– Садитесь, – сказал он улыбаясь, и его глаза, похожие на ягоды смородины, исчезли в жирных складках.
Одной из девушек на прошлой неделе вручили уведомление об увольнении, и, так как финансовый климат опять был далеко не стабилен, можно было ожидать, что кто-то еще потеряет работу.
– Я долго думал, – начал Гургурис.
Катерина приготовилась к тому, что последует за этим. Она не сомневалась, что речь пойдет об увольнении, и уже прикидывала, где искать новую работу.
– Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Рот у Катерины открывался и закрывался несколько раз подряд, но из него не вылетело ни звука – от изумления, которое Гургурис принял за радость.
– Кажется, я уже знаю ответ, – сказал он и ухмыльнулся, показывая желтые зубы.
На миг Катерину парализовало, а потом ей захотелось убежать. Без объяснений, без извинений она поднялась со стула.
– До завтра, дорогая, – произнес хозяин с самодовольной улыбкой. – К тому времени ты уже немного придешь в себя.
Эти слова звучали в ушах у Катерины, когда она, выскочив из кабинета, бежала домой.
Евгения отреагировала неожиданно. Она сама много лет прожила без мужа и считала, что Катерине выпала огромная удача.
– Ты уже не девочка! Нельзя отвергать такое предложение. Если ты сейчас не выйдешь замуж, можешь и в старых девах остаться, – взмолилась она. – А он богатый!
Евгения знала, что будет ужасно скучать по Катерине, но считала, что отказывать такому жениху нельзя. Соотношение мужчин и женщин в Салониках по-прежнему было неравным. Вдов и незамужних было много, как никогда, и Евгения чуть ли не из себя выходила при мысли, что Катерина может упустить такую возможность устроить жизнь. Ее дочерям, несмотря на наличие мужей и детей, пришлось вернуться на табачную фабрику, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Это была тяжелая и неблагодарная работа, а вот если бы им выпало такое же счастье, как Катерине, их жизнь была бы совсем иной.
– Ты же до самой смерти ни в чем нужды знать не будешь! – воскликнула Евгения.
Катерина сидела молча и ждала, когда она успокоится.
– Но я и сейчас ни в чем нужды не знаю, – сказала девушка.
– Ну так если ему откажешь, то останешься без работы, – отрезала Евгения. – Он не обрадуется, если услышит «нет», помяни мое слово.
– Но я его не люблю, – сказала Катерина и, помолчав, прибавила: – Я любила Димитрия. – После этого неожиданного признания она расплакалась. – Ничего не помогает. Я не могу перестать думать о нем. Что же мне делать?
Евгения не знала, что на это ответить, но позже, вечером, они поговорили еще раз.
– Вот раньше часто шли за того, за кого родители скажут, – рассказывала Евгения. – И у нас в деревне тоже такое было, сколько угодно, – одна семья хочет породниться с другой. А может, со временем ты и полюбишь кириоса Гургуриса.
– А если нет?
По мнению Евгении, и это было не так уж страшно. В деревнях было сколько угодно семей, где без любви прекрасно обходились.
Они проговорили так до самой ночи, но и в полночь, ложась в постель, Катерина понимала, что не в состоянии дать ответ своему работодателю.
Прямо с утра девушка храбро постучалась в дверь его кабинета. К этому времени она уже придумала, что сказать.
– Большое вам спасибо за ваше предложение, кириос Гургурис. Я очень польщена, но мне нужно еще немного подумать. Я должна решить, гожусь ли вам в жены. Надеюсь, вы дадите мне еще неделю на размышления.
Она даже чуть не присела в реверансе, прежде чем выйти, и Гургурис улыбнулся, словно очарованный ее короткой речью.
Войдя в цех, Катерина заметила, что женщины перешептываются. Видимо, слухи о том, что хозяин сделал ей предложение, каким-то образом уже просочились в мастерскую. Никто ее ни о чем не спрашивал прямо, но девушка понимала по их взглядам, что сплетничают о ней, и чувствовала, что краснеет от смущения.
На следующий день Гургурис предпринял новые шаги, чтобы завоевать сердце Катерины. Каждый вечер она находила в сумочке или в кармане маленький подарок: лоскуток шелка, какую-нибудь ленту, один раз даже готовое белье. Часто к подарку прилагалась записка: «К твоему приданому». Как ему казалось, ни одна женщина не могла устоять перед такими приемами соблазнения.
Мягкость шелка, прохлада крепа, пышность лент, думал он, украдкой подбрасывая пакетик Катерине в сумочку или в карман пальто, висевшего в гардеробе. Надо бы использовать эту строчку в новой рекламе.
