Рита ощутила, как он резко вздрогнул, точно от этих слов его дернуло. Повернулся к ней всем телом.
— Как ты сказала? И теплоту суглинка?
— Нельзя не полюбить сквозь этот жалкий пух, — она дотронулась до его руки, подтверждая. Он опять вздрогнул — теперь от прикосновения. — Ты их особенно любил читать, помнишь? А потом неожиданно связалось с тобой.
— Ты помнишь, — голос стал другим, почти узнаваемым, даже лицо. — Ты действительно не от Жучкова? Я ведь в самом деле забыл почти все… стихи…
Он оглянулся по сторонам, продолжал, все больше волнуясь, сбивчиво, она упорядочивала последовательность сама. Началось со стихов. Стали исчезать сначала слова, строчки, потом вообще ничего не мог вспомнить. Заглядывал в текст, как будто вспоминал, но тогда начинались приступы странного беспокойства. Как-то всё было связано, не объяснить. Приступы проходили, потом возвращались. Вспоминал ненадолго, но беспокойство только становилось сильней. Стали отнимать книги, чтобы не волновался, не возбуждался, вот как сейчас, карандаши отняли, ручки, чтоб не записывал, если что вспомнит. Книг в этом заведении вообще не положено, только общие игры. Приходилось стараться самому…
— Я уже много вспомнил, научился не показывать виду. Если б только оставили в покое, не вмешивались со своим лечением, — добавил с усмешкой.
Вдруг замолчал, снова оглянулся, в глаза вернулся испуг.
— Ты ведь никому не расскажешь? Здесь нужна осторожность. Я, может, еще не оправился до конца, но уже понял, как можно. Победить биологию, химию, изнутри. Трудно только удерживать насовсем, приходится начинать заново….
Речь становилась опять возбужденной, путаной. Рита, успокаивая, поглаживала его руку, вслушивалась в сомнении. Все-таки болен? Или просто необычно взволнован?
— Знаешь, — сказал вдруг, — мне несколько раз снилось, что я отсюда ухожу. Сегодня под утро особенно ясно. Я во сне подбирал ключ, не металлический, а как теперь, электронный, он составлялся на компьютере или в уме из слов, из строк, надо было ввести готовые стихи, Вспомнил их — и открылось. Проснулся с таким радостным чувством, попытался удержать, вытащить ключ из сна. Рассыпался, остались только два слова: узел жизни. Ты не помнишь, что там дальше, вокруг? Узел жизни, тата-та…
Опять дирижерски взмахнул рукой, кисть тут же поникла.
— Ключ… — усмехнулся. — Вспыхнуло и погасло. Ну и что, если восстановлю, вспомню? А куда я отсюда уйду? Некуда, не к кому. У меня ведь и жилья нет, только здесь. Я, кажется, тебе успел рассказать, мне после смерти тетушки предложили поменять ее комнату в коммуналке на квартиру там, в поселке. Тогда города тут еще не было, институт только начинался. А в Москве дом был в центре, в старинном здании. Оформили за меня все бумаги, я расписался, не глядя, стал там жить. Прекрасное было место, сейчас застроили. Потом оказался здесь. И только в монастыре узнал, что квартиры-то у меня нет, меня из нее выписали. Она оказалась не моя, служебная, так все было оформлено. Мне это уже здесь Жучков объяснил.
Нет, он не болен, убеждалась Рита. Это была речь нормального человека, только бы не начал опять волноваться.
— Он у меня все украл. Квартиру, маргариту, работу. Пристроил меня здесь, может, на всякий случай, вдруг еще пригожусь. Он же без меня в науке ничего не мог, я ему диссертацию написал за полмесяца, левой рукой, скомпоновал из отходов. Он ее грамотно прочесть не сумел. Все свои записи я уничтожил, обойдется, зачем ему? Нет, он держит меня здесь, чтобы я про него лишнего не рассказал.
Помолчал, качнул головой.
— Хотя что я могу? Убежать отсюда без документов, даже без одежды? Я теперь, считай, бомж. Поймают, запрут.
Воздух дрогнул от удара колокола, еще раз. Рита лишь сейчас обнаружила, что они сидят, держа друг друга за руки.
— Я устал, — понуро сгорбился Горин.
Солнце ощущалось сквозь полупрозрачную пелену, грело, как через парниковую пленку. Взгляд привлекло желтое пятнышко среди травы, одинокий цветок одуванчика. Точно лишь сейчас возник прямо на глазах неизвестно откуда. Поблизости зажглось еще такое же солнечное пятнышко.
Что делать, можно ли что-то сделать? — металась беспорядочно мысль. С кем здесь можно поговорить? О чем? От церкви к ним направлялась молодая женщина в брюках, с кошелкой в руке, на зеленой спортивной курточке синяя надпись «ЛУКОЙЛ».
