– Я думал, ты товар закупать. – Он зевнул, словно его клонило в сон, и продолжал: – Я уж который раз тебя вижу – приезжаешь, уезжаешь…
Человек вдруг вздрогнул, украдкой глянул поверх блюдца с чаем. Деланный зевок ничуть не обманул его, напротив, он разбудил в нем дурные подозрения.
Боясь спугнуть собеседника, чайханщик теперь не глядел в его сторону и не видел, что человек насторожился, что в нем проснулись опасения.
– Ежели за покупками едешь, купи кой-чего и на мою долю.
Человек вытер рукой губы, поднялся и бросил взгляд на дорогу.
– Ты чего вскочил? – спросил чайханщик.
Крестьянин отвернулся, вытащил из кошелька, который висел у него на шее, купюру в двадцать риалов.
– Сколько с меня за чай?
Чайханщик, не допуская мысли, что собеседник что-то заподозрил, повторил:
– Чего вскочил, нету машины…
– Сколько? – отрывисто и резко бросил тот.
– Да чего там… – отмахнулся чайханщик. Но крестьянин так же резко сунул ему деньги.
– Ну где ты машину увидел? – бормотал чайханщик, перебирая в уме все сказанное, чтобы сообразить, где он допустил ошибку, чем отпугнуть незнакомца. В голове у него вертелось: «Ясное дело, за такой подозрительностью что-нибудь да кроется! Неспроста он так осторожничает и всего боится…» Вслух же он, пытаясь исправить положение, сказал: – Давай-ка я лучше тебе еще чайку принесу, – и направился к стойке. Когда он подошел к самовару и оглянулся, человек был уже на дороге.
Чайханщик поглядел па купюру. Тут на шоссе показался грузовик, крестьянин выставил вперед руку, шофер затормозил. Когда чайханщик увидел, что человек сел в машину, он сунул деньги в карман. Он был уверен, что тот не вернется за сдачей. Знал он и то, что ему придется самому наведаться в Хосейнабад.
Подручный чайханщика теперь частенько замечал, как его хозяин по проселку, порой даже пешком, направляется в одну из деревушек, расположенных у подножия гор. Он строил различные догадки и предположения, которые перерастали в подозрения. Однажды в чайхану зашел повидать хозяина участковый жандарм в чине фельдфебеля. – А его опять нет, – объявил подручный. Жандарм был большим знатоком голосов. Чтобы установить чью-нибудь связь с преступным миром, ему не требовалось вникать в смысл сказанных слов – достаточно было одного звука голоса. Но подручный чайханщика, который недолюбливал жандарма и боялся его, и не пытался скрыть истину за притворными речами, напротив, он изо всех сил выставлял напоказ нечто подлежащее сокрытию.
Жандарм по голосу понял: тут что-то не так, ясно было, что его внимание стараются привлечь намеренно.
– Ладно, давай, – бросил он.
– Чего это? – попытался подручный разыграть наивность.
– Я тебя насквозь вижу, проклятый. Душа с тебя вон, живей выкладывай! – сказал жандарм. – Ты что, оглох? Или язык проглотил?
Подручный опустил глаза и поведал жандарму о еженедельных отлучках хозяина, а также высказал мнение, что тот связался с наркотиками.
Теперь они сидели в садике за чайханой, под лучами заходящего осеннего солнца; фельдфебель пил чай. Подручный молчал как убитый, но взирал на фельдфебеля с ожиданием и надеждой. Жандарм, вдосталь истомив его молчанием, опять закинул удочку:
– Полаялись, что ли, с хозяином?
– Когда нам лаяться? Тут работа за глотку держит.
– Ну-ка давай говори правду! – приказал жандарм. – Выкладывай все, что тебе известно про хозяина.
– А чего мне врать? Мне напраслину возводить ни к чему, я за свои слова поручиться могу… Сроду он в те края не заглядывал, а в последнее время повадился ходить. Либо терьяк там, либо героин, да!… Зачем ему туда соваться, ежели не так?
Жандарм попытался последовательно рассмотреть различные аспекты идеи подручного. Усмехаясь, он спросил:
– Ты сам-то видел? Небось не видал ничего.
– Нет, не видал, а чего видеть-то? И так все ясно.
– Ты твердо уверен? – опять спросил жандарм.
Не выказывая и тени сомнения, подручный тотчас ответил:
– А ты, значит, не уверен? Ясное дело, ежели ты желаешь сегодня мне рот заткнуть, отделаться от меня, а завтра объявить, что ты, мол, сам его разоблачил, – чтобы мне награды законной не досталось, – что ж, я человек маленький, я на все согласный. Я ведь чего хотел – тебе услужить.