Вызовы Катерины в кабинет и разносы ее работы тут же прекратились, что было для нее облегчением, но от подарков ее слегка мутило. Время шло, оставалось всего пять дней до того срока, когда она обещала дать ответ. Мнение Евгении она уже знала, оно оказалось не тем, какое она хотела услышать.
На следующий день Катерина должна была передать кирии Комнинос последний траурный наряд. Пришло лето, и подходящее по сезону платье из тонкого хлопка было уже готово.
Открыв дверь, Павлина сразу увидела, что у Катерины что-то случилось. А она-то надеялась, что девушка понемногу отходит от горя после смерти Димитрия…
– Что с тобой?! – воскликнула она. – У тебя такие тени под глазами! Еще хуже, чем были!
Катерина не спала две ночи подряд, и тени у нее и правда были словно синяки.
– Входи! Входи! – поторопила ее Павлина. – Давай-ка выкладывай все.
Сидя за кухонным столом, Катерина рассказала Павлине о предложении.
– И что же мне делать? – спросила она.
– Ну, тут я не советчица, – сказала служанка напрямую. – Я-то вышла замуж за того, кого полюбила с первого взгляда. И любила до самой его смерти. А вернее сказать, и после смерти еще люблю.
– Так как же я могу думать о свадьбе, если люблю другого? – вопросила Катерина, и глаза ее наполнились слезами. – Даже если это только память…
– Это другое дело, – возразила Павлина. – Мне было уже за сорок, когда Гиоргос умер. Мы познакомились, когда мне было пятнадцать, а ему двадцать пять. Мне-то посчастливилось, а тебе надо о будущем думать.
Она хотела сказать это по-доброму, но слова прозвучали резко. О будущем. О будущем без любви.
– И ведь тебе уже скоро тридцать…
– Наверное, я знаю, что нужно сделать, – сказала Катерина после минутного раздумья, – но вопрос в том, смогу ли себя заставить.
Как же нелепо, что ее ситцевый платок весь вымок от горьких, а не от радостных слез. Предложение руки и сердца – считается ведь, что это мечта любой женщины.
Павлина проводила Катерину наверх, к Ольге, и они вместе пошли в гардеробную, чтобы хозяйка примерила платье. Обычно в это время они обсуждали детали украшений, которые сделала Катерина, а еще Ольга всегда спрашивала о Евгении, но сегодня ее вопрос оказался для девушки полной неожиданностью.
– Катерина, можно тебя кое о чем спросить? – сказала она.
Швея подняла голову. Она стояла на коленях на полу, подкалывая подол.
– Конечно.
– Мой муж кое-что сказал сегодня утром. Что ты выходишь замуж за кириоса Гургуриса. Это правда?
Катерина обмерла. Это прозвучало так же неожиданно и дико, как и само предложение Гургуриса.
– Я… Я… Это…
– Прости, пожалуйста, – торопливо проговорила Ольга. – Я, должно быть, поспешила с выводами. Просто кириос Комнинос сказал, что Григорис Гургурис женится на своей лучшей швее. Так он слышал, во всяком случае. Вот я и решила, что речь о тебе.
Катерина изо всех сил старалась думать только о работе, которой была занята. Во рту у нее была булавка – вот и предлог, чтобы не отвечать. Девушка уже столько раз хотела признаться Ольге в своих чувствах к ее сыну, но каждый раз казалось, что сейчас не время. А теперь момент и вовсе неподходящий.
Павлина принесла им обеим чай. Катерина всегда подшивала подол на месте, а перед уходом разглаживала платье, и все это занимало у нее час или два.
– Мне так неловко, – сказала Ольга Павлине. – Я услышала, что Григорис Гургурис женится на своей лучшей швее, и решила, что это Катерина! – Непривычный Ольгин смех зазвенел в комнате, как колокольчик.
Павлина с Катериной переглянулись, и девушка разразилась слезами.
Ольга смутилась. Павлина объяснила ей, что Катерина действительно получила предложение, но еще не приняла его.
– А собираешься? – прямо спросила Ольга. – Кажется, это тебя не особенно радует, милая.
– Я его не люблю, – сказала Катерина.
– А я ей говорю: пускай даже пока не любит, а как поженятся, может, все станет по-другому. Мало ли людей сначала сомневаются перед свадьбой.
– Может быть, она и права, – сказала Ольга, ласково глядя на Катерину.
Катерина знала, что Ольга не любит своего мужа. Пожалуй, ее брак был противоположностью Павлининому. Катерина думала: может быть, она и любила Константиноса Комниноса сначала, а потом разлюбила. Может быть, третьего, идеального варианта (полюбить сразу же и на всю жизнь) вовсе не бывает. Как ей сказать Ольге, что она все еще любит умершего? И что этот умерший – ее сын?
