Хладнокровие
Брюс не стал звонить в полицию. Китайские дела должны решаться между китайцами. Под воздействием боли и волнения сказались долгие годы тренировок на выносливость к страданию в любой форме и его синапсы закрылись наглухо, подобно морским ракушкам в садке, потревоженным приближением краба. Он решил не поддаваться на шантаж, сидеть в гостиной и ждать. Кейт билась в истерике: «Твою мать! Ты что, спятил? Они что угодно могут с ним сделать, мать твою! Я не переживу…»
Супруги дождались телефонного звонка, и мужской голос приказал актеру поторопиться с выплатой. Прошло несколько дней, прежде чем им позвонили снова и дали послушать голос Маленького Разбойника, который хныкал, что «его здесь обижают» и что он «хочет домой».
Брюс не дрогнул, остался сидеть в кресле в гостиной и сделал дыхательные упражнения, чтобы замедлить ритм работы сердца. Прошло еще несколько дней, в течение которых Кейт непрерывно плакала, и они получили аптечную коробочку из-под берушей с отрезанным пальчиком Маленького Разбойника. Брюс не дрогнул, хоть пальчик, хоть что, он умел загонять боль очень глубоко, в скважину, прорытую в сердцевине сердца. Они не получали никаких известий десять дней. Кейт похудела на шесть кило, спала в общей сложности шесть часов, и то благодаря снотворному, прописанному ей семейным врачом. Брюс же оставался воплощением невозмутимости, с гладким лицом, блестящими волосами и крепкими мышцами. Они получили посылку с головой сына в большом пищевом контейнере Hipperware, запакованном в алюминиевую фольгу. Кейт взвыла.
Она выла три дня без перерыва, а потом сказала Брюсу, что сходит с ума, она чувствует, она этого не переживет. Брюс ответил, что надо быть сильной, ради него, ради них, ради Сокровища, что даже самые глубокие раны со временем затягиваются, что отныне он будет ей защитником и что Маленький Разбойник оттуда, где он сейчас, наверняка смотрит на родителей и надеется, что им хорошо. Семейный врач прописал успокоительное, хорошо не стало, но все же постепенно чета Ли попыталась наладить жизнь.
Вторую попытку предпринял Старый Олень, патриарх триады Негасимого Огня под покровительством квакши. Старый Олень, невзирая на преклонный возраст, сохранил внушительную мускулатуру и недюжинную силу. Поговаривали, что здоровьем своим он обязан некому зелью, приготовляемому из яичников кита. Это вполне могло быть правдой, притом что в свои без малого сто три года он запросто открывал бутылки с кока-колой зубами и гнул стальные прутья диаметром до сантиметра.
Он послал на дело собственного сына. Это был тощий и весьма уродливый человечек, которому отец даже не дал имени, воспитывал по-спартански, бил каждый день закалки ради, измывался, как мог, чтобы разжечь в нем ненависть, и отдал на выучку лучшим мастерам высокого искусства смерти из-за угла. В общем, сын Старого Оленя, Человек-без-Имени, чья душа была очагом пылающей ненависти, прибыл в аэропорт Лос-Анджелеса по фальшивым документам эксперта-бухгалтера, полный решимости выколотить из Брюса тридцать три процента его доходов без вычета налогов.
Человек-без-Имени выбрал себе штаб-квартирой сырую пещерку-трещину в опоре автомобильной развязки. В тепле он не нуждался, в комфорте тоже, питался травой, пил дождевую воду и ждал своего часа, подобно бактерии в африканских болотах. Два дня он концентрировался, не замечая рева машин, проносившихся над его головой, не замечая крыс, пробегавших по его лицу, а потом, почувствовав, что готов, отправился на виллу Ли.
Было за полдень, над городом веял ветер из пустыни, точно включили горячий фен, индекс Доу Джонса проявлял тенденцию к снижению, в Токио индекс Никеи стремительно падал, только в Париже САС40 держался вопреки стихиям. Человек-без-Имени все это видал в гробу точно так же, как свою первую жертву. Добравшись до места, он притаился за кустом можжевельника, откуда мог видеть через большое окно, что делают хозяева в гостиной. Человек-без-Имени укрепил свою душу до того, что она стала тверже и холоднее полярной льдины, после чего обошел дом, чтобы попасть под окно комнаты Сокровища. Оказавшись там, Человек-без-Имени повернул вспять свой электронейронный поток, временно изменил молекулярную структуру своей печени, превратив ее тем самым в маленькое антигравитационное устройство, и поднялся до второго этажа благодаря известной не одно тысячелетие технике левитации.
