– А где телефон-то? – тупо произнес я. Глянув на меня, она презрительно ткнула мундштуком в сторону тумбочки у проходной. Вот так вот! Надеюсь, этот звонок – спасительный. Хотя нельзя вешать столь большие надежды на случайные звонки.
– Алло! – на всякий случай радостно сказал я, схватив трубку.
– Ты куда ж запропал?
Мама! Благородно я не свернул в сторону!
– Еле тебя нашла.
Все время экзаменов, до последнего дня, жил я у них, в двухэтажном кирпичном флигеле, в глухом, заросшем полынью московском дворе. Там и бабушка жила, и тетя. Теперь и мама с моей сестрой и мужем ее, внучку холит. А я вот повелся за Пекой и все забыл.
– Ты хотя бы вещи забрал, а то я волнуюсь, что с тобой?
Все мои вещи – … да клещи. Да, крепко Пека уже въелся в меня!
– Куда опять пропал? Не слышу тебя.
– Мама, у меня все о?кей! Поступил! И сразу – дела. Но заскочу обязательно. И вещи, конечно, возьму.
«Все мои вещи…»
– Тьфу! Это я не тебе. Договорились, зайду.
Вот и отдых! Все в жизни приходит кстати, если с умом. Хотя и у мамы тоже усилия будут нужны. Отвечать на ее правильные, но ненужные вопросы (потому ненужные, что ответить правдиво на них нельзя. Я и сам-то себе еще на них не ответил). Конечно же, она сочтет своим долгом (уже сочла) провести нравоучительную беседу. «А подумал ли ты, Валерий, как следует, прежде чем менять солидную и уважаемую должность инженера на более чем сомнительную киношную суету?» Конечно, я не подумал. Поддался душе! Но, как говорит мой трудолюбивый папа-селекционер: «Самый лучший отдых – это смена работы». Тем более – тот кирпичный флигель в заросшем дворе почему-то пробуждает в моей душе дивные волнения!
Я шел по коридору обратно – и, как показалось мне, очень долго шел – многое успел перечувствовать. Комендантшина дверь была приоткрыта… Не успеваем! В следующий раз. Вот и наша конура. Приостановился. Что сказать Пеке? Всегда надо так – чуть приостанавливаться, прежде чем открыть рот. Может, в порядке исключения – правду? Порой и она работает хорошо. Но нет – лучше вымысел. Вымыслом легче управлять – и потом можно лучше его приспособить для любых ситуаций.
– К маме надо зайти, – озабоченно произнес я. – За вещичками.
И успокоился. Вроде бы и правду сказал. Но все равно это – версия. Управляемая. Ведь не за вещичками же я на самом деле иду. А зачем? А за тем, что получится. Полная свобода! В ликовании шел! Могу так, а могу – этак. Счастье! Во дворик зашел. Сел на дряхлой скамейке у сараев, в невидимом из наших окон углу двора, окруженный со всех сторон зарослями полыни. Солнышко накаляет лицо. Раскинулся на скамейке в блаженстве… Во!
Сколько же я хожу в этот дом? Когда еще бабушка тут жила. Вот о бабушке мы сейчас и поплачем. Последний раз я ее видел именно здесь – шел через двор, и она весело махала мне из окна. С этого узорно-кирпичного флигеля и началась для меня Москва. А без нее жизнь была бы неполной, по-ленинградски скукоженной. Все самое важное – в Москве, тут я, в одиночестве, определял себя. Помню, я приезжал сюда еще школьником – вырваться из мучившей меня школьной, а потом и домашней жизни, где ссорились и расходились мать с отцом. А тут – тишина. Залитый солнцем пустой двор, потом вдруг звуки рояля и рулады знаменитого тенора из соседнего окна. Это не нарушало моего блаженства, напротив, усиливало его. Потом приходила бабушка с рынка, всегда радостная, оживленная… вот человек! «Чего я тебе принесла-а-а!» Стол посреди комнаты, вся мебель в полотняных салфетках с вышивкой, по краям с так называемой «мережкой». На диване упругие, с бодро торчащими «ушами» маленькие подушечки с яркими ромбами, вышитыми «болгарским крестом». Бабушка уходит на кухню – «готовить сюрприз», и я снова в солнечной тишине. Рай! Увы, утраченный – бабушки тут больше нет. Вот о бабушке мы сейчас и поплачем – я сладостно чувствовал восходящие слезы. Закинул лицо… и они потекли едкими извилистыми тропинками.
Ну? Зайти?.. Нет. Увязну! Работа ждет. Душою чуть прикоснулся – и пошел. А вещи мои…
Отлично отдохнул! И как верно все просчитал. Бодрый, я возвращался к Пеке – чувствую, сил с ним нужно будет еще немало.
– Откуда это ты такой счастливый? – Он завистливо пригляделся.
– Есть места! – проговорил я таинственно.
Пусть не надеется, что съест меня целиком. Скорее я его съем.
– Ну, придумал что-то толковое? – резко спросил его.
