Инстинкт отцовства проявлялся у Гарпа очень сильно; с детьми он неизменно бывал щедрым и любящим, поистине самым любящим из отцов, хотя Дункана и Уолта воспринимал совершенно по-разному. Но одинаково глубоко и нежно. И все же Хелен не сомневалась, что Гарп понятия не имеет, насколько его вечное беспокойство о Дункане и Уолте нервирует детей — среди сверстников они из-за этого кажутся напряженными и какими-то незрелыми. С одной стороны, он относился к ним очень серьезно, как к взрослым, а с другой — так о них пекся, что попросту не давал им взрослеть. Казалось, что Гарп просто не желает мириться с тем, что Дункану уже десять, а Уолту — пять; похоже, в его восприятии сыновья навсегда остались трехлетними.
Хелен, как всегда, с огромным интересом слушала историю, которую Гарп только что придумал для Уолта. Почти все такие истории, и эта тоже, начинались как типично детские, но кончались так, словно Гарп придумывал их для самого себя. Казалось бы, детям писателя дома должны читать больше всяких историй, чем другим детям, однако Гарп предпочитал, чтобы его дети слушали только его истории.
— Жил-был пес, — начал Гарп.
— Какой породы? — поинтересовался Уолт.
— Большая немецкая овчарка, — сказал Гарп.
— А как его звали? — спросил Уолт.
— У него не было имени, — сказал Гарп. — После войны он жил в одном большом немецком городе…
— Какой войны? — спросил Уолт.
— Второй мировой, — сказал Гарп.
— А, ну да! — сказал Уолт.
— Этот пес тоже был на войне, — продолжал Гарп, — а теперь стал сторожевым псом, потому что был очень умным и свирепым.
— Очень вредным. — заметил Уолт.
— Нет, — поправил Гарп, — он не был ни вредным, ни милым, хотя иногда мог быть и вредным, и милым. Он был таким, каким его хотел видеть хозяин, ведь его научили делать все, что велит хозяин.
— А откуда он знал, кто его хозяин? — спросил Уолт.
— Вот этого я не знаю, — ответил Гарп. — Но после войны у пса появился новый хозяин; он держал в центре города кафе, где можно было выпить кофе, или чаю, или лимонаду, или просто почитать газеты. По ночам хозяин гасил в помещении свет, оставляя включенным только один светильник, так что, заглянув в окно, можно было увидеть чисто вытертые столики, на них стулья ножками вверх, чисто вымытый пол и огромного пса, который бродил по этому чистому полу взад-вперед, как лев в зоопарке по своей клетке. Этот пес никогда не сидел спокойно. Иногда люди, заметив пса, нарочно стучали в окно, чтобы привлечь его внимание. Но пес только смотрел на них — он никогда не лаял и даже не рычал. Просто останавливался и очень внимательно смотрел на тех, кто постучал в окно, и эти люди сами поспешно уходили прочь. Им казалось, что, если остаться чуть дольше, он просто прыгнет, разбив окно, и вцепится в горло. Но пес никогда ни на кого не прыгал; он вообще держался спокойно и с большим достоинством, потому что никому и в голову не приходило вламываться ночью в кафе. Так что хозяину кафе было вполне достаточно просто оставлять там пса на ночь; псу и делать-то ничего не приходилось.
— Потому что этот пес выглядел очень злобным! — сказал Уолт.
— Ну вот, теперь ты себе его представил, — кивнул Гарп. — В общем, все ночи для этого пса были похожи одна на другую. А днем его привязывали в переулке возле кафе. Там он сидел на длинной цепи, прикрепленной к передней оси старого армейского грузовика, который когда-то загнали в переулок да там и бросили. У этого грузовика и колес никаких не было.
Ну, а что такое шлакоблоки, ты знаешь? Так вот, вместо колес под грузовик подложили шлакоблоки, и там вполне хватало места, чтобы пес мог спрятаться от солнца или от дождя. А длинная цепь позволяла ему дойти до конца переулка и посмотреть на людей, спешивших по тротуару, и на автомобили. Иногда пешеходы видели, как блестящий собачий нос что-то вынюхивает из темноты переулка, но дальше цепь его не пускала.
Псу можно было протянуть руку, и он начинал с интересом ее обнюхивать, но не любил, когда его гладили, и никогда протянутую руку не лизал, не в пример другим собакам. Если же ты все-таки пытался его приласкать, он тут же наклонял голову и пятился назад, в переулок. И оттуда смотрел на тебя так, что сразу становилось ясно: нечего и думать идти за ним к его логову или же пытаться приласкать его еще раз.
— Он бы тебя укусил! — сказал Уолт.
— Ну, как тебе сказать… — задумался Гарп. — Вообще-то он никогда никого не кусал. Я, например, никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь укусил.
