Сегодня был жаркий день, и я наслаждалась холодным пивом в редакционном баре в компании журналиста Ваиза и газетной барышни Елены, работающей в отделе информации. Нас разморило от жары, и мы лениво перебрасывались репликами, чтобы поддержать разговор ни о чем.
Перебрав Все вечные темы, мы взялись за самую популярную – любовь и все ее последствия. Ваиз поведал нам историю своих привязанностей, я изложила свои любовные приключения со знаменитыми людьми. Мы были похожи на ветеранов секса, сидящих в трактире и угощающих друг друга непристойными рассказами. Мы оживились, в баре как будто повеяло прохладой, волны адреналина помчались по жилам. Ваиз вдруг сказал:
– Тебе надо написать газетную статью о своих романах со знаменитостями так же весело, в духе приключения, как ты сама сейчас рассказываешь.
– Ваиз, у тебя от жары помутился разум. Ты забыл, в какой дикой, ханжеской стране мы живем. Меня побьют камнями, как Марию Магдалину. И потом, – смущаясь, заметила я, – это как-то непорядочно.
– Можно подумать, ты что-то знаешь о порядочности! – фыркнул он. – И потом, ты женщина и как бы ни за что не отвечаешь. Зато утром ты проснешься знаменитой.
– Но даже если я напишу такую статью, ни одна газета не опубликует ее.
– Ерунда, – отмахнулся Ваиз. – Сейчас появилась желтая пресса, газеты будут рвать у тебя статью из рук.
Елена тоже с горячностью включилась в разговор, они оба так поддразнивали меня, провоцировали и убеждали, что невозможное возможно, что я и сама поверила в это.
Очнулась я только дома и, перебирая в памяти обрывки их фраз, поняла, что только сумасшедший может затеять такую игру – ставить на карту всю свою репутацию и будущность ради мифической славы.
Я поделилась своими сомнениями с Андреем, и он, всегда одобряющий мои самые рискованные поступки, несколько растерялся. "Ты уверена, что хочешь этого?" – осторожно спросил он. Я кивнула. "Тогда тебе нужно взвесить все "за" и "против", – сказал Андрей. Я мерила шагами комнату и размышляла: "А что я, в сущности, теряю? Свое доброе имя? Я никогда им не дорожила. Репутацию порядочной журналистки? А что мне с ней делать – каши из нее не сваришь и 'шубы не сошьешь.
Я буду еще десять лет писать военные репортажи, и всем будет наплевать, чем я занимаюсь. Что может случиться, если я напишу мемуары, посвященные интимным подробностям жизни знаменитостей? При худще1и раскладе на меня подадут в суд. Но ведь не дураки же эти люди, раз они добились успеха и правят страной.
Кому нужно шумное судебное разбирательство (а я постараюсь сделать процесс как можно более гласным, и все газеты будут смаковать подробности)? Это только скомпрометирует их", я попыталась представить, как бы я поступила на их месте.
Отрицала бы все с официальной холодностью или сделала вид что укусы какого-то дерзкого щенка меня попросту не касаются. Люди, находящиеся на вершине Олимпа, могут позволить себе пренебрежение к желтой прессе.
А сколько выгод это могло бы мне принести! Я написала бы книгу о своей легкомысленной юности и продала бы ее какому-нибудь издателю. И я смогла бы бросить ремесло журналиста и заняться творчеством для своего удовольствия – писать о том, что мне интересно. Но для этого нужен крупный скандал, необходима шикарная выходка, о которой все заговорят. Да, чтобы завоевать себе положение, требуются бесчестные поступки и загрубелая совесть. Мне нравится болгарская пословица: "В основе каждого богатства лежит хотя бы одна грязная монета". Я бы перефразировала ее так: "основе каждого успеха заложен хотя бы один низкий поступок". Несомненно, люди, которым дорогу в жизни проложили родители, избавлены от необходимости поступаться своей совестью и своими принципами. Но мне приходится самой пробивать кирпичную стену неблагоприятных обстоятельств. Я не боюсь сделать крутой поворот руля, будь что будет, а там посмотрим, куда вынесет мою машину. 17 августа. Мне не слишком везет. Я написала скандальную статью, но ни одна газета не берется ее опубликовать. На меня смотрят как на зачумленную, редакторы со смаком читают текст, а потом возвращают его со словами: "Мы не хотим неприятностей". Я уже отчаялась. Ко всему прочему я уже неделю не могу улететь в Тбилиси по делам. Каждый день Андрей отвозит меня на машине в аэропорт Внуково, и каждый раз рейс откладывают. Нет топлива. В аэропорту живу Несчастные, не мывшиеся неделю – заросшие, мужчины и женщины с детьми.
И нет никакой гарантии, что по ним можно будет улететь. Во Внукове скапливается все больше и больше людей. Я с ума схожу от этой давящей, стонущей массы и совершенно теряюсь в людской толчее.
Сегодня мы седьмой раз с ощущением безнадежности отправились в аэропорт. Как всегда, рейс отложили на сутки.
– Не везет, – сказала я со вздохом. – Поехали домой.
