Кот наконец решился. Легкой и пружинистой походкой он направился к самке. Она игриво шевельнулась, как будто желая отодвинуться, но самец высоко подпрыгнул и плюхнулся на нее. Вцепившись зубами в загривок, он без лишних движений овладел ею. Удовлетворившись, он расслабился и отпустил самку. Пригвожденная к полу кошка хрипло завизжала и вырвалась из-под него. Она прыгнула к уже остывшей печи и начала виться у нее, умываясь и потираясь головой о теплую стену.
Мельник прожевал последний кусок и, откинувшись назад, опрокинул в глотку стакан водки. Он с трудом встал, схватил ложку и, похлопывая ею по ладони, направился к батраку. Смущенный парень все еще сидел за столом. Женщина оправила платье и возилась у печи.
Наклонившись, мельник что-то шепнул в его пунцовое ухо. Юноша подскочил, будто его укололи ножом, и начал возражать. Тогда мельник громко спросил, вожделел ли он его жену. Батрак вспыхнул, но не ответил. Мельничиха отвернулась и продолжила чистить горшки.
Мельник показал на прогуливающуюся кошку и снова что-то шепнул. Парень с трудом встал из-за стола, намереваясь выйти из комнаты. Опрокинув стул, мельник пошел за ним и, прежде, чем парень что-либо понял, неожиданно прижал его к стене, схватив одной рукой за горло и упершись коленом ему в живот. Парень не мог и пошевелиться. Оцепенев от страха, он, шумно дыша, пытался что-то сказать.
Причитая и всхлипывая, женщина бросилась к мужу. Встревоженная кошка наблюдала за происходящим с печи, а кот, испугавшись, запрыгнул на стол.
Одним ударом мельник отбросил жену в сторону. Затем, движением похожим на то, каким из картофелин выковыривают темные пятнышки, он вонзил ложку парню в глазницу и провернул ее там.
Глаз выпрыгнул из лица, как желток из разбитого яйца и скатился на пол по руке мельника. Батрак взвыл и пронзительно закричал, но мельник крепко прижимал его к стене. Окровавленная ложка вошла во второй глаз и тот выпрыгнул еще проворнее первого. Какое-то время, как будто не зная что делать, глаз задержался на щеке парня, а затем, по рубашке, скатился на пол.
Через мгновение все было закончено. Я не поверил увиденному. У меня мелькнула слабая надежда, что глаза еще можно вернуть на место. Мельничиха дико завизжала. Она побежала в соседнюю комнату и разбудила детей, которые с перепугу тоже заплакали. Батрак вскрикнул, потом закрыл лицо руками и затих. Кровь ручейками стекала меж пальцев на рубаху и брюки.
Как будто не зная, что парень ослеп, разъяренный мельник толкнул его к окну. Тот споткнулся, вскрикнул и, налетев на стол, едва не упал. Мельник схватил его за плечи, распахнул ногой дверь и вышвырнул батрака во двор.
Глазные яблоки продолжали лежать на полу. Я обошел вокруг, встретившись с их невозмутимым взглядом. Сначала кот, а за ним и кошка, осторожно вышли на середину комнаты и начали играть глазами будто клубком ниток. На свету от масляной лампы кошачьи зрачки превратились в узкие щелки. Животные перекатывали глаза, обнюхивали их, лизали и ласково перебрасывали друг другу мягкими лапками. Глаза смотрели на меня из всех углов — они, казалось, зажили новой самостоятельной жизнью.
Я смотрел на них с восхищением. Если бы мельник вышел из комнаты, я бы подобрал их. Разумеется ими еще можно было смотреть. Я носил бы их в кармане, вынимая когда нужно и накладывая поверх своих. А может я смог бы приладить их на затылке и они как-нибудь сообщали бы мне, что там происходит у меня за спиной. Еще лучше было бы оставить их где-нибудь, и узнать потом, что происходило там в мое отсутствие.
Возможно глаза и не намеревались служить еще кому-то. Они легко могли убежать от кота и кошки и укатиться в двери. Теперь, как выпущенные на волю птицы, они могли свободно бродить по лесам, полям и озерам. Такие крохотные, они легко могли спрятаться и, живя на воле, вечно наблюдать за людьми. Я разволновался от этих мыслей и решил незаметно прикрыть двери и поймать глаза.
Играющие животные явно раздражали мельника. Он выбросил их в двор, а глаза раздавил своими тяжелыми ботинками. Что-то хрустнуло под толстой подошвой. Лопнуло чудесное зеркало в котором мог отразиться весь мир. На полу осталась только горсточка слизи. Меня охватило чувство огромной потери.
Не обращая на меня внимания, мельник уселся на скамью и, медленно раскачиваясь, уснул. Я постоял немного, потом осторожно поднял окровавленную ложку и начал убирать посуду. Это была моя работа — подметать пол и поддерживать чистоту в комнате. Убирая, я старался не смотреть на раздавленные глаза. В конце концов, отвернувшись, я сгреб липкую слизь и забросил ее в печь.
