— Ну, — отец Велорет неуверенно пожал плечами, — не могу сказать за весь мир, — он весело улыбнулся, — но на примере соотечественников…
— Русских?
— Русскоязычных, кто родился именно в нашей стране, — подумав, отец Велорет сказал иначе: — Хотя, сегодня я не могу ничего толкового произнести. Видя и наблюдая за многим, слушая и понимая происходящее вокруг себя, я могу говорить со 100 %-ой уверенностью только о себе: если я когда-нибудь пойму, зачем нужны русские на планете Земля, я буду счастлив.
— Почему именно так? — огорошено вопросил Рамсес, давно уже забыв о переживаниях, связанных с Аликой или Богданом и оживленно участвуя в новом для себя разговоре.
— Потому как те изощренности, кои присущи исключительно гражданам России — настолько выглядят обособленно, что, когда я слышу пресловутое «загадочная русская душа», то я, прямо-таки, испытываю потребность разгадать это. Мне хочется понять, как само высказывание, так и нашу роль в мире вообще. Вроде как мы живем параллельно и в окружении иного мира, на фоне которого мы выглядим абсолютным особняком по отношению ко всему.
— Ну, вот мы и договорились, — иронично заметил Рамсес, — до масштабных разговоров.
— Почему бы и нет, если мы сидим и неспешно рассуждаем о многом.
— Да, о многом… — задумчиво произнес Рамсес. — Только не получается понять, как жить дальше, если старое рушится, а из нового даже понимания предстоящего нет.
— Это потому, что стремление людей к эрудиции в большей мере было обращено ко всему, что относится к вселенскому масштабу, а не попросту к самой жизни на Земле. Интеллектуалы — ученые первой величины направляли усилия исключительно на то, чтобы максимально достоверно приблизиться к разгадке, как мы тут появились и почему? Кстати, ученым до сих пор не удалось нащупать даже путь, по которому следует двигаться, чтобы в конечном итоге наткнуться на ответ устройства Вселенной.
— Получается, усилия в познании устройства Вселенной были потрачены зря?
— Получается, что зря. Думаю, прежде чем распознавать, как устроена Вселенная, нужно было вплотную заняться конструкцией самого близкого — общества.
— Где связь?
— Допустим, десятилетиями пропагандируя модель иного сосуществования — не враждебного, открытого, дружелюбного, отсюда — гармоничного, в точности то, как обстоит дело в природе, тогда бы и понимание пришло, как устроена Вселенная.
— Вероятно, — усомнился Рамсес, — но я все равно не вижу тут логики, да и с аналогичными подходами к людям никому не удержать власть.
— Забудь напрочь о власти, как таковой! К тому же сейчас мы с тобой затронули другое. В основе моего суждения лежит простая логика. Воинственное настроение в умах человечества в конечном итоге рушит любые благие начинания — это самое главное и запомни его на всю жизнь. Потому что из-за этого само Мироздание никогда не подпустит людей к каким-либо разгадкам тайн вселенских масштабов. Воинственный настрой не ведет к созиданию, он раз-ру-ша-ет. Неужели Оно допустит крах космических метагалактик, познай мы что-либо там?
Рамсес покосился на отца Велорета.
— Все ж у нас есть достижения, а люди не ходят на земле по развалинам, несмотря на воинственный настрой в умах многих. Значит, мы можем созидать.
— Если до сих пор нет руин, значит, еще не пришло то время. Бесспорно, результаты у нас есть, но многие из них пустые и мало чего значащие — придет время и ученым вновь придется опровергать то, что им сейчас известно и во что они искренне верят сегодня. А уж подобными достижениями не стоит гордиться, если люди до сих пор легко идут на поводу у агрессии, которая присутствует, как в умах, так и, соответственно, в настроениях по отношению к любым начинаниям. Враждебность же легко порождает ненависть и никто этому не собирается противостоять. Так и до исчезновения цивилизации недалеко. И это не пафос. Задумайся над тем, что тебя окружает, чем ты живешь или, как питаешься. Тогда поймешь, что гибель — вопрос времени. Если тому быть, то последние поколения настолько пусто прожили на Земле, что мы не сможем оставить после себя даже упоминаний о нашем существовании — чем мы жили, ради чего?
— Не соглашусь, хотя бы потому, что информации уже накоплено достаточно.
— А где она хранится? Если, не дай Бог, на Земле не останутся люди и кто-то из пришельцев, через какое-то количество лет, встретит электронную карту памяти, то он не догадается, куда находку надо засунуть; да и что вообще, ее надо куда-то воткнуть для ознакомления с внутренним содержанием. Скорее всего, эта безделушка вовсе не будет способна вызвать живой интерес в отличие, допустим, от наскального рисунка. Если, не дай Бог, мы себя уничтожим, то, выходит, вечным остается только приземленное желание, воплощенное в жизнь в виде просто древнего творения, оставленного на камне. Так что, Кесарю кесарево, а Богу Богово.
