— Вот это нам и надо, камрад Балаганов, — указал на банки с медом Остап.
И к удивлению своего рыжеголового друга, не торгуясь, он купил трехлитровый бидончик душистого майского меда.
Когда отошли от довольного продажей торговца, Балаганов спросил:
— Зачем так много, командор? Будем питаться медом?
— Терпение, дорогой приятель, и вы поймете что к чему. Протолкавшись через шумную базарную суету, друзья добрались до машины, изрядно вспотев то ли от жары, то ли от повторных чашек понравившейся им бузы. Но они пришли не сами, а привели татарчика с графином на голове. Указав на него, Бендер сказал:
— Адам, вкусите этого освежающего напитка и вы поймете, что такое восточное наслаждение в знойный день.
Адам Казимирович последовал совету своего предводителя. Когда выпил пенящегося напитка, то тут же попросил юного продавца налить ему еще, украсив усы белой пеной.
— Да, буза, значит, говорите? — удовлетворенно спросил он, когда они поехали.
— Буза! — засмеялся Бендер. — Резкий напиток, хмельной вроде, а?
— Еще какой, — замотал головой Балаганов. — Я же чувствую, друзья, если по справедливости…
Еще на базаре Бендер расспросил, как им проехать к нужному месту города и сейчас командовал, где ехать прямо, куда сворачивать, чтобы выехать на шоссе, ведущее в Ялту.
— Так что, в Ялту? — взглянул на Бендера Козлевич.
— Пока нет, Адам. Вначале поработаем здесь, а уж потом, — уклонился от прямого ответа Остап.
Выехали на Ялтинскую и Бендер попросил Козлевича ехать медленно, а сам внимательно смотрел по сторонам улицы.
Так они ехали как бы на выезд из города в сторону Ялты. И, наконец, Остап увидел с левой стороны на воротах вывеску: «Парк Салгирка», а дальше от дороги, в глубине парка — дом-дворец в стиле «ампир», а рядом еще корпус, стилизованный под Бахчисарайский дворец.
— Как сказано в путеводителе, эти здания построены в 1827 году архитектором Эльсоном, друзья, — указал на них. — Остановитесь, Адам. Нам как раз и надо туда. Отсюда и начнем свои поиски, мои верные визиры. Адам в машине, Балаганов со мной. И прихватите, Шура, бидончике медом, — распорядился великий искатель кладов.
Они вошли в парк и Бендер спросил проходящего мимо мужчину:
— Товарищ, это загородный дом графа Воронцова?
— Он самый, он самый, только там графьев этих уже нет, граждане, — усмехнулся он, не то сожалея, не то одобряя, что «графьев» уже нет.
— Ясное дело, нет, — промолвил Остап.
Бендер с Балагановым подошли к кухонному корпусу и Остап спросил вышедшую из кухни женщину:
— Нам нужен бывший садовник графа Воронцова Кузьма Афанасьевич. Не подскажете, где я могу его видеть. Сказали, что он здесь проживает.
— Верно сказали, проживал.
— Как проживал? — подался к ней Остап.
— Атак, жил он здесь в полуподвальном помещении, а годов два тому и помер Кузьма Афанасьевич, — вздохнула женщина. — А вы кто ему будете? Родственник, или как? Если родственник, то жена его живенькая еще, Клавдия Алексеевна. Вот так спуститесь по ступенькам чуток, — указала она на раскрытую дверь, — да постучитесь. Она должна быть дома в такую жарынь.
— Спасибо, уважаемая, спасибо, — раскланялся Остап, и они с Балагановым спустились в полуподвал загородного графского дома.
Через несколько ступенек вниз компаньоны увидели справа дверь из мореного дуба, покрытого лаком, а рядом шнурок с львиной головкой на конце. Дернув за шнурок, великий предприниматель услышал в глубине помещения дзиньканье колокольчика. Дверь отворилась и перед Остапом предстала пожилая женщина, назвать которую старухой было еще нельзя. В ситцевом платьице, невысокая, худощавая, в очках, с книгой в руках, она вопросительно смотрела на пришедших.
— Клавдия Алексеевна? — с обворожительной улыбкой, на которую только был способен, спросил Бендер.
— Слушаю вас, — сухо ответила хозяйка. — Чем обязана?
— Вам низкий поклон от пасечника Стратиона Карповича, Клавдия Алексеевна, вот… — Остап взял из рук своего подчиненного бидончик с медом и протянул его женщине. — Передал он вам, уважаемая, — продолжал улыбаться он.
— Благодарю, весьма… Как он там, Стратион Карпович? Да вы заходите, прошу вас, граждане, прошу… — посторонилась Клавдия Алексеевна, давая пройти гостям в квартиру.
