— Соку хочешь, солнышко?
Она рассказала ему, что мама совсем спятила на по поводу планировки интерьеров, со всеми обсуждает интерьеры со страстью невежды; что старший брат Кит окончательно стал королем всех подонков, как, впрочем, и все старшие братья в мире; что в школе ей так скучно, что по окончании она будет гулять и пить целый месяц; что планов на будущее у нее никаких нет, поскольку планирование будущего еще скучнее, чем школа. В мире столько скучных тупиц, которые, дабы не чувствовать себя несчастными, хотят, чтобы все остальные тоже стали скучными тупицами. Грэйс на это не поймаешь, ни в жисть. Не дождутся.
Лерою было приятно в компании Грэйс.
— Слушай, — сказал он, когда они допили остатки кофе. — Есть в мире стадолларовая бумажка, на которой написано твое имя — в том случае, если к моему приходу через три часа этот свинарник будет похож на цивилизованное жилище.
Она закатила глаза — больше по привычке, чем раздраженно. Свинарник она убирала периодически — что-то вроде дочернего долга. Нанять профессионалку было бы дешевле, но Грэйс нужны были средства, чтобы держать скучных тупиц на расстоянии, и Лерой счастлив был ей эти средства предоставлять. Если бы ее мать хотя бы отдаленно напоминала Грэйс, Лерой был бы женат на ней до сих пор. Наверное.
Он быстро оделся, выбрав несколько вещей из единственного в квартире шкафа, содержащегося в идеальном порядке. Ни одна вещь в этом шкафу не стоила меньше трехсот долларов, а некоторые из пиджаков стоили тысячи. Грэйс спросила его однажды, откуда у него деньги на такую роскошь. Вскоре она поняла, что спрашивать такое не надо. Когда в его личные дела вмешивались без спросу, Лерой становился страшен.
Он вышел на улицу.
Президентская Улица перпендикулярна въездной дороге, обслуживающей вечно забитое Бруклин-Квинс Скоростное Шоссе, пролегающее внизу, в котловане, похожем на высохшую реку с кирпичными набережными. Облака выхлопа поднимаются, раздуваясь, из грязного мерзкого котлована и распространяются по району. Лерой перешел Шоссе по узкому пешеходному мосту в двух кварталах от дома. Автомобильная пробка на Атлантик Авеню была гуще обычного. Перейдя улицу и вызвав неспешной своей походкой гнев водителей, чье движение очень малой, дюйм за дюймом, скоростью он таким образом прервал, Лерой углубился в прелестные узкие улицы Бруклин Хайтс. Пункт назначения — большое частное кафе с зеленым козырьком. Вроде бы еще не открылось — было десять тридцать утра. Клерки из близлежащих контор еще не вышли на перерыв. Три официанта обменивались скабрезными шутками в углу. Хозяин сидел за стойкой, проверяя какие-то цифры и занимая жирным своим телом много места. Алюминиевая двухдюймовая труба небрежно лежала на стойке на северо-запад от локтя хозяина.
Лерой присоединился к нему у стойки, попросив Блади Мэри. Сделалась неудобная пауза.
— Вы ведь знаете, — сказал хозяин, пытаясь говорить рассудительно, — что у нас нет алкогольной лицензии. Да и время неурочное.
— Я тебе, толстая свинья, год назад сказал, что нужно заиметь лицензию, — сказал Лерой. — Ты не слушаешь никогда.
— Мы подали прошение. Но такие дела занимают время.
— Ты что же это? — удивился Лерой. — Ты мне, кажется, возражаешь? А? Возражаешь?
— Нет, сэр.
— Все, что нужно сделать — дать взятку нескольким людям, дурак ты толстый. Ну, ладно, тащи мне кофе, стакан апельсинового сока, и пепельницу, будь добр.
— Ланс! — позвал хозяин. — Кофе и сок мистеру Лерою.
— И пепельницу.
— Извините. Пепельниц нет. Вы, наверное, слышали про запрет на курение в закрытых помещениях, — толстяк нервно засмеялся.
— Запреты ко мне неприменимы, — сказал Лерой. — Я думал, ты знаешь. Ну, хорошо, тогда я с тебя возьму двести долларов лишних в этот раз.
— Э… простите… мистер Лерой…
— Поскольку ты мне пепельницу не принес, — объяснил Лерой. — Ты что, думал, что тебе это так и сойдет?
— Хорошо, мистер Лерой, — сказал хозяин упавшим и, как показалось Лерою, слегка мстительным голосом. — Кстати, мистер Лерой, тут кто-то с вами хочет поговорить. Я к этому отношения не имею.
— Ага, — сказал Лерой. На самом деле, он все это время ощущал чье-то присутствие у себя за спиной. — И кто же это?
— Это я, — раздался позади хрипловатый невыразительный голос.
