Из гостиной же доносился истерический хохот Наташи и более сдержанный буйволовой седмицы. Тут надо вам напомнить, что чем более сдержан хохот, тем менее это «ха-ха», но тем больше — «хи-хи».
«Хи-хи» же оловяноой седмицы напрямую было вызвано тем фактом, что бессовестная Наташа, которую так хочется погубить Маришеньке, влезла на стол и принялась обсасывать и лизать правый буйволов глаз, то и дело покусывая черенок.
Тут-то и вышла Настя из берегов, и пророчествовала вот как: «Тот, кто первым собирался последним остаться, тот и не будет вторым никогда, потому как скоро везде-везде будет вода».
Испугалась первою Аня и бежала во глубь Аллы по жестяному желобу, как дождевая вода, только напрасно стучалась она в ведро.
Когда Наташа снова пришла в себя, Маришенька снова ее приглашала, но уже на каток. И катиться им было легко, потому что обе ведали цель настиных ухищрений. Заледенела она. Повсюду образовался каток. И через этот каток ничего не начало быть, что начало быть, включая маришенькино намерение Наташеньку погубить.
Тут будто вспучился лед. Буйволова Голова явилась причиной раскола. Но девушки молниеносно оседлали крылатого быка и сделали на нем круг. Круг первый, второй, третий и родилась в глубине хорошенькой сахарной головки Наташи страшная мысль: что если Маришеньку в гости к себе пригласить и там незаметно как-нибудь ее погубить…
Меркурий обладает круглой природой уробора, поэтому символом ему служит «простой круг» (circulus simplex), причем Меркурий — одновременно и средоточие круга (punctum medii). Вот почему он может сказать о себе: «Unum ego sum, et multi in me» (Я един, и многие во мне). В том же трактате говорится, что centrum circuli [центром круга] в человеке является земля, и называется это средоточие «солью», о которой упоминал Христос («Вы — соль земли»).
Возникновение сферики. Первой по времени геометрией, отличной от евклидовой, была сферическая геометрия, или сферика, как ее называли древние. Сферика возникла позже, чем евклидова геометрия плоскости и пространства. Основными стимулами для возникновения геометрии плоскости и пространства была необходимость измерения площадей полей и других плоских фигур и вместимости сосудов и амбаров различной формы, т. е. объемов различных тел. Основным стимулом для возникновения сферики было изучение звездного неба. Наблюдение небесных светил производилось еще в Древнем Египте и Вавилоне, прежде всего с целью установления календаря, с целью установления календаря, с целью установления календаря, с целью установления календаря, с целью установления календаря, с целью установления календаря, с целью установления календаря, с целью установления календаря, — один раз отрежь!
Самая внешняя часть солнечной атмосферы получила название солнечной короны. Она прослеживается фактически от солнечного диска (лимба) до расстояний в десятки радиусов Солнца и постепенно рассеивается в межпланетном пространстве. Яркость короны очень мала десяти в минус шестой степени яркости фотосферы, и резко (в 10 в третьей степени раз на расстояние около двух солнечных радиусов) спадает при удалении от лимба. Поэтому излучение короны, обычно теряющееся в рассеянном свете неба близ Солнца (в так называемом околосолнечном ореоле), может регистрироваться или во время полных солнечных затмений, или при помощи специальных внезатменных коронографов, устанавливаемых высоко в горах, где яркость ореола ничтожна. При наблюдениях из космоса Солнечную Корону можно исследовать непосредственно на диске Солнца в рентгеновской области спектра, где излучение фотосферы отсутствует. Медвежата бежали за телегой и падали в ямы. Шёлковое урчание наполняло загадочный лес. С какой бы скоростью им не бежать — они приближались к телеге. Ведь слоистые шеи каждого из них были перехвачены толстой веревкой, противоположный конец которой был закреплен на той или иной оси. Наматываясь на оси, веревки, соответственно, всё сокращали исходное расстояние. Таким образом, медвежата, упавшие в ямы, недолго в них оставались, так как в следующую же секунду вновь выволакивались наружу и, будучи уже бездыханными, продолжали свой путь, протирая своими пушистыми пузами кочки и корни огромных деревьев, неумолимо приближаясь к оси Абацицисыс.
Так и я путешествую в своем теле, под ним или верхом на нем изо дня в полдень, постоянно поправляя седло.
