Владимир Романовский - В постели с Президентом

— Не слишком ли напыщенно? — спросил Винс.

— Может быть, но все равно лучше чем «сфабрикованные» и «сраженный горем вдовец», — парировал Роджер.

— Хорошо. Так что нам сейчас делать?

— Вы сидите рядом со мной и смотрите, как я печатаю. А потом разберем вместе каждое предложение. Идет?

— Согласен.

До Верхнего Вест Сайда Роджер доехал на такси. Время было — далеко за полночь. Выйдя из машины, он остановился около круглосуточно работающего киоска, чтобы посмотреть на предутренние выпуски. Главная страница «Поуста» крикнула ему — «Чемпион Спасает Детей!». Он схватил газету. Он не верил своим глазам. На фотографии были Винс и его дети — и, да, он сам, Роджер, позади них, зернистый, но вполне узнаваемый. Роджер поставил свой репортерский мешок возле ног и перевернул страницу. Любимые слова Рики Гулда были «героический», «бескорыстный», «мужественный» и «чудовищный». Роджера классифицировали как «доброго самаритянина», что, конечно же, было неверно во всех смыслах, но льстило самолюбию. Рики благородно отметил, что Роджер, а не он, Рики, должен был быть автором этого репортажа, но он, Роджер, был занят, помогая спасти детей и морально всех поддерживая.

Роджер поднялся на свой этаж. Возясь с ключами, он одним глазом смотрел в газету. Теперь он не уснет. Первая утренняя программа новостей — через час.

Он уронил газету и ключи, нагнулся, чтобы поднять, вынул мобильник и обнаружил, что в нем полно срочных сообщений. Раздосадованный, он вспомнил, что выключил мобильнику звук, когда работал над статьей Винса.

Он вошел и включил свет. Квартира сияла чистотой.

— Так, — сказал Роджер.

— Тебе всю ночь звонят, — сказала Русая Загадка, уперев локоть в письменный стол.

— Ага. Ты как попала в квартиру?

— Ты мне дал ключи. Помнишь?

Он не помнил. Он даже имени ее не знал, и это было неудобно.

— Мой герой, — сказала она, приближаясь и целуя его страстно в губы. — Я тут прибрала немного. Надеюсь, ты не в обиде. Я просто не могла не прибрать. — После этого она сказала ему, что она похожа на Мими из «Официанток» (какая-то телекомедия, и она думает, что похожа на одну из героинь, предположил Роджер). — Ну, как дела? Телевизионщики тебя не интервьюировали еще?

— Слушай, э… — сказал Роджер. — У меня тут на столе лежала куча бумаг.

— Я их все рассортировала. Ничего не выбросила. Некоторые из твоих заметок просто потрясающие. Мне особенно понравилась статья о теории эволюции. Ужасно смешная. И популистский подход — это то, что нужно. Может, тебе следует написать книгу.

— Эволюционной…

Тут он вспомнил, что написал как-то двадцатистраничную рецензию на самую знаменитую книгу Ричарда Докинса «Эгоистичный Ген». Он даже не посылал ее никуда. Ни один редактор не взялся бы такое напечатать. В прессе эволюцию имели право обсуждать только жившие мыслью, что предками их были обезьяны, что, в представлении редакторов и публики, делало их экспертами.

— Да, — сказала она. — Не возражаешь, если я пихну ее в воскресный выпуск?

— Какой воскресный выпуск? — спросил Роджер.

— Тот, который я редактирую, — сказала она недовольно.

— Ты — редактор? — удивился Роджер.

— Очень смешно, — сказала она с еще большим неудовольствием. — Тебе что, слава ударила в голову? Я вдруг — никто для тебя, да? Тебе все равно, чем я занимаюсь?

— Конечно не все равно, — сказал он. — Только дай мне опомниться, пожалуйста.

— Нет, — сказала она, расстегивая ему рубашку. — Не знаю, где ты шлялся всю ночь, и мне плевать. В себя придешь потом. Расслабься и получай удовольствие.

— Комак, — сказал он. — Мне нужно быть в Комаке, в Лонг Айленде.

— Что ты несешь? Комак? — сказала она, расстегивая ему ремень.

— Что-то происходит в Комаке, — объяснил он.

— Сейчас четыре утра, — сказала она.

— Я знаю.

— Что такое может происходить в Комаке, — спросила она, ведя его к постели, — что более важно, чем секс с редактором?

— Не знаю, — объяснил он. — Понятия не имею, что там делается, в Комаке. Просто чувствую.

— Да, — сказала она, укладывая его на спину и снимая с него ботинки, носки и брюки.

— Бывает, на меня находит, — продолжил он объяснение. — Это что-то вроде инстинкта. Я знаю, где мне нужно быть… где происходит что-то сенсационное. Это как антенна такая у меня.

