Я взял ее сумочку. Она была пустая. Немного помады, несколько монет и ключ. Старое удостоверение личности, скрепленное скотчем, с фотографией, где она вся в веснушках.
Ее звали Мари-Анж Бретеш. 25 лет. Живет в доме 16 в Круа-Бланш, на Кленовой аллее, корпус Д-7. Я записал на бумажке имя и адрес. Затем разбудил ее. Я придумал потрясный способ быстро привести ее в чувство, сунув ей палец в задницу. Она так и привскочила и, задыхаясь, с ошарашенным видом уставилась на нас. Мы были в полном отпаде.
– Что с тобой? – удивленно спрашиваю. – Что-то приснилось?
– Мудилы несчастные! – отвечает.
За такие слова ее следовало наказать. Врезаю ей пару раз по щекам и говорю:
– Имей в виду, дешевка несчастная, я записал твой адрес. Даже если ты куда переедешь или попробуешь спрятаться, мы сумеем тебя найти. А если не мы, то наши друзья. Их у нас в Круа-Бланш пруд пруди. И еще: если разболтаешь в полиции, все равно узнаем. И как-нибудь заглянем к тебе, не сомневайся! А когда уйдем, ты будешь выглядеть не на двадцать пять, а на шестьдесят лет! Честное слово, мы из тебя котлету сделаем! Ясно?
Она начинает тихо плакать. Вероятно, хандра заела.
Было часов десять, когда мы отъехали в стареньком «дофине». Карно же, как мы договорились, должен был тотчас откатить «ДС» куда-нибудь к обочине дороги. Затем притвориться дурачком и сообщить о находке полиции, чтобы она поскорее передала ее своему счастливому владельцу.
Выбрасываем девчонку на перекрестке около автобусной стоянки. Перед тем как отпустить, просим разрешения прикоснуться к ее волосам на лобке, – мол, это принесет нам счастье. «Валяйте», – говорит. Суем свои пятерни между ее бедрами. А эта дура начинает хихикать.
– Никогда не слышала, что это приносит счастье, – говорит.
– Чтоб сдох! – отвечаю. – Если трогаешь что-то грязное, это приносит счастье. Например, если вляпаешься в дерьмо, тоже!
Вылезает она не очень довольная. Нам же страшно весело, а это главное. Оставив ее в пригороде на произвол судьбы, мы отъехали.
Теперь нужно было решить, куда направиться. К нам? Об этом не могло быть и речи. Легавые станут звонить во все двери. Собирать сведения на всех лестничных площадках. Нет, показываться в нашем районе нельзя. Всегда найдется добрая душа, чтобы нас заложить. Такие парни, как мы, заросшие и расхристанные, сразу заметны. Особенно у нас, в рабочем районе. Рабочие не любят бездельников. Когда мы попадаемся им на пути, они обзывают нас иисусиками. Ну естественно, они ишачат весь день, а мы баклуши бьем. Пропадаем по ночам, днем дрыхнем, что-то перепродаем, иногда подбираем бабешек, подчас малышек, если они смазливые. Все это никак не способствует нашей популярности… Что бы мы ни делали, смею вас заверить, все попахивает дерьмом. Даже когда нам случается честно потрудиться, когда мы стараемся как-то выплыть на поверхность, всегда найдется здоровяк с крепкой шеей, который попытается нас облапошить или вызвать на драку. «Чего стараешься, милашка? Не испорть свои ручки!» – вот что мы слышим в свой адрес. Они нас принимали за девок… Когда же эти девки, к их удивлению, врезают им по яйцам, а затем играют ножичком перед носом, тогда они убеждаются в своей ошибке и, желая отомстить, выставляют за дверь. Как бы вы поступили на нашем месте? Согласились бы умываться, подрезать волосы, напяливать отвратительные рабочие комбинезоны и кепки? Ну уж нет! Ради этих говнюков – никогда!
– Надо бы раздобыть деньжат, – предлагает Пьеро.
Отменное проявление здравого смысла! С пустыми карманами далеко не уедешь. Нужен некий минимум бабок. Хотя бы чтобы напоить нашу колымагу.
Пьеро заговорил о кассовых аппаратах, магазинах подальше от центра или какой-нибудь беззащитной старушке, у которой, как бывало не раз, мы брали взаймы ее пенсию, и так далее. Внезапно вспоминаю про девяносто тысяч хирурга в моей куртке. И огромная волна нежности к человеку охватывает меня. Я и забыл о деньгах Лорага. Понимаете, насколько мне было непривычно само понятие о краже. Естественно, в те времена.
– Замри, – говорю я Пьеро. (Я уж представлял себе, какой эффект произведу на него.) – Посмотрю-ка, не осталось ли у меня немного монет.
И внезапно выбрасываю всю пачку ему на колени. Останавливаю «дофин», чтобы не пропустить выражение на его роже.
Право, не зря я это сделал. Он смотрел на купюры, не решаясь к ним притронуться.
