Марта еврейка по национальности. Это означало, что придется прибегать ко лжи, останавливаясь в некоторых отелях, — если только они вообще там когда-нибудь окажутся, и вам не избежать неизменного чувства гадливости от низости окружающего мира. А стоит наступить тяжелым временам — и будешь плыть по течению, но неизвестно куда в опасном житейском море.
Он снова уселся за рабочий стол. Еще сто долларов для Испании. Барселона пала; длинные, запыленные колонны ее защитников с боями пробиваются к французской столице, а над их головами постоянно летают вражеские самолеты. Из-за чувства вины, из-за сознания, что не ты сейчас бредешь, поднимая клубы пыли, по испанским каменистым дорогам, не у тебя кровоточат стертые от долгих переходов ноги, не тебе постоянно угрожает смерть, — приходится отдавать сто долларов, остро чувствуя, что этой крохотной суммы мало, но, сколько бы ты для этой цели ни отдал, все равно недостаточно. Гонорар за три четверти «Приключений Дасти Блейдса» — в пользу убитых или еще умирающих в Испании.
День за днем окружающий мир водружает новую ношу на твои плечи. Сбрось фунт — глядь, а уже тащишь на себе целую тонну. «Выходи за меня замуж! — предлагает он. — Выходи!»
А его герои… Ну и что теперь делать Дасти? Что ему делать такое, чего прежде он еще не делал? Вот уже целый год, по пять вечеров в неделю, Дасти пребывает в руках Флэкера или в плену у кого-то другого, такого же, как он, Флэкер, может, только с другим именем, и каждый раз ему удается бежать. Ну а теперь что ему делать?.. Пылесос грохочет теперь в коридоре, прямо за его дверью.
— Ма-ам! — заорал он. — Прошу тебя, выключи ты эту проклятую машину!
— Что ты сказа-ал? — послышалось в ответ.
— Ничего-о!
Наконец он свел воедино банковские счета. Цифры, как это ни печально, убедительно демонстрируют, что он превысил банковский кредит на четыреста двенадцать долларов, а не на сто одиннадцать, как утверждают в банке. Хочешь не хочешь, а он еще увеличил сумму своей банковской задолженности. Эндрю засунул поручительства и банковскую ведомость в конверт, где хранились квитанции об уплате подоходного налога.
— Да бросай же ты, Чарли! — донесся мальчишеский голос с бейсбольной площадки. — Побыстрей, чего тянешь?
Как хочется пойти поиграть с ними! Эндрю переоделся, нашел в дальнем углу кладовки старые шиповки, старые штаны — они ему узки. Ничего не поделаешь — он толстеет. Если на это не обращать внимания, не заниматься физическими упражнениями… а вдруг с ним случится что-нибудь серьезное — так его просто разорвет, как надутый пузырь! А заболеет — придется лечь в постель, возиться с собой… Да, а может, у Дасти нож лежит в кобуре под мышкой?.. Вот он и соображает: как бы половчее его оттуда выхватить и вонзить в противника?
Квартплата, еда; учительница музыки; продавщицы в модном магазине Сакса, подбирающие наряды его сестре; проворные девушки, красящие скобяные изделия в мастерской отца; зубы у него во рту; врачи — все это оплачивается словами, которые он придумывает, что родятся в его голове…
Ага, вот: «Послушай, Флэкер, я знаю, что ты замышляешь». Звуковые эффекты: звук выстрела; стоны. «Скорее, скорее, пока поезд не домчался до переезда! Смотри — он нас догоняет. Скорее! Как ты думаешь, догонит?» Сумеет ли Дасти Блейдс опередить банду отчаявшихся фальшивомонетчиков и убийц и первым добраться до яхты? Сможет ли он, Эндрю, и впредь продолжать в том же духе?.. Годы, неумолимые годы… Ты все толстеешь, под твоими глазами залегли глубокие морщины, ты слишком много пьешь, приходится все больше платить врачам, так как смерть близится и жизнь не остановишь, в ней нет отпусков, и ни в один из прожитых годов ты не мог сказать: «Все, баста! Весь этот год я намерен сидеть сложа руки. Прошу меня нижайше простить!» Дверь в его комнату отворилась. На пороге стояла мать.
— Марта звонит…
Эндрю зацокал шиповками по полу, держа в руке старую перчатку филдера. Намеренно закрыл поплотнее дверь в столовую, давая понять матери — разговор строго конфиденциальный.
— Хэлло! Да. — Он слушал ее с самым серьезным видом. — Нет, думаю, что нет. До свидания, Марта, желаю удачи! — Он стоял, глядя в нерешительности на телефон.
Вошла мать; подняв голову, он спустился по ступенькам к себе на террасу.
— Эндрю, — начала она. — Хочу тебя кое о чем спросить…
— О чем?
— Ты не мог бы дать мне взаймы пятьдесят долларов?
— Боже мой!
— Они мне нужны позарез! Ты ведь знаешь, — если б не так, не попросила бы. Деньги нужны Дороти.
