В любом случае она убивает таким образом свое личное время. (©Краткий сборник подходящих случаю фраз. Версия для учителей.)
„Общее впечатление: Я не могу не восхищаться ее уверенностью в себе, мне нравится ее новая прическа, и, мне кажется, ее ждет большое будущее. Я не меньше ее повинен в напускном цинизме, если уж говорить откровенно. Правда, мне кажется, что у меня есть на это уважительные причины. Когда мы с Сарой только начали ссориться, я беспощадно критиковал почти каждый диск, преподнося его как образец дряни, халтуры или плагиата (я ничего не знаю о музыке, если не считать сочинений Холла и Оутса). Я начал писать „кого“, вместо „кто“. После ее ухода я наконец я отвел душу, посетив несколько кинопоказов. При этом я злобно пялился на экран, потом в своих рецензиях всех режиссеров смешал с грязью (я ничего не понимаю в кино; знаю только, что мне нравится „Побег из Шоушенка“ и фильмы Педро Альмодовара. Впрочем, про Альмодовара я молчу, чтобы не выглядеть слишком уж пафосным)“».
Вообще, если говорить начистоту, мне все равно, что и о чем писать. Сама жизнь решала, какими должны быть мои обзоры, а не я. И сегодня, с похмелья после ужасной ночи, я предвидел, что кому-то не повезет. Но кому?
На Зои была черная рубашка поло и очки, хотя она на самом деле в них не нуждалась, но они делали ее похожей на выпускающего редактора какого-нибудь крупного столичного издания, кем, как она любит напоминать, она в какой-то степени и является. Думаю, в душе она сожалеет о том, что мы знакомы с университета, с тех времен, когда она носила футболки с логотипами и эмблемами всяких попсовых групп, кеды и не имела проблем со зрением. Тогда у нас с ней были общие интересы, вели откровенные беседы о будущем и нашем месте в нем. Потом каждый из нас пошел своей дорогой. Зои по пути обзавелась этими очками, а я, пожалуй, только мешками под глазами.
— «Абрицци». Это новый итальянский ресторан. Для рубрики «Недавно в городе». Тебе должно понравиться, — продолжила она. — Помнишь, ты называл хлебные палочки вегетарианской колбасой? А когда мы ходили в «Пицца хат» на Хеймаркет, ты злился, оттого что они выставляли на столы хлебные палочки, а ты считал это уловкой, призванной помешать тебе добраться до всего остального на шведском столе?
Разве не удивительно, что я так и не стал знаменитым кулинаром?
— Кстати говоря, выглядишь ты ужасно. А чем это от тебя пахнет?
— Должно быть, ежевикой, — ответил я, — или лохом. Я только что завтракал вместе с таким.
— Это не ежевика, — принюхалась она, — скорее и вправду лох. Как дела у Дэва?
— Как обычно, — ответил я, глядя на распечатку, принесенную ею. — Значит, ресторан. Еще один.
Зои только улыбнулась. Она была добра ко мне, давала мне работу, а я в ней нуждался и не мог не испытывать чувства благодарности. Однажды вечером, когда у нас с Сарой все пошло наперекосяк, я излил Зои — как старому другу — свою душу, рассказал обо всех ошибках, совершенных мною на жизненном пути. Я тогда был излишне откровенен, не в меру пьян и ощущал себя совершенно потерянным. Я сказал ей, что, если бы мог начать все заново и если бы у меня было что-то свое, творцом чего мог бы быть я сам, все было бы по-другому. Несмотря на все, что случилось с тех пор, и разделяющее нас расстояние, я должен проявлять к ней справедливость, как она ко мне. Ей, несомненно, очень понравился последний обзор; что-то в нем затронуло душу этой девушки, считавшей себя искушенной во всем женщиной, — но стоило мне об этом подумать, как в моем воображении возникла следующая сцена. Шеф-повар «Хамсина» с нетерпением ожидает возвращения официанта, посланного за газетой. Он знает, что его ресторан наконец-то отметили в прессе, и думает: «Вот и нас почтило своим вниманием ресторанное сообщество. Прислало эксперта, поездившего по миру, и действительно разбирающегося в светской жизни. Чем же он порадует меня? Какими словами он описал чудеса, творимые мною на кухне?» И тут вбегает официант, размахивая над головой влажным от дождя экземпляром «Лондонских новостей». Шеф читает заголовок: «Пустое место», — и эти слова навсегда будут пульсировать в его разбитом сердце. Сейчас, когда внутри его ворочается отчаяние, а глаза застилает пелена, он и помыслить не может, что все это ничего не значит. Но все в порядке. Завтра вечером в «Хамсине» будет столько же посетителей, сколько и сегодня. Никому нет дела до того, что написано в статье. Даже меня это занимало, только пока писал статью, потом же я сел смотреть очередную серию «Слабого звена». Ну а господин Хамсин? Господин Хамсин запомнит эти слова до самой смерти и никогда больше не будет так уверен в своем кулинарном таланте. И все это из-за человека, давно уже забывшего, что именно он заказал.
