Виктор Строгальщиков. Край. М., «Пальмира», 2003, 187 стр.
Антиутопий о будущей гражданской войне сейчас предостаточно (скоро и автор этих строк бросит свои две копейки), но если можно писать сотни томов о войне прошлой — почему нельзя о войне будущей? Не надо бы, по-моему, с недорогим оптимизмом восклицать: «Россия удержалась на грани гражданской войны!» Война эта, в сущности, давно тлеет под золой, и Чечня — далеко не самое масштабное противостояние из вызревающих ныне. Когда страна ни в чем не хочет определяться, она обречена на такое жжение, тление, истлевание; тетралогия Строгальщикова (три «Слоя» и «Край») — как раз об этом. По жанру и материалу «Край» — нечто среднее между «Невозвращенцем» Кабакова и последними триллерами Латыниной: Сибирь, сначала промышленные войны, потом окончательный распад России на более мелкие территории, ооновские войска в Тюмени, партизанщина, банды… Еще одно имя, приходящее на ум, — Миндадзе (особенно после «Парада планет»): такая же скупая, сухая, сценарная проза с минимумом деталей, зато все — резкие, как вырубленные. Главный герой — журналист Лузгин, главная коллизия — оборачиваемость, оборотничество всех и вся; где свои, где чужие — хрен разберешь. Война, где все куплены, — это уже вроде как и не война, а игра в мужественность и крутизну. В фамилиях и обстоятельствах очень скоро запутываешься, и это неплохо. На войне ведь тоже ничего не понятно. Такой и предполагаешь войну нового типа — войну в мире, где свои и чужие давно стоят друг друга. А написано славно, динамично, много точной, умелой, репортажно нарочитой будничности. «Пальмира» открыла нам замечательное имя, в Тюмени уже давно известное, — все-таки из журналистов всегда получаются хорошие писатели… молчу, молчу.
Дмитрий Нестеров. Скины. Русь пробуждается. М., «Ультра. Культура», 2003, 140 стр.
Сразу три книги молодого и уже скандального издательства «Ультра. Культура» вышли нынешним летом, и вокруг каждой образовался вполне объяснимый шум. Как реагировать на книгу Нестерова — непонятно. Это очень сильный роман — хочется сказать, физически сильный: люди крепкие, придающие большое значение своей физиологии (мускулам, сексу, реакции), обычно пишут хорошую, столь же физиологичную прозу… ну, хоть Лев Толстой… Это я не к тому, что из Нестерова получится новый Толстой, а к тому, что из скина, столь внимательного к политике и к жизни плоти, может получиться настоящий писатель. Поразительно мощная сцена избиения беременной женщины в поезде (вообще все драки написаны хорошо, со знанием дела). Великолепная история с умирающей кошкой, которую герой, отчаянный борец за чистоту расы, самоотверженно выхаживает: натуралистично, страстно написано — не хуже, чем у Лимонова в «Укрощении тигра» история с котенком. Бойцы всегда сентиментальны, кто же сомневается.
Каков главный пафос этого сочинения — сказать не берусь. Автор пишет, как дерется (он сам из скинов), — оттого, что силу некуда девать. В этом смысле форма вполне адекватна содержанию. Тема, в общем, та же, что у Строгальщикова, — русские против «хачей» (хотя «Край» совсем, совсем не таков). Но это уже не антиутопия. Это — здесь и сейчас. Добровольно данные показания, которых от скинов так и не могли добиться ни на одном суде (да и судов нормальных не было). Вероятно, прав издатель этой книги, главный редактор «Ультра. Культуры» Илья Кормильцев: книга эта — роман воспитания, хроника преодоления пустыни отрочества, по-толстовски же говоря. Но ценна она прежде всего как свидетельство — человеку кажется, что он занят саморекламой, а занят он самооправданием. Талант — он всегда об руку с нравственным чутьем, с этого меня никто не сдвинет. «Майн кампф» — книга скучная, а «Скины» — интересная. Герой думает, что он гордо басит, а он повизгивает. Плачет. Чувствует, что это его размазывают бомберами по полу электрички. От палача до жертвы — один шаг. Так что не знаю, как там читателю, а Нестерову эта книга была, вероятно, очень нужна.
Аллах не любит Америку. Составитель Адам Парфрей. М., «Ультра. Культура», 2003, 430 стр.
