Хотя и новичок в делах романтического свойства, Гидеон не был так наивен, чтобы считать ее квартиру, оформленную в стиле «русская проститутка наших дней», квартирой женщины, зарабатывающей на жизнь преподаванием в начальной школе и по вечерам добровольно помогающей Красному Кресту. Он все больше ревновал ее к другим «гостям». Нанял частного детектива, чтобы следил за ее передвижениями и встречами. Отвечая интервьюерам на вопросы о реформе социального обеспечения, об исследовании стволовых клеток и о смертной казни, думал не столько про это, сколько про Ольгу и ее благоуханные бедра.
«Супервторник», когда во многих штатах прошли первичные выборы, выявил ряд обстоятельств.
Самое существенное – что президент Пичем испытывает серьезные трудности, или, как выражаются острые на язык обозреватели, «сидит весь в коричневом».
Второе – что сенатор Джепперсон выдрал из президентского тела увесистые куски мяса и, хотя ему вряд ли светит победить Пичема на партийном съезде в августе, он безусловно имеет достаточно сторонников, чтобы баллотироваться как независимый кандидат. Третье – что Гидеон Пейн надежно контролирует такую важную категорию избирателей, как христиане евангелического толка, и может, черт его дери, вести себя более или менее как ему вздумается.
Пичем сумел в какой-то мере сбить волну недовольства действиями своей администрации в отношении Кассандры Девайн, заставив генпрокуратуру пообещать Касс в случае добровольной явки «снисхождение и понимание».
Касс, однако, не собиралась никуда являться. Трибуна у нее была хоть куда. Один журнал назвал ее Болотной Лисой.[98] Ее веб-посланий ждали, их мгновенно тиражировали. ФБР, применив некий туманный антитеррористический закон, закрыло сайт КАССАНДРА, но сторонники Касс создавали один новый сайт за другим: КАССАНДРА.2, и так далее. Последним был КАССАНДРА.54. Судя по количеству посещений, измерявшемуся миллионами, число ее последователей росло день ото дня.
Вскоре после «супервторника» Ранди провозгласил, что не будет больше участвовать в партийных праймериз и пойдет от новой Побарабанной партии, гордо названной в честь поколения, чьи интересы она выражает. Колумнист Джордж Уилл сухо поблагодарил его за то, что «мы по крайней мере избавлены от партии под названием КХП». Люди Ранди немедленно начали собирать необходимые подписи, его юристы принялись судиться со всеми пятьюдесятью штатами о включении его в ноябрьские бюллетени для голосования.
Неделю спустя Гидеон Пейн заявил, что он тоже отказывается от дальнейшего участия в первичных выборах и будет баллотироваться от партии Жизни.
Все это оставило президента Пичема в унылом положении: ему в любом случае нужно было доводить до конца борьбу с четырьмя другими соперниками внутри партии, которые не желали раньше времени выходить из игры, чтобы не потерять доходы от выступлений и рекламы. После чего изрядно ослабленному Пичему предстояло сразиться с Ранди и Гидеоном на осенних всеобщих выборах.
– Где ты? – спросил Ранди.
– Много будешь знать – скоро состаришься, – ответила Касс.
Майк Спек, агент Ранди, заверил сенатора, что его телефоны не прослушиваются (с начала 1970-х американские президенты остерегались слишком уж топорно прослушивать своих политических противников). Можно было звонить без опаски. И все же Касс старалась не говорить с ним подолгу.
– Я в более теплых краях, чем ты, – сообщила она ему. Пересаживаясь с автобуса на автобус, она добралась до Нового Орлеана, где никого особенно не интересовало, кто ты такой. Благодаря Майку Спеку у нее имелись кредитные карточки и удостоверение личности на вымышленное имя, так что ночевать в парках уже не нужно было.
– Я тут вот о чем подумал, – сказал Ранди. – В тот вечер, когда Пичем официально станет кандидатом от партии, почему бы тебе не появиться в моем штабе? Мы бы вышли оттуда вместе. Пичем в штаны наложит!
– Ты получишь прибавку к рейтингу, а мне – снова играть в картишки с «пулицеровской сворой» в тюрьме Александрии? Спасибо, не надо.
– Кажется, они скоро аннулируют ордер на твой арест, – проговорил он с явной ноткой разочарования в голосе.
– Я мотаюсь в автобусах и питаюсь из мусорных баков, а тебя волнует, как бы они не аннулировали ордер? Твоя забота о «женщине, которую я люблю» поистине трогательна.
– Из мусорных баков? Что-то не похоже, судя по последней распечатке твоих расходов с карты American Express.
