От зрелища уже начало слегка подташнивать.
Тогда я этих-то и увидела. Из-за угла возникли и устало побрели по улице трое. Взявшись за руки — двое босых стариков и старуха. По виду за семьдесят. Впрочем, может быть и меньше. Загар маскирует возраст — легко ошибиться в обе стороны. Седые волосы стариков, подхваченные обручами на лбу, сальными слипшимися сосульками падали на сгорбленные спины. Старуха была без бюстгальтера, длинные мешочки пустых грудей мотались под пятнистой майкой в такт серьгам из зеленой пластмассы и двум желто-пегим девчачьим косичкам, закрепленным на концах оранжевыми резинками. Все трое в утлых шортиках. На морщинистых щеках по сеточке подагрического румянца намалеваны ромашки. Потертые кожаные шнурочки с амулетами и металлическими бубенцами бодренько побрякивали на бедных черепашьих шеях, как сорок лет назад. Незабвенных, недавних, чудесных сорок лет назад. Они не хотели расставаться с тем сладким временем, а оно истаяло — ах, кто бы мог подумать — неожиданно быстро и поступило с ними так подло! Кто и зачем отобрал их лучшие дни?
Старенькие, пестрые, хлипкие хиппи шли и уходили по улице своей молодости. Это была их собственная, единственная в жизни улица, захваченная злыми, молодыми, непонятными. Странные молодые не любили друг друга…
Богатые ровесники стариков из скучного мира взрослых, с дорогими зубами и часами «Ролекс», сидя за промытыми стеклами ресторанов, пили коктейль с капризными секретаршами в прозрачных розовых блузках — на чужих улицах.
С кем там говорить? О чем? На улицах, где мало людей и много блестящих машин. Даже некоторые из своих — из тех юных и добрых детей-цветов, с кем вместе, хохоча и целуясь, улетали в небо с изумрудной травы Вудстока — выросли, разлюбили музыку и небо, купили себе черные «мерседесы», настоящие костюмы, даже галстуки. Ушли. Ушли насовсем, без оглядки. От любви, от цветов — к компьютерам, бирже, страховкам, строгим женам.
Неужели им там вольно? Как смогли забыть Джоан Баэз, Джона Себастьяна? Не помнят даже, как пел на разрыв Джимми Хендрикс «Voodoo Child»:
Ну вот!
Вот, я стою у горы
И крушу ее ребром руки.
Вот создаю из обломков остров,
Наберется кое-что и на песок.
Ага…
Потому что я дитя-вуду…
Господь знает — я малютка-вуду!
Хочу напоследок еще сказать:
Я не хотел отобрать твои лучшие дни,
Я верну их однажды обратно…
Да ну их всех, с ихними деньгами!
Трое робко остановились около развалившегося на тротуаре парня и, искательно улыбаясь, что-то стали ему говорить, кивая и переминаясь. Может быть, можно и с новыми дружить? Может, стоит попробовать? Вернуть однажды лучшие дни обратно. Создать из обломков остров.
Парень длинно и мутно посмотрел на них, сплюнул и отвернулся. Он в эту секунду торопливо проживал, как умел, свой сегодняшний день, не помня вчерашнего и не надеясь на завтрашний. И нечего этим старым задницам примазываться! Еще и улыбаются, гнилушки! Кому нужно позавчерашнее старичье? Пустые горшки! Клоуны дерьмовые! Только кайф ломают…
Трое нерешительно двинулись дальше. Я смотрела вслед — не могла оторваться. В конце длинной улицы они стали совсем маленькими — таковы законы перспективы.
— Тяжелая погода сегодня. На этой чертовой улице совсем нет тени, — пробормотал, отвернувшись, сын. — Может, мороженого поедим? Или пивка холодного с креветками? Пошли, пошли, да ладно тебе! Ты что?
— Что? Да-да, может быть пива. Пойдем отсюда. Напрасно пришли. Как хоть выбраться-то, знаешь?
Как поссорились Диана Петровна с Марией Львовной
Дело было в одном американском городе — немного побольше Миргорода, так примерно с город Шанхай, во время выборов президента. Горячее время, население адреналин галлонами выделяет. Демократ и республиканец выходят один на один на страшный бой, на последний бой, словно аристократ по роду занятий Кирибеевич и смелый купец Калашников, демократ по происхождению. Естественно, кто побьет кого, того народ наградит, а кто будет побит, тому Бог простит. Население очень интересуется, пьет пиво с чипсами и активно болеет. Хотя бейсбол, конечно, интереснее. Да и чаще бывает.
