Девушки смотрят на нас. Я смотрю на бутылку «Перье», немного смущенный, и говорю:
– Да, я помню.
– Мне нравится эта песня, – говорит он.
– Да, и мне нравилась, – говорю я. – А чем ты еще занимался?
– Конкретно, – смеется он. – Ой, я не знаю. Тусовался.
– Ты звонил мне и оставил сообщение, так ведь?
– А-а, так.
– Что ты хотел?
– А, оставь, ничего важного.
– Ну ладно, что?
– Я сказал, оставь, Клей.
Джулиан снимает темные очки, прищуривается, глаза его кажутся пустыми; единственное, что мне приходит в голову:
– Как концерт?
– Что? – Он принимается грызть ногти.
– Концерт. Как было?
Он уставился куда-то еще. Девушки поднимаются и уходят.
– Был облом, старик. Был самый настоящий ебаный облом, – наконец произносит он. – Потом. – Он уходит.
– Да, потом, – соглашаюсь я, вновь глядя на «порше»; у меня чувство, что там кто-то есть.
* * *
Рип так и не показывается в «Кафе-казино», он звонит позже, около трех, и предлагает заехать к нему домой на Уилшир. Спин, его сосед, голым загорает на балконе, из колонок звучит Devo. Я вхожу в спальню Рипа, он все еще в постели, голый, на ночном столике рядом с кроватью зеркальце, Рип выкладывает дорожку кокаина. Он приглашает меня войти, сесть, оценить вид. Я иду к окну, он машет в зеркале рукой, предлагая присоединиться.
– Нет, думаю, нет, не сейчас, – отвечаю я.
Из ванной выходит совсем молодой, вероятно, лет пятнадцати-шестнадцати, парень, очень загорелый, застегивает джинсы, затягивает ремень. Сев на край кровати, он натягивает ботинки, которые, кажется, ему слишком велики. У него короткие, торчащие светлые волосы, майка Fear [21],на одном запястье – черный кожаный браслет. Рип ничего ему не говорит, я делаю вид, что его не замечаю. Он встает, смотрит на Рипа и уходит.
С моего места видно, как поднимается и проходит на кухню по-прежнему голый Спин, выжимает в большой стакан грейпфрут. Кричит Рипу:
– Вы с Клиффом заказали столик в «Мортоне»?
– Да, милок, – кричит в ответ Рип, перед тем как выложить дорожку.
Я удивляюсь, почему Рип позвал меня сюда, а не встретился со мной где-нибудь в другом месте. Над кроватью Рипа висит старый, в дорогой раме, плакат BeachBoys, и, глядя на него, я стараюсь вспомнить, который из них умер. Рип выкладывает еще три дорожки. Он запрокидывает голову, трясет ею, громко шмыгая. Потом смотрит на меня, желая знать, что я делал в «Кафе-казино» в Уэствуде, когда он ясно помнит, что велел мне встретить его в «Кафе-казино» в Беверли-Хиллз. Я говорю ему, что вполне уверен – мы договаривались встретиться в «Кафе-казино» в Уэствуде.
– Нет, не совсем так, – говорит Рип. А затем: – Ну ладно, это не важно.
– Не знаю, наверное.
– Что тебе нужно?
Я вытаскиваю кошелек, и у меня возникает чувство, что Рип не появлялся и в «Кафе-казино» в Беверли-Хиллз.
* * *
Трент у себя в комнате разговаривает по телефону, пытаясь вырубить кокаин у дилера, живущего в Малибу, – потому что не сумел связаться с Джулианом. Поговорив с ним минут двадцать, он вешает трубку и смотрит на меня. Я пожимаю плечами, закуриваю сигарету. Телефон непрерывно звонит, Трент повторяет, что пойдет со мной в кино, на что угодно, в Уэствуд, где с пятницы идут девять новых фильмов. Вздохнув, Трент отвечает на звонок. Это новый дилер. Звонок плохой. Трент кладет трубку, я замечаю, что, может быть, пора идти, а то не успеем на четырехчасовой сеанс. Трент говорит – не пойти ли мне с Дэниелом, или Рипом, или другим из моих «дружков-пидоров».
– Дэниел не пидор, – возражаю я, скучая, переключая телевизионные каналы.
– Все так думают.
– К примеру, кто?
– К примеру, Блер.
– Он не пидор.
– Попробуй объяснить это Блер.
– Я больше не гуляю с Блер. С этим кончено, Трент, – говорю я, пытаясь добавить голосу твердости.
– Мне кажется, что она так не думает, – замечает Трент, лежа на кровати и уставившись в потолок.
Наконец я спрашиваю:
– А почему тебя это заботит?
– Может, и не заботит, – вздыхает он.
Трент меняет тему и говорит, что я должен пойти с ним на вечеринку, которую кто-то устраивает в «Рокси» для какой-то новой группы.
Я спрашиваю:
– Кто устраивает?
Он отвечает, что точно не знает.
– А что за группа? – спрашиваю я.
– Какая-то новая.
– Какая новая?
– Я не знаю, Клей.
