— Я вернулся! К тебе пришел! Насовсем! — протянул к ней руки, помог встать.
— Алеша! Это ты? — не верила глазам.
— Я, Ксюша!
— Откуда? Ты воскрес? — оглядела человека и увидела, что он не в военной форме, а в гражданской одежде, серой, изрядно поношенной, в грубых сапогах, в каких прошел очень долгий путь.
— Где ты был так долго?
— В Чечне.
— Столько лет! Почему молчал, что живой? Ведь я ставила свечи и поминала тебя как мертвого.
— Меня все посчитали погибшим,— ответил, присев на край постели.
— Алешка, это не сон? — ощупала человека.
— Нет. Я и вправду живой!—усмехнулся невесело.
— Ты попал в беду?
— Меня украли,— ответил коротко.
— Как? — не поняла баба.
— Очень просто. Я охранял склад. Ко мне подкрались сзади неслышно, чем-то треснули по голове, оглушили и унесли в машину. Я за всю дорогу не очухался. Когда пришел в себя, уже оказался в глухой, горной деревне за много километров от своей части.
— А зачем тебя украли?
— Черт знает! Но менять меня ни на кого не собирались. И почти сразу заставили помогать в огороде, потом строили дома,— рассказывал вяло.
— Короче, сделали из тебя раба?
— Вот этого не надо. Я жил в доме, совсем нормально, меня кормили тем, что ели сами. Я мылся в бане, спал в постели, не на полу.
— Почему ты молчал?
— Пойми, Ксюша! Это был глухой аул, где нет понятия о почте и письмах. С кем бы я его отправил? С первой вороной? Там, если хочешь жить, не дергайся! Меня тоже могли убить много раз. Только я не давал им повода.
— Ты не пытался бежать?
— А куда? Ведь не знал, где нахожусь. Меня никто не искал. Никому не стал нужен. Списать в мертвые оказалось куда удобнее и проще. Я понимал, что из-за меня никто не попрется в горы искать. Как-то тяжко было смириться, что я тут до смерти, навсегда.
— Ну, они же выезжали из той деревни?
— Только не для того, чтобы вывезти меня.
— Тебя там били?
— Нет! Зря врать не буду. Никто не обижал. Даже словом не оскорбили.
— А все говорят, что в Чечне над рабами глумятся.
— Я не был рабом...
— А кем? Неужели из тебя сделали хозяина?
— Да как тебе объяснить вернее и понятнее! В общем, я стал мусульманином, принял их веру! — почувствовал, как Ксенья резко отпрянула, отодвинулась от него.
— Эх-х, Ксюша! Когда попадешь в такую переделку, все начинаешь осмысливать иначе. И Богу было видно, почему вот так пришлось. Я не глумился над верой и остался прежним.
— Ты Богоотступник! Не выдержал испытания.
— Ксенья, остановись. Вспомни, сегодня Пасха. Нельзя браниться.
— Ты, прав. Прости меня! — погладила плечо Алешки.
— Знаешь, сколько раз я мечтал попасть в наш город, к тебе, к матери, к друзьям. Ты даже не представляешь, в какой дикости живут там люди. Ни врачей, ни учителей нет. Все как в пещере.
— Алеш, скажи честно, у тебя была женщина? — заметила аккуратную заплатку на пиджаке.
Человек покраснел смутившись:
— Да, я женат.
— Дети есть?
— Двое сыновей. Старшему десять, младшему восемь лет,— ответил, откашлявшись, и стыдливо отвернулся.
— Десять лет! Выходит, ты женился сразу, как только попал в тот аул?
— Вскоре все получилось. Мадина была дочерью моего хозяина, и я ей понравился. Когда мы породнились, мне кое-что отошло, я тоже стал хозяином, пусть мелким, но здесь у меня и этого не было. Теперь свои три отары овец. Я считаюсь крепким хозяином. Есть деньги, много! Но я все оставил и приехал к тебе.
— Зачем?
— Я хочу остаться с тобой навсегда!
— Алеша! Ты все забыл. И меня тоже!
— Ксюш! О чем говоришь? Я вот он, с тобой! Все помню! Это ты проснись! Я вернулся, приехал к тебе! Почему не радуешься?
— Но ты оставил двоих детей!
— Они уже большие! Пасут отары в горах! Настоящие мужчины! Никого не боятся!
— Алешка, ты негодяй!
— Почему? — удивился человек. Он хотел обнять Ксенью, а тут невольно отдернул руку, насторожился:
— Ты не просто негодяй, а и трус, предатель,— отвернулась Ксенья к окну:
— Столько лет молчал! Я не верю, что не имел возможности черкнуть хоть пару строк матери!
— Ей я писал. Уж не знаю, получила ли она, но я ответа от нее и не ждал. Ей отправил три письма, какое-то из них должно было прорваться.