От легкого движения воздуха, вызванного Человеком-без-Имени, сработал тревожный сигнал в голове у Сокровища, и девочка села в постели. Она спала после обеда, ей снились кошмары, что-то про отрубленные головы и тигров. Она хотела было встать и в этот самый миг увидела его прямо перед собой, плюгавого и безобразного, с протянутыми руками, готовыми схватить ее.
Брюсу пришлось быть твердым с Кейт. Она завывала «доченька, доченька моя, они похитили мою доченьку. Ты должен заплатить. Я не допущу, чтобы ее убили, я не допущу, чтобы ее хоть пальцем тронули. Пусть ее вернут, пожалуйста, сделай же что-нибудь!» У Брюса был на месте мозга мешок камней, все его чувства одеревенели и заледенели. Он напомнил себе правило, которое преподал ему когда-то Мун-Джун Младший, «боль, как физическая, так и душевная, — твой злейший враг». Так он и сидел в большом кресле в гостиной, упершись взглядом в мазок пыли на белой стене, фильтруя сквозь уши децибелы воплей жены.
Телефонным звонком Брюса известили, что его дочь в руках похитителей и что он получит ее назад, только когда выплатит тридцать три процента своих доходов без вычета налогов. Брюс ответил «нет», вернулся в большое кресло в гостиной и снова сфокусировал взгляд на том же мазке пыли.
Супруги получили по почте фотографию, на которой Сокровище со страхом взирала на что-то, оставшееся за кадром. Брюс продолжал смотреть в стену, продолжал укреплять свой дух штабелем кирпичиков из титана и сумел стереть стоявшее перед глазами лицо Сокровища, на котором был написан ужас.
Через неделю Кейт превратилась в собственную тень. Она побледнела и исхудала, глаза ее покраснели и распухли, одеваться она перестала, бродила по дому в грязном пеньюаре, опустошала бар и блевала в туалете разноцветными жидкостями.
Они получили посылку с сердцем Сокровища, маленьким кровавым комочком, который Брюсу не составило труда опознать.
Хромой Бык знал, что еще можно сделать. Хромой Бык всегда знал, что делать, ум его обладал кристальной ясностью, он никогда не ошибался, его интеллектуальный коэффициент не уступал кеплеровскому, его чутье было сравнимо с измерительным инструментом квантовой точности, в общем, Хромой Бык был гений в чистом виде.
Прежде чем принять решение, он уединился в тесном кабинетике в своем доме на краю деревни и погрузился в глубокую медитацию, после чего вызвал свою старшую сестру.
Его старшая сестра была так стара, что глаза ее видели лишь на несколько сантиметров, она была так стара, что суставы ее могли совершать лишь слабенькие и очень осторожные движения, дабы не сломаться, так стара, что даже голос ее походил на древнюю запись в технике моно. Однако этот усохший сморщенный лимон, эта крошечная старушонка, существовавшая под постоянной угрозой разрыва сухожилий, эта дряхлая развалина, коснись пальцем — рассыплется, слыла, наверное, самой опасной особой на всем Дальнем Востоке. Чем же была так страшна сестра Хромого Быка? Тем, что уже много лет, а может быть, и столетий, она владела языком растений. Она разговаривала с ползучими лианами и ядовитыми цветами, с деревьями и травами. Она разговаривала с бутонами и почками, которые повиновались ей беспрекословно, как послушные дети, с колосьями, которые слушали ее внимательно, как служебные собаки; она могла указать вишневому саженцу, как расти, куда пустить корни, сколько принести плодов и когда, тюльпаны и бегонии, васильки и маки, маргаритки и одуванчики были ее друзьями и наперсниками.
Она прилетела в Лос-Анджелес с фальшивыми документами советницы по общественным связям и сняла на три дня номер со всеми удобствами в отеле «Хайатт Редженси». Было начало весны, и она чувствовала повсюду, как ветер разносит пыльцу и текут, пробуждаясь, соки. Три дня она отдыхала, принимала душистые ванны, смотрела по телевизору мультфильмы, потом, почувствовав, что час настал, заказала такси и покатила в Беверли-Хиллз.
То, что произошло далее, не поддается человеческому разумению. Кейт на террасе дышала свежим воздухом по предписанию семейного врача, как вдруг откуда-то из сада на нее повеяло каким-то противным приторным запахом. Она встала, оглянувшись, посмотрела через окно гостиной на Брюса, который все так же сидел в большом кресле, устремив взгляд в стену, и направилась к клумбе рододендронов, пахло как будто оттуда. Она нагнулась, запах стал сильнее и еще противнее. Кейт провела руками по распустившимся цветам и ощутила в кончиках пальцев покалывание, легкое, едва ощутимое, приятное. Покалывание распространилось на руку, потом на все тело. Цветы перед глазами слились в большое оранжевое пятно. Она потеряла сознание.