– Сосчитай! – говорю ему.
И тот начинает икать, как слепой, которому вернули зрение. Особенно узнав, откуда эти денежки взялись.
Внезапно понимаем, что здорово проголодались. На горизонте как раз возникла забегаловка, чтобы заморить червячка.
– Невозможно, – говорит Пьеро. – Я не могу войти в кафе в своих окровавленных брюках!
– Мы купим тебе новенькие, – отвечаю. – И сейчас же!
– Где?
– В недавно открытом универсаме. Там нас не знают.
* * *
Через пять минут въезжаю на огромную стоянку.
– Скажи, чего бы тебе хотелось купить? – спрашиваю у Пьеро.
– Брюки, – отвечает. – Трусы. Шоколад. Курево.
Перед тем как выйти, оставляю ему пистолет и половину денег.
– Никуда не отходи. Только в случае шухера. Если вдруг какой-нибудь мудак или полицейский тебя узнает. В этом случае сваливай. Я сам как-нибудь выкручусь.
Такая перспектива его не устраивает.
– А где я тебя найду? – спрашивает.
– По запаху, старина… Скажем, в Париже. Под Эйфелевой башней!
Оставив его в раздумье, я направился к огромному магазину.
* * *
В дверях меня задерживает какой-то тип и фамильярно спрашивает: «Ты уверен, что пришел куда надо?»
Смотрю на него с выражением нежности, стараюсь вовсю. Никогда не забуду его рожу! Ему лет эдак сорок, усы и налитая кровью шея человека, который все свободное время проводит в бистро. Костюмчик на нем отменный, замшевые ботинки, модный галстук. Светлые глаза, густые, коротко подстриженные волосы. По тому, как у него торчат уши, ясно, что он каждую субботу сидит у парикмахера… Бляха служащего выглядит на нем излишней – его видно за сто метров. В крайнем случае, угадаешь по запаху бриллиантина. Он так и излучает благополучие и глупость. Улыбается во весь рот и стоит себе руки в брюки – вполне возможно, чтобы чесать яйца. Типичный оптимист-служащий, который считает, что «лучше развлекаться, чем кончать жизнь самоубийством».
Разглядывая мою шевелюру и двухдневную щетину, он, безусловно, потешался. Что бы ни случилось, этот тип никогда не пустит себе пулю в лоб. Самая большая неожиданность подстерегала бы его в том случае, если бы я двинул ему по роже. Видит Бог, как мне хотелось это сделать!.. Придурки меня завораживают. Они так прекрасны, что хочется их потрогать. Отсюда все мои неприятности в жизни. На сей раз от них меня спасает усталость. Я только несколько секунд не спускаю с него глаз.
Без труда представляю себе, как этот холостяк живет у мамаши и разгуливает по дому в штопаных носках. Как тискает продавщицу, которую застал за кражей пачки колготок. Такие парни мне знакомы еще по армии. Таким был, например, мой старшина, большой знаток пива. Но этот мог оказаться болельщиком команды по регби, способным таскаться за нею по всей стране. Я воображал, как он орет на матче с тем большим удовольствием, что сам никогда не держал в руках овальный мяч и не понимает правил игры. До чего же он был мне знаком, этот частный инспектор полиции! Аж мог сойти за друга детства или старого кузена. Между тем мы принадлежали к разным детским садикам. Ибо я всякий раз, когда представляется случай, краду в магазине какую-нибудь мелочь. Я никому не делаю зла, никого не лишаю пищи. Тогда как он, его мечта, его идеал, его слава заключаются в том, чтобы схватить бабенку, которая крадет рождественские шарики для своих малышей. Это хуже, чем быть фараоном, хуже всего на свете, это значит быть верным служакой, и ничего другого.
Мне уже приходилось сталкиваться с инспекторами, которые мешали мне войти в магазин. Они подозрительны, и не без оснований. Но я не выношу этого. Особенно сейчас, когда я по-честному пришел купить кое-что, имея в кармане сорок кусков. Я сыт по горло этой подозрительностью! Никогда я еще не чувствовал себя таким униженным. Даже больше, чем когда меня однажды схватили с полными карманами консервов. То была ненависть заключенного к надзирателю. «Придется стерпеть, – сказал я себе, выдержав насмешливый взгляд этой полицейской дешевки. – Но пусть лучше на моем пути не попадается!»
– А почему бы и нет? – отвечаю ему.
Он не двигается с места. Только покачивается на ногах, не спуская с меня глаз. И произносит еще одну любезную на свой лад фразу:
– Дело в том, что тут покупают. Нужно иметь деньги.
Испытывая невероятное наслаждение, без комментариев выкладываю ему четыре купюры по 10 тысяч.
Какая прелестная оказалась шутка! Он хохочет, я тоже! Просто оба умираем от смеха. Теперь ему ясно: перед ним еще один сыночек богатых родителей, вырядившийся в нищего!..