— То-то она уговаривала меня снять траур и больше не ждать тебя. Выходит, она получила письмо, но мне о том промолчала. Эх-х, вы! Нелюди! Ни жить, ни умереть достойно не умеете! Ты отнял у меня все! Жизнь и любовь! Исковеркал всю мою судьбу, измучил, лишил радостей и света! Я просила Бога, чтоб сберег душу твою, молила, как о погибшем, любимом!—упрекала баба.
— Ксюш! Но я живой! И весь твой со всеми своими потрохами! Разве это плохо?
— Лучше б я тебя не видела!
— Почему?
— Не каждому стоит оживать!
— Я ж насовсем вернулся! К тебе!
— Ты уже однажды клялся, что одну меня любишь! Обещал вернуться, называл женой и я поверила! Ждала вернее собаки. А ты с кем был?
— Я вернулся, как и обещал!
— Ты сбрехал, как последняя сволочь! Обманул меня! Потом примазался к семье! Наврал там. Теперь решил вернуться ко мне, бросить жену и сыновей. Что им натреплешься? Уж во всяком случае, правду не скажешь. Кому ты нужен, дерьмо? Предавший однажды, подведет и завтра. Я не хочу говорить с тобой. И зачем ты возник здесь? Неужели рассчитывал на прощение?
— Ксюш, не стоит прикидываться, ты не дитя. Где видела, чтоб нормальный мужик столько лет прожил один?
— Не о том речь, Алешка! Ты должен был сообщить мне, снять тяжесть и эти мучительные годы горькой безысходности и ожидания. Ты поступил как садист, держал в цепях мою душу, а теперь, ровно в насмешку, предлагаешься для жизни. Даже не представляешь, кем я считаю тебя! — возмущалась Ксенья.
— Я пришел, потому что люблю тебя!
— Не говори ерунду! У тебя семья, жена и дети. Или скажешь, что все эти годы ты жил с ними, не любя?
— Я стерпелся, а потом привык, но не любил! Просто не было другого выхода!
— Тебя не держали на цепи. И, пожелай, мог уйти сам. Но не счел нужным. Тебе там было неплохо. Не понимаю, зачем ты здесь, у меня появился? За кого считаешь? Или что-то у тебя случилось, что нужно было уйти и возможно снова прикинуться мертвым! У тебя это неплохо получается!
— Ничего не случилось. Я ни от кого не сбежал и не прячусь. Все эти годы приказывал себе. Но больше не смог. Можно обмануть кого угодно, но не себя,— уронил голову на руки.
— Но приказывал себе. Выходит, имелся повод.
— Дети были маленькими. Их нужно было подрастить.
— Ты их породил. Никто не неволил. Меня оставил, теперь мальчишек вздумал бросить? Завтра к ним потянет. Так и будешь кочевать как шалый ветер, без своего угла и пристанища? Неужели не устал скитаться? Ты наплевал в мою душу, теперь сыновей решил осиротить. Думаешь, я соглашусь связать с тобой свою судьбу? Да ни за что!
— Ксеня! Одумайся! Ведь если я теперь уйду, то не вернусь никогда!
— Алеша! Другого варианта не дано!
— Значит, ты никогда не любила меня!
— Я доказала свое и ждала!
— Если б любила, ты бы поняла!
— Подлость, во что ее не ряди, иною не станет! Жаль, что ты так грязно ожил. Уж лучше бы никогда не приходил ко мне. Поверь, легче по светлому поминать покойного, чем проклинать живого! Я не хочу тебя видеть!— отвернулась женщина.
— Моя вина совсем- незначительна. Но почему ты смеешь упрекать меня, тогда как сама не согласилась пойти жить к моей матери, а перешла в это общежитие, где мужиков больше, чем мух на свалке. Случайно ли?
— Конечно, нет! Твоя мать привела в дом мужчину! За эти годы троих сменила. Не мое дело, я ей не указ. Но мы с нею слишком разные и вряд ли ужились бы под одною крышей! — вспыхнула Ксюша.
— Ну, почему ты пришла работать именно сюда, где мужики?
— Я работаю здесь уже который год, но мне ни в лицо, ни в спину никто не скажет гнусного слова. А и не мне перед тобой оправдываться.
— Ксюш! Сегодня Пасха! Стоит ли ругаться?
— Вот потому и прошу тебя, уходи, оставь меня! Давай навсегда забудем друг друга!
— Ты это всерьез?
— Уходи! Навсегда исчезни с моих глаз, из памяти! Никогда больше не появляйся на моем пути!—указала на дверь.
Человек резко встал, подошел к двери, стукнул по ней кулаком, словно только она облезлая и скрипучая была повинна во всех человеческих бедах. Дверь, охнув, распахнулась настежь, выпустила мужика в коридор и коротко рявкнув, словно обматерив, закрылась.
Ксюшка долго металась по комнате, все не могла найти покоя. Обида не давала покоя. А тут еще этих девок принесло со второго этажа. Принесли простыни в стирку, уж такие грязные и замусоленные, что в руки взять гадко. Попросили на чистые заменить.
