Мы остановились у монумента. Гранитная глыба неопределенной формы.
– Портфель?
Пека кивком подтвердил мою догадку.
– Дно заравнивал. Ну, предупредили меня – особый заказ. Но я, конечно, не догадывался…
Неужто сердце не подсказало?
– Стою, короче, на дне, грязную воду черпаю… ну – ученик! – Он всхлипнул.
Но теперь-то уже, видимо, мастер? Надо все же как-то его взбодрить.
– Вдруг буквально ангельский голос сверху: «Здравствуйте!» Поднял глаза… Ангел. В небесах парит. «Мы приехали уже. Вам еще долго?»
Новый всхлип! Ну буквально расклеился мой друг.
– Сначала даже не верилось нам, что нашли свое счастье!
Да – счастье в таких местах редко находят. Просто не знаю, как выкручиваться нам со сценарием: могила прямо лейтмотивом идет. Как это вяжется с обещанной рабочей темой – не представляю…
– Ну, церемония, значит… Вожди вокруг стоят… – продолжил он свою могильную сагу.
– Какие вожди?! – рявкнул я, уже не выдерживая.
– Каганович, Молотов, Ворошилов.
Не иначе как из-под земли их вытащили.
– А она глядит на меня.
На вождей, видимо, уже нагляделась.
– А я вот тут стою… весь в грязи.
Вкус у нее, конечно, весьма изысканный.
– Кузьмин, что характерно, едва кивнул.
Ну что с него возьмешь? Простой человек.
– Там окружение вокруг нее…
Дзержинский, видимо.
– А она вдруг – ко мне!
Снова всхлипнул. Такой плаксивости, честно, от него не ожидал.
– На поминки пригласила меня.
Отличная ситуация для влюбленных.
– «Да я хоть переоденусь…» – бормочу. Вахлак был! Приучила к интеллигентности. Отучила меня нейлоновые рубашки носить. Объяснила, кто носит их.
– Кто?
– Покойники!
С этой темы нам никак не сойти.
– А теперь, значит, сюда возвращаюсь, откуда взяла. Тут мое место!
– Но ты же горняк! – Может, хоть это сгодится.
– Горняк везде горняк! – гордо ответил. Хотя где здесь его рабочую гордость применить – я не понял. – И жизнь тут не только кончается… но и зарождается! – философски изрек.
Голова кругом пошла!
– Ты хочешь сказать… тут и привлекательные попадаются?
– Мы и непривлекательных привлекаем, – прохрипел он. Что, интересно, он имеет в виду?
Первая непривлекательная (да еще какая!) явилась вскоре: сидела в домике у ограды, в купах сирени. На стене сияли графики, чертежи. В углу стояла коса, висел саван – все как положено. Хозяйка была иссиня-бледной, словно только из-под земли. При этом явно считала себя красавицей – глазки ее сверкали победно. Острый изогнутый нос ее почти смыкался… чуть было не сказал: с землей. Нет – с подбородком. В оставшуюся щель едва мог влезть бутерброд, что он и делал.
– А, явилша! – с набитым ртом прошепелявила она. Глазки ее ликовали. – Жачем?
– Сама знаешь – зачем! – смело, как настоящий богатырь, ей Пека ответил. Что-то в их интонациях подсказало мне, что если и расставались они, то не на долгие годы. Похоже – он потихоньку тут рыл, обеспечивал экономический тыл.
– Ну, – глазки ее еще ярче загорелись, – если ты еще не утратил… свое мастерство!
С каким-то двойным смыслом это сказала – но Пека один только смысл взял.
– Мастерство не пропьешь!
– Да я вижу уж.
Что она, интересно, увидела?
– А это кто? – Костлявым пальцем она ткнула в меня.
– Это со мной.
Спасибо, Пека!
– Рада, – проговорила она, хотя взор ее говорил об обратном.
Я поклонился до земли.
– Пусть он выйдет! – хищно проговорила она.
– Это мой друг.
По-моему, он уж чрезмерно настаивал на моем присутствии. Я бы пошел.
– Ну что? – облизываясь, она оглядела Пеку. – Пойдем хозяйство смотреть?
Да. Не такой уж манящий пейзаж. Но Пека как производственник свои прелести тут нашел.
– Видишь, все тип-топ, подготовлено! – повел рукой он. Командир производства везде себя найдет. С надеждой я на экскаватор поглядывал, но Пека мои мысли пресек.
– Это так, внешние работы. На кладбищах типа люкс могила только ручной работы признается.
И тут у него четкая производственная шкала.
– Вот ваш дворец, – указала на вагончик. Подняться по железной лесенке у меня уже не было сил. Рабочая гордость, надеюсь, постепенно придет. А пока ее пусть Пека демонстрирует. Сел на край канавы… Они вышли из вагончика через час.
– Порядок! – лихо Пека мне доложил. – Шесть могил роем, седьмая – моя. В смысле, наша, – щедро поделился.
– Зачем?
