Стеклянные изогнутые стены Пальмовой оранжереи, возникшие перед ними, тянутся ввысь. Софи бывала здесь прежде — еще ребенком, а потом с Томасом, — но архитектура этого сооружения так и не утратила своего очарования. Внутри на них обрушилась жара, как если бы кто-то обдал их парным молоком. Томас рядом с ней вздыхает. Ей даже представить себе трудно, каково ему было терпеть такую влажность и духоту бесконечными месяцами. Здесь влажность вырабатывается бойлерами, установленными в подвальных помещениях, и Софи непонятно, насколько точно воспроизведены условия тропического леса.
Томас шарит глазами вокруг, поднимает лицо к потолку — туда, где высятся верхушки пальм, устремившиеся к небу сквозь стекло. Посетители оранжереи переговариваются между собой, но шепотом, как в музее, так что здесь царит тишина и покой. Она вспоминает его письма, в которых он описывал всеподавляющие звуки в джунглях — визги, крики, стрекот обезьян, птиц, лягушек, насекомых. Ему, наверное, это место кажется вымершим.
— Томас, — говорит мистер Кроули.
Он кладет руку ему на плечо.
— Поговори со мной, дружище. Как здесь — похоже на настоящие тропики, а?
Томас медленно качает головой.
— Не совсем, да? Боюсь, насекомых немного не хватает.
Томас не спускает глаз с воображаемой бабочки, порхающей наверху, под куполом, а потом устремившейся вниз на землю, — он вращает головой из стороны в сторону вслед за зигзагообразными перемещениями насекомого в воздухе. На лбу его выступают капельки пота, но он их не утирает.
— Ну а как тебе вот это?
Питер ведет их по дорожке у подножия винтовой лестницы, на которой стоит женщина, приподнявшая юбки, чтобы спуститься. Она крепко вцепилась в перила и нервно хихикает, тогда как муж стоит за ней и поддерживает ее, и даже подталкивает. Из цветочных горшков и клумб поднимается запах сырой земли, к нему вдруг примешивается какое-то благоухание. Над их головами, на вьющейся лозе Софи видит плоды, истекающие соком, — никогда ничего подобного ей не доводилось пробовать. Так и хочется протянуть руку, сорвать плод, впиться в него зубами и почувствовать, как стекает сок по подбородку и сквозь пальцы.
Мистер Кроули стоит с гордым видом перед высоким молодым деревом с листьями, похожими на пальцы.
— Гевея бразильская, — произносит он.
Томас снова кивает головой, уставившись на растение. Протягивает руку и трогает гладкий ствол.
Заметив, что взгляд Софи ничего не выражает, мистер Кроули улыбается.
— Это каучуковое дерево, миссис Эдгар. Томасу, полагаю, оно очень знакомо, ведь это именно каучуком были оплачены все расходы на экспедицию.
Томас отдергивает руку и кладет ее в карман, словно проверяет его содержимое.
— Думаю, ты привык видеть такие деревья израненными, со следами мачете на коре. Наши растения не имеют отношения к каучуковому производству. Они просто живут тихо и мирно в плену.
Наступает молчание, и Софи кажется, что слышно, как где-то капает вода. От жары у нее щиплет под мышками. Бедра слипаются. Она открывает рот, чтобы предложить выйти наружу.
— Конечно, — неожиданно говорит мистер Кроули, прерывая мысли Софи, — ты вовремя съездил туда, Томас. Это мы говорим, что наши растения культивируют в Ост-Индии. На самом деле эти каучуковые деревья выращены из семян, которые, стыдно сказать, несколько лет тому назад контрабандой вывез из Бразилии один парень по фамилии Уикман. Нам удалось успешно вырастить их здесь, и мы отправили судном тонну семян в Азию. Их высадят ровными рядами — не то что в Бразилии, где мили отделяют деревья друг от друга. Все же это затрудняет процесс подсочки. Так вот, грядет революция в производстве каучука. Боюсь, скоро спрос на старый добрый бразильский каучук упадет. Твой приятель — как его зовут?
Он смотрит на Томаса, наверное забыв, что не получит от него ответа, и Софи вмешивается, чтобы поддержать разговор:
— Мистер Сантос.
— Сантос, да. Думаю, его доходы резко упадут. Извини, если я тебя расстроил этой новостью, друг мой. Слушай, а ты нашел ту самую бабочку, которую собирался искать? Пожалуйста, скажи «да». Это был бы такой прорыв!
Софи так увлеклась речами мистера Кроули, что выпустила из поля зрения Томаса, стоявшего слева от нее и слегка сзади. Вопрос Кроули остается без ответа, и Софи видит, как веселость на его лице снова сменяется тревогой.