– По барабану. В автобусах я правда моталась. Суть в том, что тебя, похоже, устраивает мое нынешнее положение.
– Радость моя, это для дела.
– Для твоего или моего дела?
– Для нашего дела. Ты – символ. Видела журнал «Нью-Йорк»? Они назвали тебя новой Патти Херст.[99] Хорошо бы разместить на сайте твою свежую фотографию. В руке пистолет…
– Может, лучше уж геройски погибнуть под градом пуль? Фотографию? Ты что, окончательно тронулся? Хочешь, чтобы им совсем легко было меня сцапать?
– Послушай, радость моя. Я понимаю, каково тебе приходится. И я горжусь тобой… Ух, мне пора бежать. Выступаю перед Лигой избирателей-транссексуалов. Между прочим, по последнему опросу мы поднялись на два пункта. Мы о-го-го как идем! Позвони мне еще, как только сможешь. Люблю тебя. Смотри не попадись.
Прозвучало как напоминание захватить зонтик.
Касс выглянула в окно отеля на Бурбон-стрит и пожалела, что нельзя поговорить с Терри. Но его телефон прослушивался, поэтому ничего не оставалось, как дожидаться его условленного звонка в телефонную будку на Пойдрас-стрит.
– Привет, мармеладка! Как насчет развлечься?
– Отвали.
Новый прикид Касс был и правда чуточку легкомысленного свойства: паричок, короткая юбка, сапожки. Она невольно подумала, не переборщила ли. Идея была – не выделяться. Вот смехота будет – и насмешка над делом – если она окажется в новоорлеанской тюряге после облавы на проституток. Она ждала в телефонной будке. Ох уж эти мне платные телефоны. Ужас что такое! Кто их выдумал? Все-таки зазвонил наконец.
– Прости, что опоздал, – сказал Терри. – Но дело в том, что…
Кто-то позвонил в «Коммуникативные стратегии Таккера» и попросил соединить его с Терри. Человек заявил, что у него есть «очень интересные сведения, представляющие большую ценность для Касс Девайн». Терри попробовал было его отшить, но позвонивший настаивал. Терри навострил уши, когда он сказал, что работает в корпорации «Тихая гавань» и что информация касается некой сделки между Гидеоном Пейном и… Фрэнком Коуэном.
– Он говорит, у него все это есть на бумаге, – добавил Терри. – И компьютерные файлы. Похоже, что-то очень секретное.
Касс поразмыслила несколько секунд.
– Он объяснил, почему решил с тобой связаться?
– Он хочет встретиться с тобой, но не знает как. Хочет передать тебе лично. Говорит, он твой горячий поклонник. Правда, таких у тебя миллионы.
– Думаешь, это не фальшивка?
Терри вздохнул.
– Вообще-то другой твой поклонник в «Тихой гавани», ангел смерти Кламм, угробил смертельными инъекциями тридцать шесть так называемых «сморчков». Имея это в виду, я бы, конечно, соблюдал осторожность. Не знаю. Мне показалось, он говорит искренне. Наверно, можно было бы попросить Спека проверить, что он за птица.
– Нет. Так мы рискуем его спугнуть, – возразила Касс. – Спек даже меня пугает. Кстати, если ФБР прослушивает твой рабочий телефон, оно знает про его звонок.
– Он это предусмотрел. Сказал, что говорит по автомату. Пообещал завтра сообщить мне безопасный телефонный номер. Как именно он сообщит – не знаю. Я передам этот номер тебе. Позвонишь по нему послезавтра в три часа. Он возьмет трубку. Завтра в обычное время я тебе звоню и диктую номер.
На следующий день Терри действительно сказал ей номер. Он получил его экспресс-почтой на имя одного из сотрудников своей фирмы. Внутри лежал конверт с надписью:
«Передайте, пожалуйста, мистеру Таккеру СРОЧНО».
Назавтра в три часа, стоя в телефонной будке на Наполеон-стрит, Касс набрала номер. Джером взял трубку после первого же сигнала.
– О, мисс Девайн, – начал он, – я так вами восхищаюсь…
– Ваше преподобие, – объявил секретарь Гидеона, – звонит монсеньор Монтефельтро.
Гидеон не разговаривал с Массимо уже несколько месяцев. Он старался держаться от него как можно дальше – не только из-за предосудительного (но на поверку оказавшегося счастливым) русского приключения, но, главное, из-за того, что избиратели крайне отрицательно восприняли провозглашенную Монтефельтро угрозу отлучения. Гидеон хотел бороться против легального самоубийства самостоятельно, не чувствуя за спиной тяжелого дыхания Рима.