Внизу громко залаяла собака.
– Может быть, – говорю я. – Сегодня Дэниел устраивает вечерину.
– О, отлично, – саркастически замечает он. – Пидорскую вечерину.
Снова звонит телефон.
– Пошел ты, – говорю я.
– Господи! – вопит Трент, садится, хватает телефон и орет в трубку: – Да не нужен мне твой хуев, ебаный кокаин! – Он замолкает на секунду, потом тихо говорит: – Да, я сейчас спущусь, – Вешает трубку, смотрит на меня.
– Кто это был?
– Моя мать. Она звонила снизу.
Мы идем вниз. В столовой сидит горничная, озадаченно смотрит MTV. Трент говорит, что она не любит убирать, когда кто-нибудь дома.
– Она все равно всегда укуренная. Мать чувствует себя виноватой, потому что у нее семью убили в Сальвадоре, но я думаю, рано или поздно она ее уволит.
Трент подходит к горничной, та нервно улыбается. Трент пытается что-то сказать по-испански, но общения не получается. Она смотрит на него пустым взглядом, старательно кивая и улыбаясь.
Трент поворачивается и говорит:
– Ну, опять укуренная.
В кухне мать Трента курит сигарету и допивает диетколу, собираясь пойти на какой-то показ мод в Сенчури-Сити. Трент достает из холодильника пакет апельсинового сока, наливает себе стакан, предлагает мне. Я отказываюсь. Он смотрит на мать, делает глоток. Минуты две все молчат, пока мать Трента не произносит:
– До свидания.
– Ну так что, Клей, ты поедешь вечером в «Рокси» или как? – спрашивает Трент.
– Вряд ли, – говорю я, думая о том, что же хотела его мать.
– Вряд ли?
– Я думаю, что пойду на вечер к Дэниелу.
– Прекрасно, – говорит он.
Я собираюсь спросить, как все-таки насчет кино, но наверху звонит телефон и Трент выбегает из кухни, чтобы ответить. Я прохожу обратно в столовую, смотрю, как садится в машину и отъезжает мать Трента. Горничная из Сальвадора встает, медленно идет в ванную, я слышу, как она смеется, рыгает, снова смеется. В столовую с убитым видом входит Трент, садится перед телевизором; вероятно, опять неудача.
– Я думаю, твоя горничная не в себе, – замечаю я.
Трент смотрит в сторону ванной и говорит:
– Она опять охуевает?
Я сажусь на другой диванчик.
– Похоже.
– Мать рано или поздно ее уволит. – Он делает глоток апельсинового сока из стакана, который по-прежнему держит в руке, утыкается в MTV.
Я смотрю в окно.
– Мне ничего не хочется, – наконец говорит Трент.
Я решаю, что тоже не хочу в кино, и думаю, с кем бы мне пойти на вечер к Дэниелу. Может быть, с Блер.
– Хочешь посмотреть «Чужого»? – спрашивает Трент, глаза закрыты, нога на кофейном столике. – Вот от этого она бы окончательно охуела.
* * *
Я решаю пойти к Дэниелу с Блер. Заезжаю за ней в Беверли-Хиллз. На ней розовая шляпка, голубая мини-юбка, желтые перчатки, темные очки, она говорит, сегодня во «Фред Сигал» кто-то сказал, что ей нужно играть в группе. Вот она, мол, и подумывает, не замутить ли что-нибудь эдакое, что-нибудь слегка «нью-вейвовое». Я неуверенно улыбаюсь (издевается она, что ли), говорю, что это неплохая мысль, и крепче сжимаю руль.
На вечере я едва ли кого знаю, наконец отыскиваю пьяного Дэниела, в черных джинсах, майке Specials [22], темных очках, одиноко сидящего возле бассейна. Я сажусь рядом, Блер уходит за выпивкой. Я не знаю, смотрит ли Дэниел на воду или просто отключился, но в конце концов он открывает рот и говорит:
– Привет, Клей.
– Привет, Дэниел.
– Нравится тебе? – крайне медленно спрашивает он, поворачивая голову.
– Мы только что приехали.
– А-а, – на минуту он замолкает. – С кем?
– С Блер. Она пошла за напитками. – Я снимаю темные очки, смотрю на его забинтованную руку. – Мне кажется, она думает, что мы любовники.
Дэниел поднимает темные очки и, не улыбаясь, кивает.
Я снова надеваю очки.
Дэниел поворачивается обратно к бассейну.
– А где твои родители? – спрашиваю я.
– Мои родители?
– Да.
– В Японии, думаю.
– Что они там делают?
– Ходят по магазинам. Я киваю.
– Может быть, в Аспене, – говорит он. – Какая разница?
Подходит Блер – джин-тоник в одной руке, пиво – в другой, передает мне пиво и, закурив сигарету, говорит:
– Не разговаривай с парнем в сине-красной тенниске. Он явный коп. – А затем: – У меня очки не криво сидят?
– Нет, – отвечаю я.
Она улыбается, кладет руку мне на ногу и шепчет в самое ухо:
