Однажды она по обыкновению сидела так и скучала и ей захотелось, чтобы сюда, на насосную, пришел тот сердитый парнишка, с которым она при таких странных обстоятельствах познакомилась в тайге. И когда Гошка, словно подслушав ее мысли, вдруг появился рядом, Нюся так смутилась, что слезы выступили у нее на глазах. Гошка сделал вид, что ничего не заметил. Он просидел с Нюсей, пока не пришла ее сменщица.
Они стали искать встреч. Если Нюся работала во вторую смену, она днем убегала в тайгу, к Гошке. В поселке вскоре приметили: как только Нюська убегала в тайгу, во взрывах наступала пауза. «Дружат», — говорили тогда в поселке и понимающе хмыкали.
В одну из таких пауз Гошка собрал всю свою отвагу и красноречие и предложил Нюсе пожениться. В ответ девушка заплакала. Гошка струсил и забормотал что-то вроде извинений. Нюся, плача, схватила его за уши и стала целовать.
Потрясенный Гошка не знал, как выразить охватившую его буйную радость. Он сбежал на каменную длинную осыпь, пробил ломиком дыру, зарядил ее аммонитам. Потом дал два свистка и закарабкался наверх, к Нюсе.
Взрыв ахнул на всю окрестность. В небо взлетел столб щебеночной пыли, песка, сбитых листьев; по деревьям защелкали камни. Настоящий фейерверк! На месте взрыва задымилась глубокая воронка.
Гошка охватил Нюсю и поцеловал. С заплаканным лицом, смеясь, она вырвалась. Гошка вынул свисток и дунул в него три раза — отбой!
Это был первый случай в практике взрывника Гошки Коршунова, когда аммонитный заряд был использован им в своих личных интересах…
Начальнику партии Василию Ивановичу Лихачеву, которого за молодость лет звали просто Вася Иваныч, приходилось решать массу вопросов. Среди, них встречались такие, решить которые в данной обстановке было просто немыслимо. Но у Васи Иваныча были испытанные нервы. И если бы к нему в его крохотный фанерный кабинетик пришел некто и попросил «вырешить» ему вертолет, чтобы слетать в город за покупками, Вася Иваныч, вместо того чтобы прогнать нахала, стал бы терпеливо объяснять, почему эта просьба невыполнима. Он только курил бы при этом много и гасил окурки о лежавшую на столе глыбу горного хрусталя — единственный декоративный предмет, украшающий его кабинетик.
Вот почему начальник партии не раскричался, когда эти просители — взрывник Гошка Коршунов и мотористка Нюся Окушко попросили выделить им квартиру «для совместной жизни». И хотя в поселке, состоящем из четырех десятков домов, найти свободную комнату было почти столь же безнадежным делом, как разыскать в пустыне киоск с газированной водой, он принялся обстоятельно обосновывать свой отказ.
— Мы в партии не имеем многих специалистов только потому, что их некуда поселить, — говорил Вася Иваныч, гася очередной окурок о хрустальную глыбу. Он сидел за столом в жестком брезентовом плаще, который при всяком движении гремел, как жестяной. Этот плащ Вася Иваныч носил всегда, по-видимому, для солидности. — Мы работаем, например, без механика. А новый механик уже месяц загорает с семьей в управлении. Почти половина семей живет у нас стесненно, и до будущего лета, когда мы приступим к строительству десяти домов, нам волей-неволей придется с этим мириться.
— А почему бы не начать строить этим летом? — упорно опрашивал Гошка.
— Пока мы не докажем управлению, что имеем здесь дело с промышленными запасами руды, никто на новое строительство не раскошелится. А докажем мы только к будущей весне — не раньше. На днях третья вышка опять новый пласт подсекла. Нам ведь, братцы, для начала немного — сорок миллионов тонн нужно. — Вася Иваныч снова закуривал и, разогнав дым ладонью, просительно добавлял: — Так что вы потерпите до лета, ладно?
— Мы потерпим, — говорил Гошка и, перехватив испуганный Нюсин взгляд, хмурился. — Мы, конечно, потерпим, но ты разреши нам пока занять зимник, тот что за ручьем.
— Ты шутишь, — отвечал Вася Иваныч, — разве в нем можно жить, в зимнике?
— Сейчас, конечно, нет. Но ты разреши.
— Нет. Не могу.
— Почему не можешь?
Вася Иваныч откидывался на спинку стула, и брови его суровели:
— Я вам сегодня разреши, а завтра вы ко мне опять придете: дай кирпича, дай тесу, дай стекла, дай пятое-десятое. А где я вам возьму того же кирпича, если мы кирпич для пекарни вертолетом доставляем.
— Не придем, — говорил Гошка, — честное слово, не придем. Верно, Нюся?
