У этого Командира Га не было даже своего личного дела – у меня имелось только личное дело товарища Бука. Ворочаясь в кровати, я все думал о том, как Га удается оставаться таким безмятежным? Поняв, что все равно не усну, я встал, зажег свечу и принялся внимательно читать личное дело Бука. Я был уверен, что мои родители не спали, они спокойно лежали и ровно дышали, слушая, как я шуршал бумагами в поиске хоть какой-нибудь информации о личности Га в деле товарища Бука. Я впервые стал завидовать сотрудникам отдела «Пуб Ёк» и их умению получать ответы на свои вопросы.
И вдруг телефон издал короткий, отчетливый звук. Раздался звонок – дзынь.
Послышался шорох простыней – мои родители насторожились в своих постелях.
Телефон на столе начал мигать ярким зеленым светом. Я взял телефон в руку и открыл его. На маленьком экране появилось изображение: тротуар, на одной из плит которого была звезда с двумя словами, написанными по-английски: «Ингрид» и «Бергман». Фото было сделано днем.
Я вновь вернулся к досье товарища Бука, стараясь найти любые изображения, на которых могла присутствовать такая звезда. В деле были все стандартные фотографии – вот его Партийная комиссия, вот он в шестнадцать лет получает свой значок Ким Ир Сена, вот он дает клятву вечной верности. Я перешел к фотографии членов его погибшей семьи, их скрюченные, но все же чистенькие, тела лежали на полу с запрокинутыми назад головами. Девочки в своих белых платьях. Мать, одной рукой закрывшая старших дочерей, другой держала за руку самую младшую. Увидев обручальное кольцо у нее на пальце, я почувствовал боль в сердце. Им, наверное, было трудно: отца арестовали, а они сами во время какого-то семейного торжества отравились «по всей видимости, угарным газом». Сложно даже представить себе, насколько тяжело потерять семью, когда любимые люди просто исчезают. Теперь я лучше понимаю, почему Бук тогда в яме велел нам подготовиться и советовал разработать план. Я прислушивался к тихому дыханию своих родителей в темной комнате и размышлял, стоит ли мне разработать план на тот случай, если одного из них не станет. Вот что, наверное, имел в виду Бук.
Разглядывая фотографию погибшей семьи товарища Бука, я обратил внимание на стол, на котором стояла банка консервированных персиков, всего лишь маленькая деталь, по сравнению со всем снимком. Зазубренная крышка консервной банки была отогнута назад, и тогда я понял, каким методом Командир Га был готов в любой момент исключить себя из собственной биографии – на его прикроватном столике стояла такая же банка с персиками.
* * *
В Подразделении 42 из-под двери отдела «Пуб Ёк» пробивалась полоска света. Я тихо прокрался мимо – никогда нельзя угадать, будут ли эти парни работать допоздна или же, наоборот, придут на работу рано.
Я увидел, что Командир Га спокойно спит, но его банка с персиками исчезла.
Растолкав его, я спросил:
– Где персики?
Он потер руками лицо и пригладил волосы.
– Сейчас день или ночь? – поинтересовался он.
– Ночь.
– Вот и мне кажется, что ночь, – кивнул Командир Га.
– Персики, – напомнил я. – Вот чем вы накормили актрису и ее детей? Вы так их убили?
Га повернул голову и посмотрел на свой столик. На нем ничего не было.
– Где мои персики? – всполошился он. – Это особые персики. Вы должны их вернуть, пока не произошло что-нибудь ужасное.
Лишь потом я заметил, как мимо нас по холлу прошла Кью-Ки. В полчетвертого ночи! Сирена, возвещающая о начале работы, должна сработать только через два часа. Я позвал Кью-Ки, но она не остановилась.
Я повернулся к Га.
– Не хотите рассказать мне, что такое Бергман?
– Бергман? – удивился он. – Я не знаю о чем вы…
– А как насчет Ингрид?
– Нет такого слова, – ответил он.
Я молча смотрел на него несколько секунд.
– Вы любили ее?
– Я и сейчас ее люблю.
– Но как? – поразился я. – Как вам удалось влюбить ее в себя?
– Близость.
– Близость? Что это?
– Это когда два человека ничего друг от друга не скрывают, когда у них нет секретов.
Я невольно засмеялся.
– Нет секретов? – спросил я. – Это невозможно. Мы тратим недели на то, чтобы выведать у субъектов сведения об их жизни. И всякий раз, когда мы подключаем их к автопилоту, они «вспоминают» какую-нибудь важную мелочь, которую мы пропустили. Узнать все секреты другого человека – простите, это просто невозможно.
– Нет, – возразил Га. – Она рассказывает вам свои секреты, а вы ей – свои.