Рамсес пожал плечами, но согласился:
— Получается, что это так. К тому же, если порассуждать, что мы не единственная цивилизация, которая гибнет, то общество периодически расцветает, затем себя же само и губит, а с годами от былых достижений не остается и следа, тогда как, наскальные рисунки только и сохраняются.
— И правда, кто знает это наверняка? Вполне возможно, что мы — далеко не первое цивилизованное общество. Можно приводить много примеров, к чему в наши дни мы так и не подошли при наличии даже современной техники, а жившие несколько столетий до нас создали то или иное. Вполне может быть, мы не в том направлении двигаемся, чтобы всецело понять и обладать тем, что было в распоряжении наших далеких предков. А некоторые из артефактов мы до сих пор не можем воссоздавать при наличии передовых возможностей и о них лишь упоминают археологи. Тем более, мы не продолжаем строить, допустим, когда-то начатую несколько веков назад, цепочку тех или иных построек. А жаль. Возможно, что они бы оказались весьма полезны нам. Кто знает? Ведь зачем вообще подобные сооружения были необходимо в те давние времена, да в разных уголках Земли, мы этого до сих пор не осознали в полной мере. Пожалуй, с сегодняшним мышлением мы вообще многого не поняли.
— Если, когда-то нас не станет, то, из этого явствует, — природа опять отомстит цивилизации за неуважительное отношение к ней?
— В таком случае, думаю, что природе в очередной раз вовсе нет до нас дела. Что не придумывай по отношению к ее уничтожению, все равно ни у кого ничего не получается. Живая природа создана быть вечной, независимо от деяний человека.
— В общем, да, она-то продолжает жить.
— Полагаю, природа каждый раз лишь наблюдает, как мы уничтожаем сами себя. Думаю, ей во все времена было безразлично, что мы тут делаем. Потому как, допустим, если люди опять сами себя уничтожат — а мы стремительно поспешаем именно к этому — буквально через пятьдесят лет планета преобразится и непременно заблагоухает. И тогда, получается, природа опять просто терпеливо ожидает своего часа и снова с грустью наблюдает, что мы творим сами с собой.
— Что-то, как-то уныло складывается разговор о глобальном.
— Грусть — очевидна. В процессе всенепременного стремления собрать сведения вселенских масштабов (везде и во всем), каждое последующее открытие лишь опровергает более ранние знания. Теперь же, так ничего толком не открыв, не узнав, не поняв, мы вполне можем потерять все то, к чему мы так привыкли. Или, что скверно, себя погубим. Подсознательно многие это понимают, но в силу причин, у каждого индивидуально, люди не говорят об этом открыто. Но непременно в узком доверительном разговоре, затронув тему в общем, как мы живем и к чему идем, каждый обязательно заговорит об очевидных фактах. Вот поэтому мы с тобой и пессимистичны в рассуждениях, не беседуя ни о чем новом.
— Все же — мы вымрем?
— Можем. Но, уверен, как и ранее, кто-то опять останется жить и продолжать род человеческий и далее. В общем же и целом, если суждено погибнуть, то многим. Но, если уж этого не миновать, мы, — Отец Велорет обнадеживающе улыбнулся, — хотя бы после смерти, глядя на планету (как сейчас природа), сможем понаблюдать за устройством Мироздания. Начавшееся же возрождение на Земле покажет нам убедительно, из каких механизмов состоит Вселенная — все, что чуждо природе, будет уничтожено, стерто, разрушено. Иными словами, безвозвратно погибнет все, что было создано руками людей. А все то, что не конфликтует и не идет в разрез с простым принципом сосуществования в природе — быстро (конечно, по меркам космических масштабов) наберет бывалый лоск и блеск.
— Ну, да, почему бы и не понаблюдать? — иронично усмехнулся Рамсес.
— Ну, это мы, так, порассуждали. Что делать-то станешь далее?
— Не знаю, как быть после всего. Больно много узнал о себе и о тех, о ком я думал, как о верном друге и своей девушке… А теперь, вот, — заговорил Рамсес оживленней, — я выслушал Вас и Вы буквально потопили меня своими рассуждениями, — начал Рамсес размышлять вслух. Это походило не на поиск конкретного ответа, а на затягивание времени, чтобы не говорить об очевидном… Но все же резюмировал он правдой: — Черт его знает, что будет дальше и, как мне самому-то быть?