– Ишь какой гусь нашелся! – воскликнул жандарм. – Услужить он хотел… Да ты ради того человека выдаешь, чтоб чайханой его завладеть. Услужить!…
– Ну, если так получится, не одному же мне ею владеть, – проговорил подручный, вложив в голос всю скромность и дружелюбие, все раболепие и смирение, на какие только был способен. Жандарм пристально смотрел в глаза дичи, которая вознамерилась стать охотником.
Со злорадной усмешкой жандарм сверлил взглядом молодого человека и пренебрежительно втолковывал ему:
– Ты тоже государственный служащий!
– Нет, я солдат, я учитель, но этого я делать не стану! – горячился тот.
– Погоди, милок, не торопись, – остановил его жандарм. – Ты мне ответь: контрабанда терьяка, торговля героином – это хорошее дело?
– Донос есть донос, – упрямо возразил учитель, – я этим не занимаюсь.
И он зашагал к ребятам, которые носились по спортплощадке у края поля. Жандарм двинулся следом. Тропинка шла по узкой насыпи вдоль кладбища, так что всю дорогу их сопровождали крики играющих в футбол, сливающиеся с заупокойными молитвами. Жандарм говорил на ходу:
– Вот тебе на! Что это за государственный служащий, который отказывается помочь другому слуге государства? Да еще в таком деле, которое на благо людям… При чем тут донос? Подручный чайханщика говорит, что тот контрабандой занимается. Это хорошо, по-твоему? Правда это или нет? Если правда, он поступает плохо, приносит вред, сбивая с толку людей. Твой долг, долг каждого честного человека – воспрепятствовать этому. Вот я тебе и говорю: ты обязан перед Богом, перед собой, перед своей родиной.
Тут он широко развел руками, дабы продемонстрировать беспредельность этой родины, и на минуту умолк, чтобы его назидательные речи оказали большее действие. Но тишину нарушил раздавшийся с озаренного золотым светом кладбища за его спиной горестный вопль: «В каком же из благодеяний Господа вашего вы усомнитесь?!» Жандарм завел все сначала:
– Тебе надлежит выполнить свой долг. Какой же это донос? Ведь если окажется, что тот человек ни в чем не виноват, то это будет твоя заслуга, значит, ты разобрался и выяснил, что все это был только наговор. Опять же выходит, ты доброе дело совершил. Какое же это доносительство!… Плохо в пользу иностранцев шпионить. А я государственный служащий, разве я похож на иностранца?
Молодой человек остановился, повернулся спиной к школьникам на площадке, тень жандарма упала на его грудь.
– Ты – жандарм, я – учитель, – решительно сказал он. – Я же не прошу тебя, чтобы ты давал уроки этим детям…
Он тоже выдержал паузу, чтобы дать жандарму лучше прочувствовать его слова, паузу, которая тотчас заполнилась криками футболистов и заунывными голосами кладбищенских плакальщиков, читающих суры из Корана над могилами. Помолчав, учитель продолжал:
– Я не сделаю ничего во вред людям.
И он опять зашагал к ребятам, гонявшим мяч по полю.
Едва молодой учитель вышел из дома, к нему бросился шурин крестьянина.
– Какая там контрабанда, голубчик? – заговорил учитель. – Контрабандисты не такие люди, чтобы их каждый встречный в лицо знал, они по деревням не живут. Дутое это все дело. Он и ко мне приходил, уговаривал меня в шпики записаться. Надувательство сплошное.
Теперь они шли деревенской улицей. Попадавшиеся навстречу дети здоровались с учителем. Шурин крестьянина подумал, потом сказал:
– Правильно вы говорите. Ведь тот-то, чайханщик, значит, – он все время Баба-Али разыскивал. Я так полагаю, Баба-Али ему деньги должен. Он несколько раз у Масуме, сестры моей, спрашивал о нем. У муллы тоже побывал, о том же допытывался…
– Я сам, правда, его не видел… Но вероятно… Вероятно, этот чайханщик тоже инспектор, из полиции, – ответил учитель. – Да наверняка. Откуда тут контрабандисты? Это он для отвода глаз приходил. Тут какая-то хитрость.
Пока они шли по улице, ребята, собиравшиеся к школе, то и дело здоровались с учителем. Шурин задумчиво сказал:
– Что-то тут все-таки нечисто…
– Ясное дело, – подхватил учитель, – чайханщик и контрабанда только предлог.
– Конечно, вы человек ученый, – заключил его собеседник.
Закурив сигарету, учитель спросил:
– А как поживает Масуме-ханум? Сынок ее, Ахмад-Али, здоров?
Но шурин был полностью погружен в свои мысли.
– Так что мне делать-то? Учитель выдохнул дым.
– Выбрось все это из головы. Как будто бы и не видал никакого жандарма. А если он снова заявится, начнет вопросы задавать, что ты сделал, скажи ему: мол, ты о чем? Да я все это забыл. Словом, выкинь из головы. Как будто ничего не было. Ни ты, ни я не видали ни жандарма, ни чайханщика.