– А чаво?
– С тобой все ясно… Глубокий, освежающий сон.
И снова стук в дверку – я уже начал дремать.
Комендантша, кажется, не потеряла надежд.
– Вас к телефону.
– Иду.
Кандидатура Пеки даже не возникала.
– Алло!
– Алло, – дрожащий голос Инны в трубке. – Так вы подумали над моим предложением?
Писать книгу… якобы.
– Конечно!
Хотя, если честно – забыл.
– Папа уехал в командировку… поэтому сможем обстоятельно поговорить.
Голос дрожащий, но характер решительный. Быка за рога.
– Сейчас?
– Да.
А как же Пека? Мораль? А как же сценарий?! Сценарий-то глохнет, в тупике! И любовный треугольник – единственная возможность его спасти. Даже советские производственные фильмы без этого не обходились, иначе бы их никто не смотрел. Принесу себя в жертву! В треугольнике скромно отведу себе роль тупого угла. А как моя молодая семья? Сдюжит? Должна! И, главное, решать надо мгновенно – это и называется: вдохновение. Нарисуем!
– Иду!
Заглянул в конуру.
– Тетя неважно себя чувствует.
Да простит меня Бог. А насчет правды… Пека в моих мемуарах ее прочтет.
– А вы действительно о книге думали? – улыбнулась она. В фортку дул ветерок, холодил спину.
– Бе… ме… – Я не знал, что ответить. Сказать «да» – проявить алчность: желание нажиться, используя чувства. Но мне приятнее было бы – «да». На самом деле я действительно на книгу рассчитывал. Думал: может, я действительно хорошо пишу? А взамен получил… Тоже неплохо. Но зачем она о лучшем издательстве говорила? Лишняя деталь.
Сказать: о книге я и не думал – лирично. Скажу.
– Нет, конечно, – сказал я лирично. Тем более – цинизм я уже только что проявил. Меня же мой друг сюда привел… сватом. А я оказался кем?.. Ничего! Сценарий рассудит.
– К сожалению, должен идти. – Я поднялся.
Сценарий не ждет! Срочно записать надо, пока не забыл, как все было. Точнее, как все должно быть. При ней записывать неудобно, тем более – не совсем совпадает, добавлю кое-что.
– Папа приедет лишь послезавтра, – с долей обиды проговорила она.
– Да, да, конечно. – Я направился к выходу. Когда манит труд – меня не остановишь.
– Другу своему вы, конечно, скажете, – усмехнулась она.
Все-таки остановила! Как-то перевернулось все. Специально, что ли, приманила меня, чтобы Пеку взъярить? Да, роль тупого угла я себе правильно наметил. Так это их, выходит, сценарий? Играют мной?
– Нет, ты мне действительно очень понравился! – взъерошила мне волосы… Лишняя деталь.
Моя роль в сценарии – получать синяки. Единственное, о чем я думал, вползая в каморку: под левый глаз или правый – как больше к лицу? Но Пека был неожиданно тих.
– Ну, не буду тебе мешать, – произнес он кротко и пополз к выходу.
«Где «не буду мешать»? – чуть было вслух не спросил я. – Здесь или там?»
Но неловко, при такой его кротости, еще и детали выяснять.
– Ты куда?
Вот это более правильная форма вопроса.
– На кладбище.
– В каком смысле?
– В буквальном.
Детали я не стал уточнять – как, например, можно на кладбище попасть, минуя больницу? Главное – желание.
– Ну прощай! – Пека вдруг всхлипнул.
– Я с тобой, – сказал я. Не удержался! Даже точно и не сказать – то ли я холодный виртуоз, то ли, наоборот, идиот дружбы.
– Спасибо тебе! – растроганно Пека произнес. В какой, все же интересно, степени мы будем неразлучны с ним? Вплоть до чего? Разберемся…
По дороге я уже деловито думал: рановато на кладбище-то – слишком короткий сценарий.
– Это же Ваганьково! – радостно вскричал я. Чему обрадовался – непонятно. Моя бодрость – моя беда. Но Пека моей радости не поддержал. Скорбно шел среди роскошных гробниц.
– Вот отсюда она меня и взяла. – Он вдруг всхлипнул. Я невольно огляделся. Отсюда? Раньше он по-другому излагал свое происхождение. Об этой странице своей биографии он еще не говорил.
– Как взяла?
Взгляд мой невольно стал шарить по плитам, боясь встретить фамилию его.
– Ну, когда я в Горном еще учился, подрабатывал тут.
– А.
Все оказывается не столь ужасным, как ждешь. Но и веселым такое развитие событий тоже не назовешь.
– Поначалу еще стеснялся к ним заходить. Раз только зашел, после зачисления. Кузьмин познакомил нас. Ну, ничего особенного.
Особенное, видимо, впереди.
– А тут она по-настоящему увидела меня. Перед похоронами деда своего, что портфели мял… здесь.
Мы остановились у монумента. Гранитная глыба неопределенной формы.