— Томас, что с тобой?
Софи оборачивается, чтобы взглянуть на мужа. Он стоит, засунув кулак в рот, и кусает его изо всех сил. На глазах выступают слезы.
— Неудачный вопрос, полагаю, — говорит мистер Кроули. — Извини, я не хотел.
Томас прикрывает глаза и кивает. Затем резко вскидывает руки и поворачивается на месте, словно ему досаждают насекомые. Глухой стон вырывается из его груди.
— Может, ты хочешь подождать нас снаружи, Томас?
Ему как будто только этих слов и недоставало. Почесывая руки, он разворачивается и уверенным шагом идет от них в сторону выхода, а потом — наружу.
— Я не собирался огорчать его до такой степени, — произносит Кроули, — Это что — больная тема?
Она вздыхает.
— Даже понятия не имею.
— Может, известие о неминуемом разорении друга стало для него потрясением. Мне следовало бы проявить больше тактичности.
— Вы же не знали.
— Как жаль, что он не писал мне оттуда. Лишь от одного из всех участников экспедиции я получал письма, от мистера Гитченса.
Софи всем корпусом подается вперед.
— В самом деле? Это который из них?
— Мистер Гитченс — охотник за растениями, собирал для нас материал. Он прислал нам большое количество семян и образцов для изучения. Хороший человек, по-моему. Правда, письма писал очень короткие. Человек он немногословный.
Софи немного разочарована.
— Вот как. Значит, о том, что случилось с Томасом, он вам ничего не писал.
— Знаете что, я ведь могу ему написать. У меня есть адрес мистера Сантоса в Манаусе, а Гитченсу передадут. Он не писал уже некоторое время, но, насколько мне известно, он все еще там.
— Напишете ему? О, мистер Кроули, вы даже не представляете, как это важно для меня.
— Вот только волноваться так не стоит. Письма туда идут до шести недель, да и то не всегда можно быть уверенным, что дойдут. Пройдет немало месяцев, прежде чем мы получим какой-нибудь ответ.
— Я, конечно, не сомневаюсь, что до того времени Томасу станет лучше и он сам сможет все рассказать. Просто на всякий случай…
Мистер Кроули прикрывает глаза и вскидывает голову — в этом жесте сквозит его смущение.
— Я понимаю, сударыня. Может, мы…
Он указывает на дверь.
Снаружи люди прогуливаются парами или стоят группами, беседуя, — никто не прячется по углам и не сидит на скамейках в одиночестве. Томаса нигде не видно.
Когда Софи одна добирается до дома, начинает идти дождь. Она вглядывается в улицы за окном, пока Мэри накрывает чай в гостиной. Она старается не беспокоиться. Он, наверное, пошел пешком — выбрал путь домой через парк. Они часто ходили так вместе, и он хорошо знает дорогу. Но ведь он так промокнет. Она представляет себе, как он прячется где-то под каким-нибудь дубом, пережидая, а дождь тем временем шумит в листве.
Через час дождь прекращается, накрыв землю тяжелым серым одеялом сырости. Передняя дверь отворяется, на пороге стоит Томас — вода с него льет ручьями на плитки пола. Ноги у него грязные по колено, руки перепачканы глиной, но выглядит он совершенно спокойным. Даже безмятежным. Он тянет в себя воздух сквозь зубы.
— Томас, ты же весь продрог, — говорит Софи. — Давай поднимемся к тебе в комнату.
Он идет впереди нее, оставляя на ковре грязные следы, но она не обращает на это внимания.
— Не надо было вот так исчезать. Я очень волновалась.
Она стоит за его спиной и помогает ему стянуть пиджак.
— Если честно, Томас, ты иногда ведешь себя как малое дитя.
Ну вот, она сказала это. Томас поворачивается к ней — ею лицо очень близко, всего в нескольких дюймах. Он поднимает руку и касается ее щеки. Пальцы у него ледяные. Затем он убирает руку и, глядя в пол, расстегивает пуговицы на жилете. Софи на мгновение застывает на месте, потрясенная этим жестом — тем, что прикосновение мужа буквально вызвало электрический разряд между ними. Она все еще держит его сырой пиджак переброшенным на руку, он отдает ей также свой жилет, затем рубашку. Когда он, отвернувшись от нее, снимает нижнюю рубашку, она замечает у него под мышками полупрозрачные волосы. На спине, покрытой гусиной кожей, блестят, подрагивая, капельки воды — словно драгоценные камушки, и до нее вдруг доносится его запах, тот родной запах, по которому она так тосковала, пока мужа не было дома. Он больше не пахнет мятой — только самим собой. Она чувствует покалывание в кончиках пальцев, и это означает, что в ней просыпается желание.