Женщина, как и положено ей, ожидает ребенка. Её упругий живот, ее крепкие груди, — все ее тело, так хорошо изученное телом моим, стало даже не тело, а место времененного проживания Эмбриона, зачатого без моего участия. Тело стало даже и не место, а Общее Место в биографии Женщины…
Потом были другие объекты и инсталляции. Но постепенно перестал у меня в руках взрываться рояль, перестали шорохи, крики души смолкли, как на Украине, сидишь себе в белой мазанке, ночи звездные, под окном коты поорут-поорут и перестанут. Так и все перестало в доме моем. Даже слезы недопустимы и непонятны. Так-то вот. Вот тебе и общий живот!.. Хотел, чтобы все были сосуд, а теперь даже волосы не растут.
…поднимает голову и произносит в темноте свое имя. Осталось так мало времени. У девушки высокая температура. Она ничего не успеет.
Э С Т А Ф Е Т А
Вот конкретный пример к тому, что я сейчас сформулировал. Передо мной замкнутое пространство листа. Неужели я сейчас снова буду писать здесь всякую ерунду?! Почерк у меня сегодня чужой. Вот, уже началось. Я сам поставил себя в неловкое положение. Не то. Не то!
Сейчас я подсчитаю, какую часть листа я уже израсходовал, не считая последнего предложения; по крайней мере, до деепричастного оборота, который вот… закончил. Так вот. Черт! К чему эти словосвязующие конструкции. Подсчитал. Одна четырнадцатая несколько минут назад, но спустя секунд тридцать — уже одна шестая. От какой части? Вот. Я уже зачеркнул первое словосочетание, и, более того, исправил род слова «первое», потому что сначала вместо «первого словосочетания» была «первая фраза», хотя падеж, мой вечно виноватый падеж сохранен. Секунды три, сейчас уже четыре, пять, шесть… в слове «падеж» зачеркнул точки над «е». Дописал букву «д» в предлоге перед закавыченным Е. Первый раз зачеркнул, когда, подсчитав, что исписал уже шестую часть листа, вспомнил, что СССР тоже занимал шестую часть суши.
Куда тороплюсь?! Знаю. Теперь уже никто не узнает сколько исправлений будет дальше, в ходе моей эстафеты. Этот листок я сделаю вещью в себе. Никто из вас не сможет сказать с какой-либо определенностью, не вычеркнул ли я чего из первоначального варианта соития текстуального две-три фразы назад! Все, что вы сейчас читаете или слышите — это ничего. Ничего-ничего. Мне наскучило что-то всё. Я исписал листок почти с одной стороны целиком. Между каждой строкой этого текста умещается литературная классика различных народов. Надо только обнаружить хвост переплета. Первого переплета. Вытянуть все его тело, разорвать страницы или поджечь, или… поставить на полку. У букв «а», у моих букв «б» (поразительно! Хотел написать «а», а написал «б») не хватает хвостов. Им не хватает хвостов. Вот и моя ерунда приобретает метафизическое значение. Осталось уже меньше, чем произошло. Хотя, среди моих возможностей есть вариант уничтожения первичных строк двугорбой литературы 1 (цифра 1 — сноска, что-то говорящая об образе двуспинного животного, кое, на самом деле совокупляющиеся мужчина и женщина; соответственно, средняя гомосексуальная пара, совокупляющаяся в анус одного из участников игры, не похожа на животное о двух спинах) и заполнения их строками литературы вторичной. Эстафета моя! Сколько я вспомню всего, когда закончится этот бег или… падение? Куда? На самом деле, последнего вопроса я не поставил. Флажки мои близко. Я вижу розовую бечевку. На замороженном языке написано «финиш».
Да! Кажется, первым словом и был возглас, обозначавший мельчайшую единицу речи. Это было слово «слово». Это было «было». Лошади в мыле. Если бы сейчас появился сюжет, конца листочка я достиг бы в несколько раз быстрее. Коэффициент ускорения связан с некоторыми величинами, о которых я ничего не знаю. Это начинается уже с того, что я не могу закончить эту фразу! Но, судите сами! Я открываю сюжет, а вы вычисляете влияния и считаете факторы, обуславливающие увеличение скорости… Сейчас начнется сюжет. На… нет… но… да… Но напоследок я бы хотел бы откровенен быть. (Ах, не то! ничего не исправить! Конец так близок, Мне уже ясно, чем я закончу. Постановка знаков авторская. Время — 45 секунд (пишу цифрой)) Ах, извините минут. Лекция.
Арсений Дежуров. Опыты о романтизме. Всплывает имя Лауры. Я даже не могу закрыть скобки. Осталось полторы строчки. Боже мой, нельзя остановиться! Екатерина медленно… поднимает голову и произносит в темноте свое имя. Осталось так мало времени. Она ничего не успеет.
