— Но…
— Ты не понимаешь. Там все по-другому. Не так, как здесь или как у тебя в доме, где много людей и куда приходят твои друзья. А у нас бабушкина квартира, и она не любит, чтобы приходили мои подруги. Говорит, что у нее от этого начинается головная боль. Иногда ко мне приходит Эмма, но бабушка не очень ее любит. Мы с Эммой почти все время сидим у меня в комнате. Однажды она пришла, когда ни мамы, ни бабушки дома не было, и мы полдня провели в ванной — мыли волосы, душились, красили ногти на ногах в серебряный цвет. Когда я прихожу к Эмме, мы можем делать что угодно. Ее мамы почти никогда не бывает дома, она работает. Редактирует журнал. А помощница по хозяйству у них — прикольная, позволяет нам стряпать, и мы с Эммой готовим жуткие пудинги.
Люси помолчала, чтобы Рори мог ответить на этот поток откровений, но он ничего не сказал. Тогда она снова заговорила:
— Здесь у вас все по-другому. Вы делаете что хотите, а если нечего делать, можете выйти погулять, купить что-нибудь, пойти на берег, смотреть новые места, уходить днем или вечером, и никто вам слова не скажет. Здесь все так ласковы со мной, называют деточкой, утенком и вместе с тем относятся ко мне как взрослой. Будто я самостоятельная личность, а не ребенок. Бабушка и мама называют меня «Люси». И никаких «деточек» и «утят». Но я не чувствую себя настоящим человеком. Мне уже четырнадцать лет, а что я делаю? Только в школу хожу. Вот если бы у меня был брат или сестра… Лучше, конечно, брат. Потому что когда все время общаешься только с женщинами, ужасно тупеешь. Вечно они болтают о какой-то ерунде — о тряпках, о ресторанах, друг о друге…
— В какую школу ты ходишь?
— Она называется «Стенбрук». Недалеко от дома. Я езжу на метро. Всего две остановки. Вообще, школа мне нравится — и учителя, и директор, и Эмма там со мной. Мы ходим на концерты, на выставки, в бассейн, играем в парке. Но кругом одни девочки, иногда я думаю, хорошо бы перейти в другую, обыкновенную школу. По крайней мере, познакомишься с разными людьми.
— А что твой отец?
— Понимаешь, я не часто его вижу. Маме не нравится, что мы встречаемся. У него другая жена, и она тоже не хочет, чтобы я крутилась поблизости. У меня есть дедушка, его зовут Джеффри Саттон. Это отец Кэрри. Но он живет в Корнуолле и у него молодая жена и двое маленьких детей.
— Ты хотела бы поехать к ним?
— Да, но бабушка злится на него, она его не простила и даже имени его старается не упоминать. Когда-нибудь я наберусь храбрости и скажу, что хочу к нему съездить. Но надо подождать, пока стану немного старше.
— А по-моему, ты не должна ждать. Надо решиться прямо сейчас.
— Наверное, у меня духу не хватит, — горестно сказала Люси. — Я терпеть не могу скандалить и отстаивать свои права. Однажды я уже ссорилась с мамой и бабушкой — хотела проколоть уши. В школе все уже прокололи, а они мне не разрешили. Это такой пустяк, но крик стоял несколько дней, я не могла этого вынести и просто сдалась. Я в таких вещах проявляю ужасную слабость.
— Слушай, по-моему, тебе очень пойдет проколоть уши, — сказал Рори. — Будешь носить золотые сережки. — Он усмехнулся. — Как я.
— Только не одну. Я бы носила две.
— Давай провернем это здесь. В Кингсферри есть ювелир.
— Мама умрет.
— Твоя мама в Америке.
— Откуда ты знаешь?
— Элфрида сказала моей маме, а мама — мне.
— У нее там бойфренд. Зовут Рэндал Фишер. Сейчас они во Флориде. Она помчалась туда на Рождество. И поэтому мы с Кэрри приехали сюда. Меня тоже звали во Флориду, но я не захотела. Я бы просто путалась у них под ногами. К тому же, — добавила Люси, — он мне не очень-то нравится.
И на это Рори тоже ничего не сказал. Как хорошо он умеет слушать, подумала Люси. Интересно, это у него от природы или, может быть, отец объяснил ему, как важно иногда просто помолчать. Люси помнила тот день в Лондоне, когда Кэрри так неожиданно появилась у них. Именно в тот момент, когда Люси до крайности необходимо было кому-то излить душу. Она всегда думала, что может поговорить с Кэрри и все-все ей рассказать. Но Кэрри вернулась из Австрии другая, не такая, как прежде, совсем не расположенная к откровенным разговорам. Углубленная в себя, что ли, будто часть ее души осталась где-то там. А Рори Кеннеди не такой. Никуда не торопится, слушает внимательно и все понимает. Чувство благодарности переполняло Люси.