– Так продадим! – произнес Пека.
Вот такое кино.
– Только вот насчет тебя она сомневается, – тут же огорошил. – Говорит: не наш человек.
Как это меня распознают с ходу? Даже на кладбище не свой!
– Но она ж сказала мне: «рада».
– Это имя ее. Ну… – Пека даже с какой-то радостью на руки поплевал, видимо, давно не работал. И лопаты наши вонзились в землю! Правда, вонзилась в основном его.
– Темпо, темпо! – все глубже в могилу уходил. – Нарисуем! – бодрый со дна его крик…
– Ну хорош, вылезай!
Но вылезать не хотелось. Сколько дней я уже тут?
– Седьмая! Наша! Красавица! – Пека любовно, как для себя, стены пообтесал, пообрубал корни. – Ну… наверное, подошли они.
– Кто?
– Да Рада обещала на нашу каких-то богатеньких подогнать.
Пока я отдыхивался на краю – он вернулся довольный.
– Отличные коты! Кстати – знаешь ты их.
Этого только не хватало!
– Ланской.
– Как – сам?
Когда он успел? Сколько мы уже тут времени?
– В смысле, мать его.
О ужас! А ты думал – тебя здесь радости ждут?
– В смысле, сестра ее.
– Клава?!
– Откуда ты знаешь ее?
Пека, однако, начеку. Мышь не проскочит. Пришлось скорбно промолчать.
Трудно было в будку входить. Ланская наверняка надеется, что я денно и нощно думаю, как ее героиню спасти, а я тут деньги лопатой гребу!
Всю жесткость Пека на себя взял. Гуня, конечно, нас презирал, когда Пека цену назвал… Коллеге! Единомышленнику! Высшее общество, прощай!
– Специфика производства, – Пека пояснил. К удивлению моему, они ему с благодарностью руку жали. Кладбищенский царь оказался, видимо, не так жесток.
Специфика производства проявилась еще в том, что на «ответственное захоронение» мы явились сильно выпимши. А как же иначе? Шесть «объектов» перед этим сдавали, говоря строго научным языком. Потом тут же организуют тризну. Попробуй обидь! Мы с Пекой мужественно поддерживали друг друга, когда шли… Два «друга из-под земли».
«Наверняка ведь и Инна будет!» – ужас одолевал.
Инна нас не заметила. Сделала вид. А на кого ей смотреть? Больше они с Радой мерялись взглядами, мерцая бриллиантами. Для хозяйки нашей – выход в свет. «Что за неуместная роскошь?» – взгляд каждой из них говорил. Балерина не узнала меня. Или не захотела? Надо будет ее взорвать в нашем фильме! Как бы вниз не упасть! И мы стояли, как невидимки. Невидимки и есть! Мне кажется, нас тут не уважают. Гуня вроде вежливо с нами поздоровался… но на поминки не пригласил.
Потом с новыми коллегами выпили. Потом Пека пошел Инне звонить. Вернулся убитый.
– «Никто больше не умер у нас, в ваших услугах не нуждаемся!»
Вот так!
Пустят ли в общежитие? Вид такой у нас, словно нас самих только что вырыли из-под земли. Что комендантша? Признает ли? На кинематографистов мы мало похожи.
– Вас ждет п р и л и ч н ы й молодой человек.
– Не может быть! – мы радостно встрепенулись.
Ланской, во всем блеске!
– Если не трудно, уделите мне минуту…
– Могем.
– Я умею быть благодарным, – взволнованно Гуня произнес. – И не намерен оставаться в долгу за то, что вы сделали для нас с мамой. – Гуня сглотнул. – Поэтому, что я могу сделать? Могу предложить вам обоим работу в министерстве экономики.
– А почему не кинематографии? – я капризно спросил.
Гуня скромно развел руками: что могу.
– Должности, конечно, не слишком высокие, но возможен рост.
Душевный мужик! Или это Инна старается, сердешная, переживает за резкость свою?
Глянул на Пеку – как?
– Нет! – прохрипел Пека. – Меня мои зеки ждут.
Гуня перевел взгляд на меня.
– И меня ждут… его зеки, – прохрипел я.
Заскрипел пол.
– Ты чего?
– Да собираюсь тут.
Я окаменел.
– Один, похоже, остался аргумент, – произнес он с тяжелым вздохом. – Зато аргумент этот всегда с собой!
– Так ночь же, – пролепетал я.
– Самое время.
Грузно ступая, ушел. На тяжкий труд. Часа три я метался… правда, не вставал… Заскрипела дверка.
– Ну что, поговорили? – пролепетал я.
– Это вы только разговаривать мастера! – усмехнулся он.
Откуда, интересно, у него такая информация?
– Все! – под утро Пека произнес. – Как Кузьмин вернется – к нему пойдем!
О моей роли я, кажется, догадываюсь.
– Так ты женишься… все же?
Это «все же» я зря сказал – довольно злобно он на меня глянул.
– Я горняк!
Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений… упускаю шанс!