— Очень хорошо, — сказала она, скидывая туфли и становясь на колени возле него. Мысли Роджера плавали в тумане. Он обнаружил, что всерьез возбужден. Может, это любовь. Он подумал между делом — а есть ли закон, согласно которому жених обязан знать имя невесты? Она все еще была полностью одета, минус туфли, а он полностью голый, и это тоже возбуждало. Она быстро скинула жакет, рубашку и юбку, расстегнула лифчик, и несколькими спиралевидными движениями выскользнула из трусиков. Она оседлала его очень нежно, но очень, очень уверенно. В принципе, он был против того, чтобы нейлоновые чулки терлись об его бока, но в случае Русой Загадки все было новым и волнующим. Он вспомнил с удивлением, как думал некогда, что у ее кожи неприятных запах. Наоборот. Притягательный. Из горла у нее вылетела мелодичная высокая нота. Он провел рукой ей по животу и тронул сосок, все еще прикрытый расстегнутым лифчиком. Груди у нее были маленькие, едва заметные. Это не имело значения. Ничего не имело значения. Секс с редактором был в данный момент самым важным делом в мире, не потому, что с этим сопряжены были какие-то непосредственные выгоды для данного журналиста, но, скорее, потому, что был он, секс с редактором, самым…

Самым важным…

Самым важным делом…

Самым важным делом… во всем…неблагодарном… но радостном…огромном… бесконечном… сволочном… стонущем… великолепном… мире!

Возможно.

То, что происходило в Комаке — продолжало происходить. Почему бы не забыть о том, что там, в Комаке, что-то происходит?

Русая Загадка лежала, разнеженная, на нем. Волосы ее щекотали ему щеку. Он отодвинул волосы.

Герой. Он — герой.

Герой уснул.

Он проснулся несколько часов спустя и обнаружил, что Русая Загадка не оделась и не ушла домой. Вместо этого она готовила в кухне завтрак.

Он сонно выполз из постели, прошествовал к письменному столу и упал на стул.

— Доброе утро, — сказала она. — Тебя сегодня непрерывно в новостях показывают. Как ты любишь яйца? Глазунью? Бекон?

Он закрыл глаза. Снова их открыв, он включил компьютер, качнулся, пришел в сознание, и стал просматривать инентые новости. О статье Рики Гулда говорили все.

Он повертел головой, ища сигареты.

— Нельзя курить до завтрака, — сказала ему Русая Загадка, ставя дымящуюся тарелку перед ним. Она ускакала обратно в кухню и вернулась с апельсиновым соком и кофе. Сев напротив него, она принялась отковыривать куски от дыни и шумно и мокро их жевать.

— Я взяла на себя смелость забрать одно из твоих эссе для моего журнала, — сказала она.

— Каких эссе? — спросил он. Соображал он с трудом.

— Про эволюцию. Пойдет в набор, успею к следующему выпуску.

— Успеешь?

— Да. Не бойся, они пришлют тебе чек. Обычно ставка очень хорошая.

— Ладно.

Нужно было о чем-то ее спросить. Было бы неплохо узнать название журнала, в котором она работает, и заодно — как ее зовут. Может, он сумеет заглянуть ей в сумку, пока она моется в душе. Должно же у нее быть удостоверение. А готовить она не умеет совершенно.

Он залпом выпил сок и попробовал кофе. Существует только один способ испортить растворимый кофе, и способу этому нельзя научить — с этим рождаются. Русая Загадка с этим родилась.

— Мне нужно в офис, — сказал он.

— Я так и подумала, — сказала она, рассудительно кивая. — Ты бы мог попросить их о повышении зарплаты.

— Сколько людей должны одобрить эссе, прежде чем его пошлют в набор?

— Я среди них главное лицо.

— Ты главный редактор?

— В моем разделе — да.

— Ну, хорошо, — сказал Роджер. — Денег мне не одолжишь?

— Конечно. Сколько тебе нужно?

— Шучу.

Четыре часа дня, и городок Комак выглядит пустынно, как обычно. Люди не выходят на прогулку в Лонг Айленде, это не принято. Вместо этого они выезжают на машинах. На половине улиц отсутствуют тротуары. Большинство домов — бежевые, зеленые или голубые.

Дом Гейл, цвета слоновой кости, выделялся среди остальных, как последний здоровый зуб во рту наркомана с большим стажем. Спортивного вида машина, набитая до отказа подростками, пронеслась мимо дома. Другая спортивного вида машина — стильный кабриолет, ведомый очень молодой, густо накрашеной женщиной, проследовал в противоположном направлении. Муж и жена, ссорясь, прокатили на небольшой скорости в белом Кадиллаке. Пожилая женщина за рулем Олдзмобила. Другая пожилая женщина в желтом Феррари.