— Извини, — сказала она. — Я не хотела всего этого рассказывать. Просто здесь все так здорово. И Элфрида, и Оскар, и так много ребят моего возраста, и вечеринки, и танцы. И я так жду Рождества, ведь мы будем по-настоящему веселиться, это ж не то что сидеть дома с мамой и бабушкой и есть жареного фазана или идти в скучный ресторан, потому что они даже не удосужатся что-нибудь приготовить. А здесь снег, и ваша церковь, и китайские фонарики…
Ее голос упал почти до шепота. Она умолкла. Что еще можно сказать? Она представила себе их квартиру в Лондоне, потом вытолкнула этот образ в дальний угол своего сознания и с силой захлопнула воображаемую дверь. Не стоит вспоминать. Не стоит думать о том, что надо туда возвращаться. Не стоит отравлять эту минуту, этот час, этот день. Это время.
Рори наблюдал за ней. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
— Хочешь, пойдем после обеда кататься на санках? — сказал он.
— Правда?
— А что? Позвоню ребятам, и пойдем. Рядом с полем для гольфа есть классные горки. — Рори взглянул на часы. — Почти двенадцать. Надо идти пораньше, засветло. Давай зайдем ко мне, мама даст нам поесть, и ребята подойдут.
— Но у меня нет санок, — сказала Люси.
— У нас в гараже найдутся. Всем хватит. — Он поднялся на ноги. — Идем.
— А твоя мама?
— Она не против, у нас всегда столько еды, что можно роту накормить.
Рори наклонился, взял Люси за руку и помог ей встать.
— Не беспокойся, — сказал он. — Хватит придумывать себе трудности.
— А разве сейчас я их придумываю?
— Уже нет.
Поездка в Кингсферри прошла более чем успешно: Сэм и Кэрри привезли не только многочисленные коробки, полные всякой снеди, овощей, фруктов и рождественских сладостей, но и ящики с вином, пивом, содовой водой, тоником, кока-колой, а также шесть бутылок виски «Феймос Граус». Более того, они заглянули в отдел мужской одежды, где Сэм приобрел целый гардероб необходимых вещей: вельветовые брюки, теплые рубашки, толстый свитер в резинку, пару тимберлендских башмаков и куртку барбур. А также, без сомнения — Элфрида из скромности не спросила, — нижнее белье, носки и все то, что помогает красиво выглядеть и хорошо пахнуть. К обеду Сэм вышел в обновках и всех очаровал своей непринужденной элегантностью. После обеда он облачился в барбур, и они с Оскаром отправились в гольф-клуб — там у Сэма была назначена встреча, он хотел обсудить возможность своего членства в клубе. Наблюдая, как мужчины плечо к плечу шагают по заснеженной мостовой, Элфрида подумала, что для Оскара хорошо побыть в мужской компании.
Они с Кэрри остались дома — надо было подготовиться к приходу сэра Джеймса Эрскина-Эрла. Первое, что следовало решить, — где угощать его чаем. Элфрида считала, на кухне, иначе это будет слишком официально, но Кэрри сказала, что кухня хороша для человека, с которым ты знаком, а сэр Джеймс, возможно, будет чувствовать себя неловко за кухонным столом и не сразу сообразит, куда ему деть ноги. Элфрида с ней согласилась.
— Тогда устроим чаепитие в гостиной.
— Что? Притулившись на краешке кресла у камина?
— Почему бы и нет?
— Мужчины ненавидят пить чай, сидя в кресле. Они не в состоянии одновременно справиться с чашкой, блюдцем и тортом. Давай лучше сервируем чай в эркере.
— Для этого нужна красивая скатерть.
— В шкафу у миссис Снид наверняка найдется скатерть. Может, мне испечь сдобные булочки?
— А ты умеешь? — удивилась Элфрида.
— Конечно. А ты пойди и купи пирожных.
Элфрида надела теплое пальто-накидку и отправилась в булочную. Пирожных не было, но были имбирные пряники, и еще она купила банку ежевичного желе домашнего приготовления.
— Ждете гостей, миссис Фиппс? — поинтересовалась продавщица, отдавая Элфриде сдачу.
— Не совсем, — сказала Элфрида, — просто кое-кто придет к чаю.
Булочки Кэрри были уже в духовке, и по кухне плыл восхитительный аромат. Элфрида выложила имбирный пряник на тарелку, а джем — в вазочку, нашла поднос и поставила на него свои самые красивые, пусть и разрозненные, тарелочки, чашки и блюдца. Она отыскала сахарницу и масленку, и даже нож для масла.
— Все будет очень благопристойно, — сказала она, протирая чайные ложки.
В ящике буфета она обнаружила льняную скатерть и накрыла ею старый стол. Накрахмаленная и отутюженная, она выглядела очень празднично. Элфрида расставила пять тарелочек, чашки на блюдцах, тарелочку для масла и вазочку с джемом, разложила небольшие ножи. Цветов, к сожалению, не было, но, может быть, сэр Джеймс Эрскин-Эрл не обратит на это внимания.