Девушка отчаянно крутила головой: не придем!
— И потом подумают, что это я вас туда запихнул, — уже менее уверенно добавлял начальник.
— Не подумают. Мы всем скажем, что сами.
— Сами, сами, — недовольно бормотал Вася Иваныч, — сами с усами…
На этот раз он гасил папиросу очень долго, так долго, что у Гошки начало сосать под ложечкой. Потом, страдальчески морща лицо, заявлял:
— Ну хорошо. Пользуйтесь моей слабостью, занимайте. Только чур…
— Мы же договорились! — перебивал Гошка. — Ничего не попросим, ни одного гвоздя!
Зимник был поставлен геологами еще до того, как здесь вырос поселок. Потом, когда пришли буровики и по обоим берегам таежного ручья протянулись улицы, зимник был заброшен. В нем одно время помещался магазин, потом керносклад, потом еще что-то. Но из-за отдаленности скоро от него отказались. Теперь он пустовал, по нему день и ночь гулял ветер, бросая в оконные проемы то пригоршни дождя, то летучие семена таежных трав.
Взявшись за руки, они долго бродили по зимнику и вокруг него. Под ноги попадали круглые, гладко выбуренные в глубинах земли столбики породы — керны. Потом они садились на подоконник и начинали целоваться. День жаркий, безоблачный; воздух наполнен терпким запахом смородины, растущей по ту сторону ручья, жужжанием пчел, солнцем, и они, сидя на горячем подоконнике, чувствовали себя самыми счастливыми на земле.
— Ну, будет нам, как маленькие, — говорила наконец смущенно Нюся и, спрыгнув на пол, прикладывала ладони к щекам: как они горят!
Гошка смотрел на нее и улыбался, он еще не мог привыкнуть к тому, что эта девчонка с простенькими косицами — его жена.
Приказом по партии Вася Иваныч дал им, как молодоженам, три свободных дня.
И они принялись за дело. Сначала выгребли и вымели из зимника весь накопившийся там хлам. Потом Гошка залез на сруб и долго осматривал проломы в потолке.
Посидел, покурил и подался в тайгу.
Он разыскал старые выработки и, совершив несколько вылазок, натаскал кучу горбылей Из поселка принес топор, пилу, стамеску и до вечера строгал горбыли, превращая их в доски. Этими досками он залатал потолок. Из оставшихся сколотил двери и крылечко об одну ступеньку. Двери получились неказистыми на вид, зато добротными, как в сказке о трех медведях.
Нюся забила паклей щели и пошла искать известь. Недалеко от поселка, в стене оврага, была выкопана яма-печь, в которой три года тому назад пережигали известняк. Нюся нашла этот овраг и эту печь и по камешку набрала полное ведро извести.
Так прошел их первый свадебный день… Вечером, уже в сумерках, уставшие, они посидели на одноступенчатом крылечке и отправились в поселок, по своим общежитиям.
Рано утром они были снова возле своего «особняка», как они стали называть избушку-зимник.
Сложнее оказалось с печью, потому что о кирпиче нечего было и думать. Гошка целый день бродил по берегам ручья, выискивал подходящие камни-плитняки. Он натаскал их целую гору и довольно нерешительно приступил к кладке: это была первая в его жизни печь. Все время, пока воздвигалось это важнейшее сооружение — домашний очаг, — Гошка был мрачен и даже не пускал Нюсю смотреть.
К концу третьего дня Гошка показался на крыльце, с головы до ног перемазанный глиной, хмуро бросил Нюсе:
— Иди, принимай объект.
Нюся, держа в руках охапку пакли, сочувствующе оглядела Гошку и робко вошла внутрь. То, что она увидела там, превзошло ее ожидания.
Из угла, заняв чуть не треть пола, топорщилось нечто, напоминавшее древнюю военную башню. Причем, башню распирало во все стороны, и она грозила вот-вот рухнуть и погрести под обломками всех своих врагов.
Нюся долго смотрела на чудо-печь, потом не выдержала и принялась хохотать. Она смеялась до слез, скорчившись на подоконнике и дрыгая ногами.
— По… почему она со всех сторон пу… затая? — еле выговаривала она, вытирая кулаками глаза.
Гошка хмурился, гладя то на печь, то на изнемогавшую от смеха Нюсю, и наконец рассмеялся сам.
Они все же решили растопить башню. Но едва вспыхнул огонь — дым зловеще полез изо всех щелей, — он шел куда угодно, только не в трубу. Кашляя от дыма, они выскочили во двор, и тут ими овладел новый приступ смеха.
На этом закончился их третий свадебный день.
Дальше Гошка стал трудиться в особняке по вечерам, а Нюся — в свободные часы между сменами.
