Я вылетела из диспетчерской как на крыльях. Покружив вокруг здания аэропорта, я нашла какой-то странный выход и оказалась в зале для иностранных пассажиров.
"Извините, а как выйти отсюда?" – спросила я у служащей. Та зарилась на меня: "А как же вы сюда попали?" удилась, – заканючила я. – А сейчас опазды". Она с недовольным видом указала мне минут я уже сидела в машине Андрея, Меня распирало от гордости, и Советов сказал:
"Немедленно хочу с тобой переспать". – "Но, дорогой, где?" – "Поехали в лес", – прошептал он с вожделением.
Мы нашли в нескольких километрах от аэропорта чудесную солнечную полянку, где, казалось, не ступала нога человека. Я приоткрыла дверь машины, чтобы чистый воздух вошел в прокуренный салон. Андрей набросился на меня как на желанную добычу с поцелуями, похожими на укусы, задрал мое платье и нетерпеливо вошел в меня. Мои ноги в туфлях на высоких каблуках упирались в потолок автомобиля, сиденье издавало жалобные стоны, намереваясь развалиться на куски под нашей ритмичной тяжестью. Он делал мне больно, удовлетворяя свою страсть как животное, и, как ни странно, эта разнузданность возбудила меня. Я, не стесняясь своих чувств, закричала так, что смолкли лесные птицы. И уже на вершине блаженства почувствовала, как кто-то смотрит на нас.
Мы лежали, расслабленные, не в силах пошевельнуться, и вдруг я увидела, как из чащи выезжают на лошадях две женщины. Они ехали не торопясь, с оттенком презрения поглядывая на нас. И даже лошадь неодобрительно заржала. Только когда они исчезли из виду, я подумала, что мне следовало бы опустить непристойно расставленные ноги. "Интересно, как они попали сюда?" – прошептала я. Советов лишь пожал плечами.
Мы вернулись во Внуково, я взяла свою дорожную сумку и велела Андрею ждать меня в течение часа. Если я не вернусь, значит, мне повезло и я улетела в Тбилиси. В аэропорту все оказалось не так просто. Я не встретила ни одного человека в летной форме, а без сопровождающего меня никто не пустит на поле с большой сумкой. Уже было пять часов, а я все еще металась по зданию из одного зала в другой. Наконец я заметила в кафе подходящего мужчину. Он аппетитно уминал солянку. Я налетела на него как тайфун и добрые десять минут умоляла его о помощи. Он оказался бортинженером из Петропавловска-на-Камчатке, летящим на родину как обычный пассажир, но имеющим право на всякие льготы как работник "Аэрофлота". Сначала он отказался наотрез, но потом не устоял под шквалом моих аргументов. План мой был великолепно прост. Бортинженер проходит через контроль с моей сумкой, через пять минут появляюсь я, тыкаю охраннику под Нос свое удостоверение (он меня должен помнить) и говорю, что забыла свой блокнот в диспетчерской, когда брала интервью.
Так все и получилось. В четверть шестого я уже сидела в диспетчерской и распивала чаи в ожидании тбилисского экипажа. На мое счастье, командиром оказался русский, Николай Пырьев, спокойный и снисходительный к дамам мужчина.
Он рассеянно заметил, что я могу хоть сейчас отправляться в самолет. Один из диспетчеров по имени Василий вызвался меня проводить. Мы шагали по полю, ныряли под брюхами самолетов, и я почти оглохла от шума, когда Вася ткнул пальцем в огромную серую птицу и сказал, что это, кажется, наша. Самолет оказался совершенно пустым, я распрощалась с любезным диспетчером и зашла в пилотскую кабину. Там я нашла на полочке початую бутылку коньяку и хлебнула для храбрости.
Мне казалось, что вот-вот меня найдут и выкинут, как безбилетного пассажира.
Явилась стюардесса и подозрительно спросила, что я здесь делаю. Я ответила, что жду командира корабля Николая Пырьева. Она потянула носом воздух, почувствовала запах коньяка, но ничего не сказала. Одарив меня напоследок неодобрительным взглядом, она покинула пилотскую кабину.
Это был самый странный полет в моей жизни. Никогда я не видела, чтобы в один самолет набивалось столько народу. Я вообще удивляюсь, как он взлетел. Все проходы были забиты людьми, они стояли как в автобусе, держась за верхние полки, и беспрерывно курили. Некоторые даже умудрялись выпивать стоя. В двух туалетных кабинках тоже сидело по человеку с чемоданами. Они расположились на крышках унитазов, предварительно застелив их газетами. В пилотской кабине помимо экипажа сидело еще пять человек. Мне пришлось наблюдать, как летчики управляют самолетом, и это сильно действовало мне на нервы. Они с садистским удовольствием показывали мне грозовые облака и рассказывали, что может случиться, если мы попадем в самый центр грозы. Командир поведал историю, как в одном полете молнией разбило лобовое стекло.