— Братец, — позвала издали, — эй, братец, слышишь? Велено тебя позвать. Начальница недовольна, нельзя, говорит, опаздывать к обедне.
— Сейчас, сейчас, — словно спохватившись, забормотал Горин, — сейчас… Узел жизни… та-та… нет, раньше, там главное раньше… я же почти вспомнил. Ты меня подождешь, да? Ты правда не от Жучкова?
Женщина приблизилась, взяла Горина за руку, потянула, ему пришлось встать. Рита, поднявшись, пошла за ними следом.
— Может, он еще побудет со мной? — попросила.
— Здесь дисциплина для всех.
Горин шел за женщиной, оглядываясь, как ребенок, которого уводят насильно. Прошел с ней еще несколько шагов, вдруг вырвался, подбежал к Рите, наклонился губами к уху — со стороны могло показаться, что целует в щеку.
— Вспомнил! — зашептал горячо. — Это… что-то… безумия… тата-та… Нет… опять потерял. Но вспомню. Узел жизни. Только не говори никому. Здесь нельзя без хитрости. Подожди… дождись меня… пожалуйста.
Девица вернулась, потянула его опять за руку. Рита продолжала идти вслед за ними, держась на шаг позади, не зная, как поступить дальше. Болен, вернулось сомнение. Что делать, как вмешаться, чтобы ему не навредить? Но тут в сумке зазвонил мобильник, пришлось остановиться. Звонила Жанна:
— Ты где, подруга? Я освободилась, пора уезжать. Столько надо тебе рассказать! Жучков, кстати, очень интересовался, почему ты не пришла. Я, конечно, сказала, что понятия не имею, гуляешь где-то. Но он сам решил, что ты в монастыре.
— Я в монастыре, — сказала Рита.
— Вот видишь. Этот Жорик непростой человек, я тебе расскажу. Подарил мне две упаковки этой «маргариты», она теперь у них выпускается еще и в таблетках, говорит, замечательно помогает при депрессии. Да ты сама сейчас слышишь, по голосу, какое у меня настроение? Давай, приходи скорей.
— Поезжай без меня, я доберусь сама.
— А… а, — протянула понимающе Жанна. — Значит, то самое? Прошлое не отпускает? Я как будто чувствовала. О'кей. А ты уверена, что отсюда есть общественный транспорт?..
Рита закрыла мобильник, продолжала держать его в руке. Зачем она решила остаться? Чего ждала? А если Горина сейчас больше не отпустят? Разыскать Жучкова, спросить у него… потребовать… Вздор, что она могла требовать? Прояснить бы хоть для себя. С чем он жил столько лет, непонятный, нелепый, нескладный? Что мерещилось за этой поэтической невнятицей или болезнью, какая ускользающая четырехмерность? Узел жизни… место безумия… что-то надо понять, уловить, вспомнить.
Мобильник, пригревшийся в руке, напомнил простую возможность: позвонить домой, Мише, продиктовать несколько слов, пусть посмотрит в интернете, может, там что-то соединится. Неоценимое достижение цивилизации, не нужна никакая библиотека. Горин этого, может, еще не застал, задержался тут в другом времени.
Нажала кнопку домашнего номера. Никто не брал трубку, длинные гудки повторялись. Обоих, значит, нет дома? Или дома, но подойти не могут, нетрудно представить, чем заняты. У парня слух заткнут наушниками, девица в туалете… надо, кстати, самой поискать, где он тут. Отменила соединение, нажала вызов снова. На этот раз отозвались быстро, трубку взяла Алла, заговорила обрадовано:
— Ой, Маргарита Ефимовна? Я так и думала, что это вы, не сразу услышала, тут на кухне кран такой шумный. Я мыла курицу, хочу к вашему приезду. Вы когда будете?
— Я пока задерживаюсь, — Рита старалась отвечать сухо. (Как, однако, уже обосновалась… курицу мыла.) — А почему не подходит Миша?
— Вы же знаете, его от каких-то идиотских стрелялок не оторвать.
Пошла все-таки позвать. Из телефона слышался тот же навязчивый ритм: Будем, как дети. Или это не из телефона? Рита отстранила аппарат от уха — ритм держался, как наваждение, наполнял воздух, транслировался невидимыми репродукторами по территории. Можно бы заглянуть, что там сейчас в церкви. Обед или обедня в сумасшедшем доме. На ступеньках опять появилась девица в куртке с ЛУКОЙЛ’ом, уже без Горина.
В мобильник вернулся голос Аллы, она не смогла оторвать Мишу от его идиотской игры, вы же его знаете. Знала. Попросила Аллу записать слова про место безумия и узел жизни, когда компьютер освободится, пусть он найдет текст, откуда это, позвонит.
— Или я сама позвоню. Мне нужно как можно скорей, скажи ему.
Закрыла мобильник. Девица уже приближалась к ней с явным намерением поговорить.
— Я вас здесь раньше не видела. Вы ему кто?