Мимо снова прошла Кью-Ки. На этот раз с фонарем, закрепленным на голове. Я вышел из комнаты Га, чтобы ее догнать, – она была уже в конце коридора.
– Что ты тут делаешь ночью? – прокричал я ей вслед.
До меня эхом донесся ее ответ:
– Работаю.
Я догнал Кью-Ки уже на лестнице, но она не замедлила шаг. В руках она держала насос – обычный, какие продаются в магазинах, с подсоединенным к нему шлангом. Мы использовали его во время допросов для промывания желудка субъекта. Когда в него вводят много жидкости, он растягивается, причиняя человеку невыносимую боль. В перечне самых болезненных методов, применяемых для «развязывания языка» нашим подследственным, этот способ был на третьем месте.
– Куда ты это несешь? – спросил я.
Пролет за пролетом мы спускались все ниже и ниже.
– У меня нет времени, – ответила Кью-Ки.
Я крепко схватил ее за локоть и развернул к себе. Похоже, она не привыкла к такому обращению.
– Я совершила ошибку, – произнесла она. – Но нам на самом деле нужно торопиться.
Миновав еще два пролета, мы подошли к открытому люку.
– Нет, – сказал я. – Не надо мне рассказывать.
Она скрылась в люке, спустившись внутрь по лестнице. Я последовал за ней и увидел товарища Бука, который лежал на полу, корчась от боли. Рядом с ним валялась банка из-под персиков. Борясь с конвульсиями товарища Бука, Кью-Ки вводила трубку ему в горло. Изо рта у него текла черная слюна, он закатил глаза, что говорило об отравлении токсином ботулизма.
– Забудь об этом, – сказал я. – Токсин уже повредил ему нервную систему.
Она разочарованно фыркнула.
– Я сознаю, что напортачила, – произнесла девушка.
– Продолжай.
– Не нужно было этого делать, понимаю, – сказала она. – Просто он знает все.
– Знал.
– Да, знал, – произнесла она с таким видом, будто хотела пнуть трясущееся тело Бука. – Я думала, что смогу его расколоть, а затем мы вместе восстановим целостную картину. Я спустилась сюда и спросила его, чего ему хочется, и он сказал – персиков. – Она все же пнула его, но легче от этого, ей, видимо, не стало. – Вечером он сказал мне, что если я принесу ему персиков, то утром он мне все расскажет.
– Как он отличил день от ночи?
Она покачала головой.
– Еще одна моя оплошность. Я сама ему сказала.
– Все нормально, – успокоил я ее. – Эту ошибку совершает каждый стажер.
– Но ночью, – продолжала она, – я вдруг нутром почуяла что-то неладное, приехала сюда и обнаружила его в таком состоянии.
– С нутром работаем не мы, а отдел «Пуб Ёк», – заметил я.
– И что же мы смогли вытянуть из Бука? Практически ничего. Что мы услышали от Командира Га? Чертову сказку и еще историю о том, как «доить» вола?
– Кью-Ки, – произнес я, уперев руки в боки, и глубоко вздохнул.
– Не злись на меня, – попросила она. – Ведь это ты спрашивал товарища Бука о консервированных персиках. Ты рассказал ему о том, что Командир Га находится в этом здании. Бук просто сложил полученную информацию воедино.
Казалось, она готова была сорваться с места и убежать.
– Есть еще одно обстоятельство, – сказала она. – Помнишь, Командир Га спрашивал, чьи это персики – его или товарища Бука? Когда я подала товарищу Буку банку с персиками, он задал тот же вопрос.
– И что ты ему ответила?
– Что я ответила ему? Ничего, – вздохнула она. – Я же дознаватель, помнишь?
– Неверно, – возразил я ей. – Ты – стажер.
– Правильно, – согласилась она. – Дознаватель – это тот, кто добивается результатов.
* * *
За камерами для вновь прибывших субъектов находится центральная кладовая, где хранятся вещи подследственных. Она располагается на основном этаже, и я решил перед уходом пойти туда разведать обстановку. Все действительно ценное агенты Министерства государственной безопасности забирали себе еще задолго до того, как субъекты попадали к нам. Я осматривал полки со скудным имуществом, которое брали с собой люди, отправляясь сюда. Масса сандалий. Оказывается, враги государства, как правило, носят обувь седьмого размера. Здесь же лежали желуди, извлеченные из карманов людей, веточки, которыми они чистили зубы, рюкзаки с тряпьем и мисками для еды. А рядом с куском ленты, на котором было написано имя товарища Бука, я нашел банку персиков с красно-зеленой этикеткой: «Выращены в Манпо, законсервированы на Фруктовой фабрике 49».