К'4 самолет коснулся посадочной полосы города Тбиси охватило чувство торжества. Я все-таки сделала выступил в роли катализатора химическую реакцию гордости. С дрУ1"о** рутила легкую досаду. Он слишком хорошо играет на моих душевных струнах, как профессор 3августа. Вчера снова пыталась нежно попенять Андрею на его неблаговидное поведение. Но это все равно что мертвому делать припарки. Он не ведает раскаяния. Давеча, когда мы возвращались с вечеринки, он вел машину в нетрезвом виде, распевая фальшивым голосом детские песенки. На перекрестке нас остановил красный сигнал светофора. Андрей повернул ко мне голову и, лучась от нежности, сказал: "Если б ты знала, как я тебя люблю!" При этом он от избытка чувств непроизвольно нажал на газ, и мы въехали в стоящий перед нами "Москвич" пегого цвета. "Да иди ты к черту с такой любовью!" – в сердцах воскликнула я. Мы вышли из машины и вступили в изнурительные переговоры с владельцем пострадавшего "Москвича" и его другом. Андрей предложил пять тысяч за ремонт, вполне приличную, на наш взгляд, сумму. Но приятель хозяина машины вошел в раж и, истошно крича и матерясь, потребовал двойное возмещение ущерба. "У тебя недурные аппетиты, – заметил Андрей, – но шесть тысяч – мое последнее предложение". Наш оппонент завопил, что это грабеж среди бела дня. "Правильно, грабеж, – вздохнул Андрей, – только не днем, а глубокой ночью, на безлюдной дороге". И быстро, сквозь зубы, велел мне садиться в машину. Еще ничего не понимая, я вернулась к нашему старенькому "жигуленку" и уселась на переднее сиденье. Через стекло я наблюдала, как спорящие энергично жестикулируют и с пеной у рта доказывают собственную правоту. Я со страхом подумала, что пострадавшая сторона сейчас перейдет к кулачным действиям. Но Андрей вдруг резко повернулся и направился к нашей машине. Он забрался в салон, нажал на газ и круто повернул руль, чтобы обогнуть бросившихся наперерез автомобилю противников. Один из них успел ударить кулаком по дверце, но было уже поздно – "жигуленок" взревел и умчался вперед, как резвый конь.
Когда мы подъехали к дому, Андрей с ребячливой улыбкой сказал: "Ты сегодня очаровательно выглядишь, моя ласточка!" (Последнее слово входит в список обязательных ласковых обращений к моей персоне, который я повесила над нашей кроватью и заставляю Андрея повторять его каждое Утро.) В ответ я вылила на него ушат грязных слов, оставивших его совершенно равнодушным.
До двух часов ночи я бродила по квартире, кипя бессильным гневом. Голый Андрей привольно раскинулся на широкой кровати и сладко похрапывал во сне. Я собрала по дому Все мужские носки и натянула их один за другим на его ноги, Я пытаюсь распутать переплетенные в моей душе нити добра и зла. Мне трудно применить абстрактные понятия морали к моему конкретному поступку, вернее, я не хочу этого делать Я заглушаю голос совести и стараюсь все свести к беззлобной выходке шалой девчонки. Так гораздо проще. Завтра… у меня появится много врагов и недоброжелателей. Мне кажется, я вижу толпу злобных насмешников, которые показывают на меня пальцем. Я чувствую, что этот поступок изменит всю мою жизнь. Только бы знать, в худшую или в лучшую сторону? К чему он приведет – к падению в пропасть всеобщего презрения или к взлету славы, к возможности писать книги и выплескивать себя миру? Как бы я хотела заглянуть в магический кристалл, чтобы увидеть цепь событий будущей жизни. Меня бы порадовала сейчас встреча с тремя ведьмами, что предсказали судьбу Макбету. Завтра… Я пишу эти строки, чтобы избавиться от тоски. Ведь только бумага терпелива и способна выслушать, люди вечно торопятся. Мне страшно. Окажется ли карта, которую я выбросила на игорный стол, выигрышной? Сорву ли я банк? Люди сочтут меня циничной, но только я знаю, сколько наивной романтики скрывается за этим показным цинизмом, сколько детских книжных иллюзий, сколько мечтаний о театральных страстях и роковых встречах. Я втайне стыжусь их и прикрываюсь бравадой многоопытной женщины, взирающей на мир холодными глазами.
Завтра… А настанет ли оно когда-нибудь, это завтра? Минуты тянутся как часы, сигареты закончились, десятая чашка чая выпита. Я пытаюсь читать, но книга выпадает из моих рук. Я подхожу к окну, дышу на холодное стекло и на матовом облачке пишу знак вопроса. Жду, когда он растает, снова туманю стекло своим дыханием и рисую восклицательный знак. Завтра…