То же издательство, и тут уже скандал был настоящий, громкий — что в Штатах, когда антология Парфрея увидела там свет в прошлом году, что у нас, когда ее издали в отличных переводах Энсани, Богдановой, Борисова и других. Книжечка чрезвычайно амбивалентная — с одной стороны, замечательный свод абсурдных, жестоких, трагифарсовых документов, свидетельство пещерной ненависти и тупой непримиримости, а с другой — страшное предупреждение о том дивном новом мире, в который мы вдруг шагнули. Цивилизация, где жизнь стала значить больше всего, породила симметричного и в чем-то равного врага — цивилизацию, в которой жизнь не стоит ровно ничего. Многие (иногда и я) утешают себя мыслью, что исламский терроризм существует до тех пор, пока существуют высокие цены на нефть — главный ресурс арабского мира; пока можно оплачивать подвиги звонкой монетой — осыпая ею, правда, уже родственников покойного. Оказывается, главный ресурс все же — далеко не монета и не обеспечившая ее нефть. Есть, еще есть самоотверженные фанатики, идейные борцы. И не в нефти дело, а в нашем повальном попустительстве и разложении: вот их главный ресурс, если кто пока не понял.
Каким будет главное противостояние нового века, уже понятно. Чем все кончится, тоже понятно. Всегда так кончается. Вопрос только — какова будет цена победы на этот раз. И на сколько десятилетий хватит Западу заряда пассионарности, прежде чем он снова расслабится и тем породит очередную убийственную силу — марширующую толпу фанатиков, одержимую идеей нравственной и религиозной чистоты.
Дмитрий Старостин. Американский ГУЛАГ. М., «Ультра. Культура», 2003, 320 стр.
Старостин пять лет провел в американской тюрьме и со знанием дела развенчивает миф о самой гуманной, самой безошибочной, самой комфортной пенитенциарной системе. Америка предстает у Старостина кафкианским лабиринтом, в котором живой души не встретишь (зато мертвых душ — сколько угодно). Абсурд, путаница, вязкость, клейкость, тупость, обман, деградация — вот картины, раскрывающиеся ошеломленному читателю; такой мир не только омерзителен — он еще и очень уязвим. Горе тебе, Вавилон, город крепкий! Не сказать, чтобы автор вовсе не любил Америку. Просто он ненавидит то царство тотальной несвободы и лжи, в которое она превратилась. Суровая проза, настоящий физиологический очерк. Впервые главы из книги Старостина начали появляться в «Фасе» и были встречены с любопытством и недоверием. Книга потрясает того больше. В особенности потому, что, когда все главы собраны в один том, становится ясен главный авторский посыл. Самое страшное — оказаться не перед лицом жестокости, а перед лицом забвения. В России тюрьма и воля соприкасаются гораздо ближе — чуть ли не каждый четвертый арестовывался, чуть не каждый второй зек сидел безвинно. В Америке заключенный — действительно гражданин отдельного мира, выключенный из мира живых. Его виновность не подвергается сомнению, его оценивают по другому стандарту — не то что в России, где и судьи почти всегда уверены в несправедливости собственных приговоров… Они же знают, как и под чьим давлением их выносят.
«Большинству американских граждан вообще безразлично: исправится преступник или нет. Они мыслят не в ветхозаветных даже, а в машинных категориях воздаяния»…
Нет, все-таки Россия лучше. Очень патриотичная книга.
Александр О’Шеннон. Ирландский блюз. М., «Алгоритм», 2002, 160 стр.
Первая книга (на подходе вторая — на этот раз роман, «Антибард») замечательного московского автора-исполнителя. Когда-то (он еще печатался под фамилией «Заяц» и был художником) мы вместе работали в мальгинской «Столице», и никто понятия не имел, как поет этот раздражительный очкарик. Это потом, в конце девяностых, по московским клубам начались его концерты, а диски «Ангел на белом козле» и «Истамбул» с трудом доставали у автора — они нигде не продавались. О’Шеннон — странный бард, фантастически артистичный, пародийный в каждом слове и отчаянно искренний в своей шутовской скорби. Больше всего он похож — по характеру отношений с лирическим героем — на раннего манерного Вертинского. Гомоэротические, педофильские, садомазохистские и прочие фантазии «ирландского барда», написанные вдобавок чаще всего на политические темы, идеально соответствуют времени: тут тебе и баллада об ирландском террористе, и песня о взорванном самолете, и латиноамериканские повстанческие мотивы — короче, Эрос и Танатос братья навек. «Здравствуй, дедушка Фрейд!» — называется один из альбомов О’Шеннона, и все тут по делу. Лирический герой этой книжки (в которой, увы, нет нот) — маленький человек начала двадцать первого века, маленький злой террорист, страдающий от всех возможных неудовлетворенностей, страстно преданный идее и пылко мечтающий о мировом господстве над всеми женщинами и некоторыми даже мужчинами. Очень разоблачительно, в меру надрывно, почти всегда смешно — а главное, временами дыхание перехватывает от подлинности некоторых строчек этого вечного лицедея: «Прости нас, Господи, а если не сумеешь, тогда прости хотя бы одного».