Я проснулся рано утром. Снизу доносился храп мельника и его жены. Я тихонько собрал еды, заправил комету горячими углями и выскочил во двор.
Батрак лежал у стены мельницы, рядом с амбаром. Сперва я хотел побыстрее прошмыгнуть мимо, но, вспомнив, что он ничего не видит, остановился. Батрак до сих пор не оправился от потрясения. Он стонал и всхлипывал, прикрывая лицо руками. Его лицо, руки и рубаха были покрыты коркой засохшей крови. Я хотел заговорить с ним, но испугался, что он может спросить о своих глазах и мне придется сказать, чтобы он забыл о них, потому что мельник все растоптал. Мне было очень жалко парня.
Я задумался, не теряются ли вместе со зрением воспоминания обо всем увиденном раньше? Если да, то исчезает возможность видеть даже во сне. Если же нет — то не так это и страшно. Насколько мне было известно, мир везде одинаков. Даже люди, хотя и отличаются друг от друга как звери и деревья, хорошо запоминаются лишь если знать их много лет. Я прожил всего семь лет, но уже много всего помнил. Когда я закрывал глаза, то ясно представлял себе разные мелочи. Кто знает, может без глаз батрак увидит совершенно другой, более привлекательный мир.
Из деревни донесся какой-то шум. Побаиваясь, что он может разбудить мельника, я пошел со двора, время от времени трогая свои глаза. Теперь я знал какие слабые корни у глаз и шел очень осторожно. Когда человек наклоняется, его глаза свисают как яблоки с дерева и легко могут выпасть. Я решил поднять голову вверх когда буду перелезать через ограду, но тут же споткнулся и упал. Я со страхом ощупал глаза и убедился что они на месте. Проверив, как они открываются и закрываются, я с восторгом заметил летящих неподалеку птиц. Они летели очень быстро, но я мог проследить их полет и даже увидел, как они взмыли к облакам и стали меньше дождинки. Я решил, что теперь буду запоминать все, что увижу; и если у меня вынут глаза, я до конца жизни буду вспоминать то, что успел увидеть.
Я ставил силки, а Лех продавал пойманных птиц в окрестных деревнях. В ловле птиц здесь ему не было равных. Обычно он занимался этим в одиночку. Меня он взял потому, что я был маленьким, гибким и легким. Я мог поставить ловушки там, куда сам Лех забраться не мог — на гибких ветках молодых деревьев, в густых зарослях крапивы и чертополоха, на раскисших, полузатопленных болотных кочках.
Лех жил бобылем. Его лачуга была заполнена самыми разными птицами — от обыкновенного воробья до мудрой совы. За птиц крестьяне давали Леху молоко, масло, сметану, сыр, хлеб, колбасу, водку, фрукты и даже одежду. Обычно он выменивал все это в близлежащих деревнях, разнося в клетках птиц, торгуя их красотой и умением петь.
Лицо Леха было усыпано прыщами. Крестьяне утверждали, что такие лица бывают у тех, кто таскает яйца из ласточкиных гнезд. Сам Лех говорил, что лицо у него такое оттого, что в детстве он неосторожно плевал в огонь. Он рассказывал, что его отец, деревенский писарь, хотел выучить его на священника. Но Леха тянуло в лес. Он познакомился с жизнью птиц и завидовал их умению летать. Однажды он сбежал из дома и, как вольная птица, начал странствовать от деревни к деревне. Он наблюдал чудные повадки куропаток и жаворонков, подражал беззаботному зову кукушки, трескотне сороки, уханью совы. Он знал брачные повадки снегирей, ярость ревнивца-коростыля, кружащего возле оставленного самкой гнезда, и горе ласточки у которой разорили гнездо мальчишки. Он знал приемы соколиного боя и восхищался долготерпением охотящегося на лягушек аиста. Он завидовал соловьиной песне.
Так, среди птиц и деревьев, он провел свою молодость. Теперь он сильно похудел, его зубы гнили, кожа на лице обвисла а зрение постепенно ухудшалось. В конце концов Лех построил хижину и поселился в ней. Там он занимал один угол а остальные заставил птичьими клетками. В самом низу одной из клеток нашлось немного места для меня.
Лех любил рассказывать о птицах. Я жадно ловил каждое его слово. От него я узнал, что аисты обычно прилетают из-за далеких морей и океанов в день Святого Иосифа и остаются в деревне, пока Святой Варфоломей не загонит всех лягушек в грязь. Грязь затыкает лягушкам рты и аисты, не слыша кваканья, не могут найти их и улетают. Аисты приносят счастье обитателям домов, на крышах которых вьют гнезда.
