее профессором-интеллектуалом свободных искусств, нежели человеком, начавшим политическую революцию.
Блейд является соучредителем «MoveOn.org» — группы прогрессивных политических активистов, действующих через Интернет. В 1998 году она и Веб Бойд, еще один активист из Силиконовой Долины, решили создать коммуникацию для общения и дать людям возможность выразить недовольство подковерными интригами в Вашингтоне. Почти сразу же возникло предложение, чтобы «MoveOn» собирали деньги для кандидатов в разные институты власти. Результаты были ошеломляющими. Они изменили политический расклад в Америке.
К 2004 году группа собрала одиннадцать миллионов долларов от трехсот тысяч жертвователей для восьмидесяти одного кандидата.
Но больше, чем собранные деньги, важно их происхождение. В среднем пожертвование составляет сорок пять долларов. Все больше американцев включается в этот процесс. На момент нашего интервью более трех миллионов членов сообщества были политически активны. И многие следовали за ними. Таким образом рождается новая американская демократия.
Согласен, большая политика будет и впредь привлекать людей, ибо там много денег. Инициативные комитеты научатся собирать миллионы пожертвований так же, как и крупные партии. Они будут продолжать учиться тому, как с помощью общественного мнения формировать выборные фонды, необходимые для победы при голосовании. Высокая планка бюджетов избирательных кампаний сужает возможность выбора для электората. Большие партии впервые теряют контроль. В первый раз за последние пятьдесят лет обычные граждане имеют возможность участвовать в процессе выборов на самом раннем и важнейшем этапе. И они ею пользуются.
Годами я задумывался над вопросом, важно ли это для американцев, дорожат ли они таким редким и экстраординарным даром, как демократия, или они позволят своему гражданскому чувству мутировать в потребительство.
Я сидел и слушал Джоан Блейд, объясняющую свои политические взгляды. Она лично убеждена в том, что Америка все также привержена свободе и справедливости, как того хотели отцы-основатели. Я понял, как же это все-таки замечательно: обычная женщина, с хорошими идеями, желающая действовать, использует новые технологии, придуманные совершенно для других целей, почти не желая того, вдохнула новую жизнь в демократию нашей страны.
Историк Стивен Амбрас сказал мне как-то, что последствия нечаянных действий во много раз превосходят последствия тех действий, которые планировались. А наша страна, наш мир сталкивается со смертельными проблемами, и очень просто — сложить руки под предлогом того, что у нас нет надежды. Но пример Джоан Блейд демонстрирует нам, насколько неожиданно сильными могут оказаться обычные люди, когда они захотят сделать что-нибудь хорошее.
* * *
Во время путешествия один из членов нашей группы сказал о том, что он не любит геев. Он считал их извращенцами, заслуживающими презрения. Я сказал, что у меня есть близкие друзья-гомосексуалисты. И хотя я считаю, что некоторые аспекты жизни геев предосудительны, все же гетеросексуалы и гомосексуалисты очень похожи и заслуживают равных прав. «X» не согласился.
Алена Сопина договорилась об интервью с геями-активистами из знаменитого «голубого» района Сан-Франциско Кастро Дистрикт. Ни я, ни «X» никогда не бывали в «голубых» районах. В Кастро все было необычно. Вроде бы на улице были мужчины, в обычной одежде, с короткими стрижками, но эти мужчины ходили парочками, взявшись за руки или в обнимку. От этого даже я почувствовал себя слегка неловко. Я посмотрел на «X». Если бы глазами можно было убить, он бы это сделал.
Мы брали интервью в знаменитом театре «Кастро», здание которого построено в 1922 году. Его фасад выглядел как мексиканский собор, на котором повесили неоновую надпись «Кастро». Мы вошли в фойе, выложенное гладкой плиткой. Вокруг полированное дерево. Оттуда нас проводили в зал. Он вмещал 1400 человек и представлял собой фантастический мир кинокартин «золотого века» Голливуда. Классические фрески покрывали стены, огромные органные трубы находились у сцены. Люстра огромнейших размеров висела над залом. Огромная, похожая на цветок конструкция, сделанная из сверкающих кусочков зеленого стекла. Театр хотели снести, но местные жители выступили в защиту и спасли его. Интервью должно было проходить в мезонине, и, чтобы добраться туда, мы поднялись по застланной ковром лестнице мимо огромного зеркала в золотой раме. На стенах висели постеры кинофильмов тридцатых годов. Владимир знал историю здания и его архитектуру и говорил об этом с хозяевами просто и расслабленно, как будто вспоминал о чем-то добром и светлом из своего прошлого. Когда мы начали интервью, ворвался человек, представившийся администратором. Ему было за пятьдесят, у него были коротко стриженные седые волосы, мускулистые руки и жесткое лицо повидавшего жизнь человека. В его глазах за блеском начальственности проскальзывал страх. С ним никто не связывался, сказал он, он ничего не подписывал и ничего не разрешал. Владимир внимательно выслушал и извинился за причиненные неудобства. «Конечно же, — сказал он, — нам нужно было следовать установленным правилам, и мы с удовольствием заплатим необходимую сумму». Поведение администратора сразу же поменялось, его значимость была подтверждена, и он тут же вернулся к нормальной форме общения, наслаждаясь возможностью участвовать в событии.
Дуг Себаста работал в департаменте здравоохранения Сан-Франциско, в отделе СПИДа, в секции профилактики ВИЧ-инфекции. Он был строен, ростом около ста семидесяти пяти сантиметров, с коротко стриженными рыжими волосами, усы и борода оттеняли длинное овальное лицо с тонким, чуть искривленным носом. Красивый и сильный был этот человек. Что-то странное было с его кожей, немного грубой, с серыми линиями морщин на щеках. Живые глаза смотрели на нас оценивающе, лицо освещала улыбка — лицо умудренного интеллектуала, лицо героя русского романа, лицо человека, понимающего юмор и знавшего трагедии.
Он жил в городе двадцать шесть лет, привлеченный сюда либерализмом и терпимым отношением к геям. Владимир расспрашивал его о районе Кастро.
Дуг Себаста сказал, что Кастро Дистрикт был назван в честь одного фермера и раньше был общиной ирландских иммигрантов. В восьмидесятых он превратился в общину «голубых». Здесь геи чувствовали себя в безопасности, и он превратился в форпост борьбы за права геев. Сейчас геи живут по всему городу. Я спросил Дуга о его газетных репортажах, касающихся появления новых лекарств для лечения ВИЧ, и о том, что многие геи возвращаются к небезопасному сексу, не используют презервативы. «Некоторые люди считают, что это распущенность и безответственность. Что вы на это скажете?»
«Я бы отказался от терминов «распущенность» и «безответственность». Сексуальное поведение и есть сексуальное поведение, и мы живем в стране, которая всерьез не верит в традиционную моногамию».
Он сказал, что если бы люди занимались безопасным сексом, это наверняка не было бы безответственно. Потом добавил, что «после двадцати пяти лет ВИЧ и СПИДа обычные призывы к ограничению количества партнеров и об использовании презервативов уже не работают».
«У меня самого СПИД, — сказал он. — Есть новые пути защиты от заражения других людей». У него у самого постоянные отношения уже двадцать шесть лет. «Я не могу ничего придумать более семейно ориентированного, чем наши отношения».