– Кому это не везет? – насмешливо спросил Андрей. – эго тебе-то? Да ты стену можешь проломить, если тебе надо. Значит, ты просто не хочешь лететь.
– Да как ты смеешь так говорить? – с яростью набросилась я на него. – А что бы ты сделал на моем месте? Ты попадал когда-нибудь в такие ситуации?
– Конечно, – невозмутимо ответил Андрей. – Однажды в Новосибирске я напился как свинья и опоздал на регистрацию. Я пошел прямо на летное поле с билетом в руках и наглой рожей и нашел свой самолет. Стюардесса спросила, почему у меня нет штампа на билете. А я тупо, с украинским акцентом сказал: "А я знаю?" Короткие идиотские вопросы в ответ на вопрос производят сильное впечатление. Меня пустили в самолет. – - Это гораздо проще. У тебя хоть самолет был. А тут пускают один завалящий рейс раз в двое суток, на который ломится пол-аэропорта со взятками. Как тут быть?
– Не хныкать. Иди одна, походи по зданию, найди лазейку, попробуй поговорить с летчиками, потряси удостоверением журналиста. Очаровательной женщине все готовы помочь. А я подожду тебя в машине.
Я уныло поплелась в аэропорт. Вокруг снова тысячи людей, озабоченные своими проблемами и совершенно безразличные ко мне. У входа на летное поле дежурил свирепого вида мужичонка с пышными усищами. Я было совсем упала Духом, как вдруг заметила юного прыщавого курсанта в летной форме. Он выглядел простофилей и с наслаждением поедал мороженое. Я поправила прическу и решительным шагом подошла к нему.
– Молодой человек, – проникновенным голосом сказала я. – я к вам обращаюсь как к мужчине, умеющему летать и способному подняться над заурядными проблемами. 'В таких случаях мой приятель Вадим говорит: "Что сказал – Сам не понял".) – Я вас слушаю, – с готовностью ответил курсант.
– Вы хотите помочь газете "Комсомольская правда"?
– Конечно. – Он был весь внимание.
– Я журналистка, и мне надо пройти на летное поле чтобы попасть в диспетчерскую, но тот противный мужик что охраняет выход, не пустит меня без сопровождения человека в летной форме.
Курсант разволновался так, что даже забыл про мороженое. С него капало и капало, пока на полу не образовалась маленькая молочная лужица.
– Я готов, но что я должен сказать, если меня спросят, зачем вы идете со мной?
– А вы скажите, что я корреспондент и иду брать интервью у летчиков.
Сказано – сделано. Мы благополучно преодолели заградительный барьер. Я помахала удостоверением, курсант держался молодцом, взял меня под свое покровительство и даже проводил до диспетчерской. "Ну, теперь вы действуйте сами, – шепнул он. – Я здесь никого не знаю". Я подкрасила губы, заплела волосы в трогательную косичку и вошла в диспетчерскую. На меня уставились три матерых мужика, один из которых присвистнул и сказал: "Это еще что за чудо!" Я защебетала что-то про редакционное задание, при этом я стреляла глазками, надувала губки бантиком и как бы в смущении теребила подол платья;
– Значит, тебе нужно попасть в Тбилиси, – сказал один из диспетчеров. – М-да, проблема. На сегодня есть всего один рейс. В пять часов вечера должен прилететь самолет из Грузии. Если на нем будет русский командир экипажа, считай, тебе повезло, с ним мы договоримся. А если грузинский состав, тогда могут возникнуть сложности. Но все равно есть надежда. Ты сейчас погуляй в аэропорту часок, чтоб тебя никто здесь не застукал. А потом приходи, попробуем что-нибудь сделать.
Я вылетела из диспетчерской как на крыльях. Покружив вокруг здания аэропорта, я нашла какой-то странный выход и оказалась в зале для иностранных пассажиров.
"Извините, а как выйти отсюда?" – спросила я у служащей. Та зарилась на меня: "А как же вы сюда попали?" удилась, – заканючила я. – А сейчас опазды". Она с недовольным видом указала мне минут я уже сидела в машине Андрея, Меня распирало от гордости, и Советов сказал:
"Немедленно хочу с тобой переспать". – "Но, дорогой, где?" – "Поехали в лес", – прошептал он с вожделением.
Мы нашли в нескольких километрах от аэропорта чудесную солнечную полянку, где, казалось, не ступала нога человека. Я приоткрыла дверь машины, чтобы чистый воздух вошел в прокуренный салон. Андрей набросился на меня как на желанную добычу с поцелуями, похожими на укусы, задрал мое платье и нетерпеливо вошел в меня. Мои ноги в туфлях на высоких каблуках упирались в потолок автомобиля, сиденье издавало жалобные стоны, намереваясь развалиться на куски под нашей ритмичной тяжестью. Он делал мне больно, удовлетворяя свою страсть как животное, и, как ни странно, эта разнузданность возбудила меня. Я, не стесняясь своих чувств, закричала так, что смолкли лесные птицы. И уже на вершине блаженства почувствовала, как кто-то смотрит на нас.