Делая серьезное лицо, Лерой медленно повернулся. Говорящий был большой мужчина в очень вульгарном официальном костюме. Иссиня-черные волосы зачесаны назад и щедро пропитаны гелем. Очень темные глаза остановились на переносице Лероя. Чисто выбрит. На мощном волосатом запястье Ролекс, на другом запястье, не менее волосатом, золотой браслет. На толстых пальцах кольца с нескромного вида камнями.
— Тебя зовут Лерой? — спросил мужчина без интонации.
Не отвечая ему, Лерой изучал говорящего. Поизучав, он решил, что говорящий ему не нравится. Настроение от этого резко улучшилось — он любил, когда ему кто-то не нравился. Память снова работала, и блок больше не мешал. Внезапно большой мужчина положил руку Лерою на плечо, а другой взял со стойки алюминиевую трубу. Движения его были медленные, основательные, привычные, и целью имели дать жертве хорошо понять, что будет дальше. Эта намеренная медлительность дала Лерою необходимое для действия время. Не отрывая глаз от лица большого мужчины, Лерой ударил его кулаком в пах, одновременно хватаясь за противоположный конец алюминиевой трубы. Глаза большого мужчины широко открылись. Хриплый рык вылетел изо рта. Он совершенно точно намерен был убить Лероя, как только боль уменьшится. Картина зверского убийства Лероя мелькнула у него перед глазами, радуя, и мелькнула бы еще раз, если бы Лерой не приподнялся слегка с вертящегося стула и не боднул бы его лбом в лицо. Затрещал картиляж, брызнула кровь. Большой мужчина отпустил трубу. Лерой выпрямился. Схватив противника за влажные от геля волосы, он согнул его пополам и трубой выбил ему передние зубы. Бросив его на пол, он стал бить его ногой — в ребра, в лицо, в живот, в спину — пока жертва не превратилась в вопящий, умоляющий, бесформенный и обильно кровоточащий кусок ничего не соображающей клетчатки.
Лерой повернулся к хозяину, стоящему на ногах и смотрящему с опаской на происходящее
— Это ты его сюда пригласил?
Отступая назад, хозяин сказал хрипло:
— Э, не надо сердиться, мистер Лерой.
Лерой взял его за воротник и поднял трубу.
— Отвечай на вопрос.
— Я очень, очень сожалею. Очень, сэр.
— Ты попросил его придти?
— Нет, это было совсем не так!
— А как это было?
— Он из мафии, сэр. Его отец… мистер Лерой, сэр… его отец — под самым главным стоит.
— Ну и что?
— Он сказал, что теперь собирать здесь урожай будет он.
Лерой подумал.
— Понимаю, что это вызовет некоторые затруднения, — сказал он.
— Да, сэр. Но это ничего, сэр. В смысле, платить кому-то одному — это ничего, это терпимо. Затруднительно, но терпимо.
— Нет. Я имею в виду, что платить двум затруднительно. И все-таки — ты попросил его придти именно сегодня, зная, что сегодня мой день?
— Нет.
— Он спрашивал тебя, в какие дни я сюда прихожу?
Хозяин молчал, глядя на Лероя умоляюще.
— Трусишка, — сказал Лерой. — Подлый, тупой, незначительный подонок. Слушай. Деньги мне нужны. Но и самоуважение тоже нужно. На этот раз я тебя прощу. Поскольку деньги нужны. Но в следующий раз я скажу — черт с ними с деньгами, и сделаю с тобой тоже самое, что только что сделал с ним, только еще хуже. Понял?
— Э…
— Я тебя спрашиваю — понял, гигантская свиная какашка?
— Сэр! Если вы оба будете здесь собирать урожай, урожая вскоре не будет вообще. Два урожая мне платить нечем.
— Скажи тогда ему, чтобы больше сюда не приходил.
— Лучше бы вы.
— Что — лучше бы я? Лучше бы, чтобы я сюда не приходил?
— Нет, лучше бы вы, — сказал хозяин, пытаясь говорить рассудительно, — сказали ему, чтобы он сюда не приходил. Вы понимаете, да, мистер Лерой?
— Не очень, — сказал Лерой серьезно. — Однако, как-то все-таки неприлично, ты прав. Сидели мы с тобой, разговаривали, как два законных зарегистрированных избирателя… Ты голосовал в прошлом году? Голосовать нужно обязательно, всегда. Из всего регистра голосовала в прошлый раз может быть треть — что из этого вышло, сам знаешь. Эй! — он повернулся к месиву протоплазмы, которое вроде бы ползло к выходу. — Эй! Я с тобой еще не закончил.
Вразвалку Лерой подошел к месиву, сунул руки в карманы, и ногой перевернул конкурента на спину.
— Как тебя зовут, сынок?
— Питер, — сказал большой мужчина с большим трудом.
— Генеалогическое наименование?
— А? Ч… Чего?
— Фамилия твоя как, Питер.
— Гбгнфбни.
— Прости, как?
— Джулиани, — выдал наконец Питер сквозь кровь и осколки зубов.