Компаньоны прошли и осмотрелись. В полуподвальном помещении кухонного корпуса было три комнаты, обставленных довольно скромно, и ничего не напоминало им графского интерьера.
— Прошу, располагайтесь, — указала хозяйка на мягкие стулья у стола с замысловатыми резными ножками. — Вот живу, — обвела рукой женщина комнату и двери из нее. — Благодарение всевышнему, не выселяют пока… — положила на стол она книгу, после того как бидончик с медом снесла на кухню. — Так как там наш медонос? — улыбнулась хозяйка, садясь на стул.
— Жив и бодр, Клавдия Алексеевна. Пасеку содержит большую, мед качает отменный, очень просил посетить вас и справиться о вашем здоровье.
— Какое уже здоровье, уважаемые граждане, возраст и пережитое… После смерти Кузьмы Афанасьевича… Дочь тоже живет не со мной. Все это сказывается, как известно, — отвела в сторону грустный взгляд Клавдия Алексеевна, сняв очки.
— Да, жизнь для всех сейчас нелегка, уважаемая Клавдия Алексеевна, — сочувствующе вздохнул Остап и посмотрел на Балаганова. И тот, поняв взгляд своего командора по-своему, поспешил вставить:
— Да, у меня… я тоже… жизнь идет не по справедливости…
— Он, Клавдия Алексеевна, из московских «Известий»…
— Александр Балаганов, — представился помощник Бендера и чуть преклонил свою рыжеволосую голову на молодецких плечах.
— Очень приятно, гражданин, — и тут же поправилась: — товарищ… — И последнее слово она произнесла, как было замечено Остапом, через силу.
— А я литератор, уважаемая Клавдия Алексеевна. Моя фамилия Бендер. Пишу книгу о последних днях в Крыму светлейшего графа Воронцова… О годе двадцатом…
— О, в двадцатом самого графа давно уже не было. Последней владелицей дворца в Алупке, и этого загородного дома, была его наследница старая графиня Воронцова-Дашкова, граждане писатели, — разъяснила хозяйка.
— Вот как? — удивился Бендер. — Не сам граф Воронцов в двадцатом, а Воронцова-Дашкова? Вот вам пример, уважаемая Клавдия Алексеевна, как могут ошибаться источники истории.
— Особенно историки теперешнего времени, — усмехнулась женщина, одев и снова сняв очки.
— А графиня Воронцова-Дашкова покидала в двадцатом Крым из этого загородного дома?
— Разумеется, нет, она уплыла в двадцатом морем из дворца в Алупке, уважаемые историки-писатели.
— Было бы очень интересно описать как это все было, какие чувства были у нее, покидая свою родину., расскажите нам, дорогая Клавдия Алексеевна.
— Да, хотя бы несколько слов об этом, — удачно вставил Балаганов, понимая своего командора.
— Что я могу вам рассказать? Совсем ничего. Ведь я была тогда не в Воронцовском дворце, а здесь. Вот прислуга дворца в Алупке, да, она провожала графиню на пароход, ей и должно быть известно об этом. Да, разве что Анна от своих подруг-коллежек что-то может знать.
— А кто это — Анна? — спросил вежливо Остап.
— Как кто? Одна из горничных старой графини, моя дочь.
— О, это совсем удачно, дорогая Клавдия Алексеевна. Она живет здесь?
— Нет, я же сказала, что дочь живет отдельно. Она преподает английский, живет на Пушкинской… Вот с ней и можете встретиться и поговорить на интересующую вас тему, уважаемые.
— Очень и очень вам благодарен, дорогая Клавдия Алексеевна.
— И я, разрешите мне присоединиться к благодарности моего друга, — встал и поклонился Балаганов.
Глядя на своего компаньона, Остап удивился, откуда тот нахватался светских манер.
Распрощавшись с хозяйкой, они пошли парком к ожидавшей их машине и Остап сказал:
— Нет, Шура, вы делаете грандиозные успехи не только в нужном разговоре, но и в своих манерах. Похвально, друг.
— Она же из культурных, командор, сразу видно, — тряхнул своими кудрями тот. — Прислуживать графской семье… это не так просто, я думаю, товарищ писатель.
Остап не удержался и рассмеялся, услышав это. Сказал:
— Мне кажется, что я удачно придумал это, Шура.
— А я из газеты… — рассмеялся и Балаганов.
— Так и будем продолжать, камрад Шура. Горничная, разумеется, не из деревенских служанок, а из образованных тем более.
— Еще бы, английский язык преподает, понимать надо, командор, — с почтением к незнакомой еще горничной отозвался Балаганов. — Какие-нибудь слова по-английски вы знаете, товарищ Бендер?
— Ни одного, Шура. Только несколько немецких, камрад, например, что означает приятель, друг. Как вы уже это усвоили с Козлевичем.