— А ты там был? — спросил Уолт.
— Да, — кивнул Гарп. Он понимал, что всякий рассказчик непременно «там был».
— Уолт! — окликнула сына Хелен. Гарпа всегда раздражало, что Хелен подслушивает, что он рассказывает мальчикам. — Вот что имеют в виду, когда говорят «собачья жизнь», — сказала Хелен.
Но Уолт и Гарп пропустили замечание Хелен мимо ушей. Уолт только поторопил отца:
— Давай дальше! И что же случилось с этим псом? Каждый раз, рассказывая детям историю, Гарп испытывал смутное ощущение огромной ответственности.
Интересно, какой инстинкт заставляет людей ждать, когда непременно что-нибудь случится! И неважно, о человеке ты рассказываешь или о собаке…
— Ну давай же! — нетерпеливо крикнул Уолт.
Гарп, задумавшись, угодил в тенета собственного искусства и, как часто бывало, совсем забыл о своем маленьком слушателе.
— Если же люди слишком часто протягивали к нему руки, — продолжал Гарп, — то пес возвращался в дальний конец переулка и забирался под грузовик. И оттуда часто торчал его черный нос. Обычно пес лежал либо под грузовиком, либо на тротуаре, но никогда не валялся посредине мостовой. У него были свои, вполне определенные привычки, и ничто не могло их изменить.
— Ничто? — спросил Уолт, то ли разочарованный, то ли встревоженный тем, что в истории так ничего и не случится.
— Ну, почти ничто, — сказал Гарп, и Уолт приободрился. — Кое-что все-таки его беспокоило. А точнее, только одно. Только это могло привести пса в ярость, заставить его даже залаять, буквально обезуметь.
— Ой, ну конечно же кошка! — воскликнул Уолт.
— Кот. О, это был ужасный кот! — сказал Гарп таким голосом, что Хелен отложила «Вечного мужа» и затаила дыхание. Бедный Уолт! — подумала она.
— А почему кот был такой ужасный? — спросил Уолт.
— Потому что он дразнил пса, — сказал Гарп. И Хелен испытала огромное облегчение, поняв, что в этом-то, очевидно, и заключается вся «ужасность» кота.
— Дразнить нехорошо! — со знанием дела сказал Уолт. Он частенько бывал жертвой Дункана, с удовольствием его дразнившего. Жаль, что Дункан не слышит этой истории, подумала Хелен. Урок о том, что дразнить нехорошо, будет преподан одному Уолту.
— Дразнить — отвратительно. — воскликнул Гарп. — Но кот и сам по себе был очень противный. Старый уличный кот, грязный и очень вредный.
— А как его звали? — спросил Уолт.
— У него не было имени, — сказал Гарп. — И хозяина не было; и он все время был голодный, потому и воровал еду. Впрочем, вряд ли его можно винить за это. И еще он вечно дрался с другими котами, что, в общем, тоже вполне естественно. В результате у него остался только один глаз; второй он потерял в драке так давно, что теперь даже шрама уже не было видно — совсем зарос шерстью. И ушей у этого кота тоже не было. Их он наверняка тоже потерял в боях с другими котами.
— Бедняжка! — воскликнула Хелен.
— Однако никому и в голову не приходило обвинять кота за его непрезентабельный вид, — продолжал Гарп, не обращая внимания на Хелен. — Но пса он действительно постоянно дразнил. И зря. Не стоило ему этого делать. Все понятно: ему вечно хотелось есть, приходилось быть вороватым и ловким, никто о нем не заботился, так что ему волей-неволей приходилось драться! Но дразнить пса все-таки не стоило.
— Дразнить нехорошо! — снова повторил Уолт. Совершенно определенно история для Дункана! — подумала Хелен.
— Каждый день, — продолжал Гарп, — кот вышагивал по тротуару, останавливался в дальнем конце переулка и принимался умываться. Заметив его, пес выскакивал из-под грузовика с такой скоростью, что цепь летела за ним в воздухе, извиваясь точно змея, — помнишь, как извивалась та змея, которая однажды переползла перед нами через дорогу?
— Ой, ну конечно! — воскликнул Уолт.
— И когда пес добегал до конца переулка, цепь натягивалась до отказа и с такой силой дергала его за шею, что он падал на тротуар и порой сильно ушибал голову, а иногда и вовсе вздохнуть не мог. А кот словно этого и не замечал. Сидел себе спокойненько, отлично зная, какой длины у пса цепь, и продолжал умываться, поглядывая на пса своим единственным глазом. Отдышавшись, пес начинал буквально сходить с ума. Лаял, клацал зубами, пытался освободиться от цепи, пока его хозяин, владелец кафе, не выходил наружу и не прогонял кота. И только тогда пес успокаивался и залезал под свой грузовик.