Я тряхнул головой. Видение исчезло.
— Где этот ресторан?
Пусть он будет где-нибудь в центре. Только не в Хэрроу, не в Аксбридже и не в Мадшуте. Последнее, чего мне хочется в этой жизни, так это битый час тащиться до Мадшута и есть там за свои деньги в плохом китайском ресторане.
— Шарлотт-стрит, — улыбнулась Зои.
Шарлотт-стрит. Я был там. Только вчера.
Синее пальто. Модные туфли. Улыбка.
Что, если бы я попробовал поговорить с ней вчера? Нормально поговорить?
— Для тебя заказан столик на шесть часов.
— На шесть? Должно быть, у тебя неплохие связи.
Она ухмыльнулась. Я опять вспомнил университет.
Когда мы успели так измениться? Может, мы все еще только прикидываемся взрослыми, пресыщенными и желчными? Не знаю, правда, на кого мы пытаемся произвести впечатление: на мир или друг на друга.
— По мне, так для нас подходит любое время. Спроси, что они сами предложили бы, закажи это, сохрани чек, не наглей и плати за выпивку сам. И еще: не планируй ничего на вечер вторника.
— Почему?
— Пойдешь на открытие галереи.
— Но я же ничего не понимаю в искусстве.
— Это работа! — отрезала она. — Я думала, тебе она нужна.
По дороге домой я знакомился с аудио- и видеодисками, о которых мне надо было написать, пытаясь придумать, как бы получше обыграть их названия. Дома меня ждали письма, присланные по электронке, но мне совершенно не хотелось их читать. В них говорилось, каким дураком я себя выставил, что мне надо повзрослеть, решить проблемы с психикой и так далее.
«Джейс, — писал Бен. — Не хочешь ли пойти выпить кофе? Было бы неплохо поболтать».
Удалить.
«Джейсон, это Анна, — письмо от лучшей подруги Сары. Она с нетерпением ждала этой помолвки, чтобы получить возможность посуетиться, устраивая девичник, и купить розовые крылышки для всех участниц их традиционного похода по барам. — Я думаю, тебе надо критически взглянуть на себя и, может быть, бросить пить. Это нездоровое пьянство, Джейсон, алкоголь усугубляет ситуацию. А еще ты должен оставить в покое Сару и Гарета. У тебя был шанс, ты его не использовал, и теперь должен отнестись к этому как взрослый».
Удалить.
Следующее письмо… О…
Гэри.
«Джейсон. Послушай, приятель. — Я поморщился. Он написал „приятель“, он пытается быть дружелюбным. Хуже, он пытается выглядеть понимающим. — Сара не знает, что я тебе это пишу, так что пусть это останется между нами… — Разумеется, она знает, Гэри. Ты сам ей сказал, и ей показалось, что это плохая идея, но ты решил вести себя как взрослый, и тогда она, наверное, сказала: „Вот за это я тебя и люблю. Господи, как хорошо встречаться с по-настоящему взрослым мужчиной“. А потом, пока ты писал письмо, она стояла у тебя за спиной и читала. — Я увидел твои комментарии, и хочу сказать, что представляю, как ты себя чувствуешь. Я бы тоже не хотел потерять Сару. Случившееся указывает на наличие каких-то нерешенных вопросов. Если захочешь поговорить…»
Дальше я не стал читать и быстро напечатал ответ:
«Спасибо, Гэри, это очень великодушно с твоей стороны», — и спустился к Дэву, чтобы предложить ему закрыть магазин и пойти выпить.
Знаешь, Анна, иногда пинта-другая действительно могут решить все проблемы.
Нет ничего хуже, чем сидеть в ресторане в полном одиночестве. Люди, которым часто приходится это делать, подтвердят мои слова. Но сегодня я не против, мне надо подумать.
Моя прогулка с Дэвом Ранджитом Санданандой Пателем закончилась в Постмен-парке. Мы часто приходим в этот уголок между Литтл-Британ и Эйнджел-стрит, чтобы поглазеть на таблички, которые так нам нравились.
Дело в том, что в 1887 году сын скромного настройщика роялей Джордж Фредерик Уоттс написал в «Таймс» письмо, изложив в нем весьма оригинальную идею. Он решил, что следует каким-то образом сохранить память о подчас действительно самоотверженных поступках простых людей. Открытие данного мемориала предлагалось приурочить к золотому юбилею королевы Виктории, и стоять бы ему в центре Лондона как памятнику рядовым людям, пожертвовавшим собой ради неких высших целей. В общем, вполне святое дело. И вот теперь мы забредаем сюда каждый раз, когда бываем поблизости. Поскольку офис «Лондонских новостей» находится совсем рядом, я часто заглядываю сюда. А сегодня мы оказались здесь, перебираясь из одного бара в другой. Нам даже не требовалось договариваться между собой о том, куда дальше идти, — мы оба это знали.