Диана Петровна твердо стояла на платформе республиканцев, а вот Мария Львовна, напротив, была убежденная демократка. На том и поссорились. Нет, не скажу, чтобы они обе так уж невозможно интересовались политикой, нервно листали за утренним кофе с булочкой «Нью-Йорк Таймс» или там «Дейли Ньюз» какую-нибудь от корки до корки штудировали, — нет, конечно. Возраст не тот уже, да и английский — даже хуже возраста. Но все же у каждой были свои взгляды и веские политические причины.
Республиканка и блондинка Диана Петровна имеет мужа Семена Давыдовича, который на паях с зятем Борькой содержит блинную «Russian International Delight». Она с супругом проживает в замечательном кондо с балконом, окна выходят на юг. Имеет норковое манто и душится исключительно французским парфюмом «Шанель номер пять». В вестибюле ее дома стоит пальма и лежит бежевый палас с узорной каймой — одно это чего стоит! Паркет в квартире сверкает так, что некоторые, войдя, прикрывают рукой глаза от нестерпимого блеска, а потом, даже не дожидаясь напоминания, начинают другой рукой скидывать обувь. Конечно, тем, кто не снимает, Диана Петровна тактично делает замечание. Мало кто владеет такой прекрасной хрустальной люстрой в четыре яруса. Сияние невозможное — только тихо ахнуть и зажмурить глаза. Может быть, конечно, у сенатора какого и есть похожая, а вообще — вряд ли у кого на ее улице. Диана Петровна специально вечером, чтобы все видели это чудо, шторы не до конца задергивает — то ли от законной гордости, то ли от желания хоть капельку порадовать прохожих недоступной для них красотой.
Как вы уже поняли, у нее имеются серьезные основания считать себя принадлежащей к верхушке общества, даже немножко аристократкой, процентов так на восемьдесят. Даже, пожалуй, на восемьдесят пять. Во всяком случае, не какой-то там замызганной народной демократкой с угла, у которой буквально все вещи с дешевой распродажи, даже непонятно, зачем такая в Америку притащилась. Но, в силу прискорбного отсутствия в США подходящей ее положению партии, пришлось пойти на компромисс и прилепиться сердцем к республиканцам. К тому же символ республиканцев, слона, Диана Петровна почитала животным несравненно более респектабельным, чем, простите за выражение, осла ушастого.
Мария же Львовна, в отличие от Дианы Петровны, хромала на правую ногу, у нее еще в Уфе, при гласности и перестройке, сильно болела левая нога. Но по ошибке прооперировали правую — доктор был молодой и в это время делил с бывшей женой кооперативную квартиру, от этого ужасно нервничал, вот и произошла накладка. Легко понять. Левая, бывшая больная, нога, не получив должного медицинского внимания, через месяц, как бы хозяйке назло, прошла самостоятельно. Зато прооперированная, бывшая здоровая, сгибаться прекратила категорически. Заведующий хирургическим отделением, чья фамилия здесь не важна, много раз с неподражаемым юмором рассказывал под коньячишко эту историю своим гостям.
Америка в порядке извинения за такую оплошность советской бесплатной медицины каждый месяц присылала Марии Львовне законную пенсию по инвалидности, на которую она экономно проживала в маленькой субсидированной квартире. Две комнатки и ванна. Кухня из гостиной выгорожена, вроде чуланчика, «китченет» называется. Зато холодильник встроенный, электричество бесплатное. А если посильнее высунуться из окна и скосить глаза налево, то имеете чудный вид на океан. Концы с концами Мария Львовна сводила и даже раз в месяц позволяла себе роскошь, маникюр у Вики, лучшей в районе мастерицы. Вика раньше в Гомеле математику в школе преподавала и теперь тоже в полном порядке — умница, молодец, ничего не скажешь. А что делать? — жить как-то надо, ребенок у нее, и муж пьет.
— Ну, признайтесь, кого вы имеете в виду с этим маникюром? И зачем вам на эту чепуху последние доллары тратить? При вашей красоте вы любого кавалера и без маникюра подцепите, — часто шутила Диана Петровна.
— Ах, что вы говорите такое?! Маникюр — это вопрос гигиены тела! — смущенно махала руками Мария Львовна. Она не всегда тонкий юмор понимала.
В порядке культурного досуга Мария Львовна посещала в пенсионерском клубе лекции на русском языке про гипноз и гипертонию, бывший доцент мединститута очень интересно рассказывал. А может, и не доцент — кто ж его проверит? Здесь все бывшие доценты. Случались и бесплатные концерты учащихся музыкальной школы. Она любила популярные мелодии Чайковского, Моцарта и Дунаевского.
Как же ей не быть демократкой? Кем еще?
Дамы дружили по месту жительства. Перебежишь дорогу — в кондо у Дианы Петровны. Перебежишь в обратном направлении — лифт на четвертый этаж, и вот уже у Марии Львовны, квартира 416, пятая дверь налево.