— Для чего?
— Собралась на очень важную для нее вечеринку; придет масса влиятельных людей, ей могут предложить роль, она уверена.
— Неужели приглашение на эту вечеринку стоит пятьдесят долларов? — Эндрю в раздражении стукнул шиповкой по верхней ступеньке, и от нее отвалился комок засохшей грязи.
— Конечно нет, Эндрю, что ты. — Тон у матери подхалимский — всегда такой с ним берет, когда выклянчивает деньги.
— Ей придется купить себе платье — не может ведь пойти на прием в старом! К тому же там будет один человек, она к нему явно неравнодушна.
— Так она его не добьется в любом платье — новом или старом, все равно, — мрачно предсказал Эндрю. — Твоя дочь далеко не красотка.
— Знаю! — Мать взмахнула обеими руками, — в эту минуту она казалась такой беспомощной, такой печальной. — Но все же… пусть попытается, пусть предстанет перед ним в своем лучшем виде. Мне ее так жаль, поверь, Эндрю!
— Все обращаются только ко мне! — завопил Эндрю высоким, пронзительным голосом. — Почему меня не оставляют в покое? Всем нужен только я. Ни минуты покоя! — Вдруг заплакал и отвернулся от матери, чтоб она не заметила его слабости.
С удивлением глядя на него, покачивая головой, она обняла его за талию.
— В общем, ладно, хватит. Делай, Эндрю, только то, что хочешь, и ничего, что тебе не по душе!
— Да, конечно… Да, прости меня. Я дам ей денег. Прости, что сорвался и наорал на тебя.
— Да не давай, Эндрю, если не хочешь!
Мать сейчас говорила искренне, и он верил ее словам; засмеялся натужно.
— Хочу, мам, очень хочу! — Похлопал ее по руке и направился на бейсбольную площадку.
А она так и осталась стоять, озадаченная, на верхней ступеньке.
На поле так хорошо — светит солнце, задувает легкий ветерок. На час Эндрю позабыл о всех своих бедах; но передвигался он по площадке так медленно… Бросок мяча отзывался болезненным уколом в плече. Игрок на второй базе уважительно назвал его «мистер», чего не сделал бы еще год назад. Тогда Эндрю было двадцать четыре.
Пробежка на восемьдесят ярдов
Передача слишком высокая и неточная, — пришлось сделать тоже высокий прыжок в сторону; мяч глухо ударил его по рукам, и он, увидев несущегося на него хавбека, выставил вперед бедро. Мимо промчался центровой, отчаянно пытаясь ухватить Дарлинга за колени и свалить на землю, но он, на высоком прыжке, ловко, без особых усилий обежал блокирующего игрока и лайнсмена1, которые устроили небольшую свалку неподалеку от линии схваток. Перед ним открывалось свободное пространство — ярдов десять, не больше; он бежал тяжело дыша, чувствуя, как колотятся по его ногам длинные щитки, слышал топот шиповок — игроки бросились за ним в погоню; другие беки хотят его опередить, оказаться первыми на боковой линии, у ворот, — весь эпизод у него как на ладони: игроки устремились к нему на полной скорости, блокируют, отвоевывают себе позицию повыгоднее — то пространство, которое ему еще предстоит преодолеть; все это он видел ясно, отчетливо, резко — будто впервые, будто раньше не понимал, что здесь, на поле, вовсе не беспорядочное, бессмысленное смешение азартно бегущих на большой скорости людей; что недаром шлепают по земле шиповки, раздаются крики игроков…
Довольный, улыбался про себя на бегу, крепко удерживая мяч перед собой двумя руками; колени его высоко подпрыгивали, он бежал, крутя бедрами, как девица, — бежал стремительно, самый активный на этом разбитом поле бек. Первый хавбек ринулся к нему; он подставил ему ногу, потом, в последнее мгновение, получив сильный удар в плечо от нападающего, резко ушел в сторону, но не упал и своего стремительного движения вперед не прервал — надежные шипы вынесли его на твердое покрытие площадки. Теперь перед ним оставался только один, последний защитник. Осторожно, даже вяло двигался он на него, протянув вперед согнутые в локтях руки. Дарлинг посильнее прижал к себе мяч, подобрал его под себя, сделал финишный рывок, — казалось, он не бежал, а летел по воздуху, усиленно работая ногами, поднимая повыше колени, готовый бросить все свои двести фунтов веса в хорошо рассчитанную атаку, уверенный, что преодолеет последнюю преграду — этого защитника. Ни о чем больше не думая, чувствуя, как слаженно, словно машина, работают его руки и ноги, он помчался прямо на него, с ходу ударил его руками — одна рука разбила игроку нос, тут же брызнула струйка крови, заливая ему руку; он видел искаженное злобой лицо, свернутую от удара голову, скривившийся рот… Резко повернулся, прижав к груди обе руки с мячом, — защитник далеко позади — и без особого труда направился прямо к линии ворот. За спиной у него все глуше шум от рыхлящих почву шиповок противников — отстали безнадежно…
