— Это ваша будущая работа, — делая ударение на каждом слове, пояснила Наташа.
— Работа?!
— Да. Устроитесь тренером–консультантом в наш элитный фитнес–центр. Его посещают полные жёны и любовницы высокопоставленных чиновников. Чем больше веса они потеряют, тем больше вы приобретёте влияния на их мужей–чиновников. Будете обхаживать их, плести интриги и так далее. — Наташа красноречиво подчеркнула. — Не забывайте, наша цель — политический заговор.
— Я же в фитнесе ни бум–бум… — Иван развёл руками.
— Дорогой, там нет ничего сложного, — вставила его девушка.
— Вот, вот. Точное замечание. Тем более на первых порах я буду вам помогать. Вы думаете, что я всегда была такой толстой. Ошибаетесь. Когда–то я тоже была 90–60–90. Но центр так решил и я поправилась.
— Друзья, уже поздно, давайте завтракать, — предложила его девушка.
— Нет, — отказалась Наташа. — Я должна уйти. Ненадолго. А вечером продолжим.
Пока Наташа собиралась, Иван с задумчивым взглядом ходил туда–сюда, словно что–то искал. Его девушка играла в молчанку.
— Предатель! — выпалила она, как только Наташа скрылась.
— Я никого не предавал, — парировал Иван.
— Ты Родину предал! Меня… — его девушка заплакала. — Ты меня совсем не любишь.
— Люблю! — защищался Иван.
— Нет!! — извергая слёзы, выла его девушка. — Если я потолстею, ты бросишь меня…
— Но зачем ты тогда соглашалась?! — хватаясь за голову, кричал Иван.
— Наташа сказала: если я не соглашусь, они меня ликвидируют. Ваня, Ванечка, Ванюша, если ты любишь, спаси мою фигуру… 90–60–90…
У специального здания, которое обычные зеваки обходят стороной, стояло несколько специальных машин с ярко мигающими фонарями. Несколько человек в форме со сложноподчинёнными отношениями: лейтенант, старлей и капитан, которым было всё до фонаря, потому что кончалось обеденное время, отдыхали в зелени сада.
Иван, до конца не уверенный в себе, довольно уверенной походкой подошёл к специальному зданию.
— Что хотели? — вяло спросил лейтенант.
— Я хотел, — замялся Иван. — Написать явку с повинной.
— Так, так, — вставил старлей, — Продолжайте.
— Я заговорщик, — признался Иван.
— Оружие, взрывчатка есть? — поинтересовался капитан.
— Нет.
— Тогда это не к нам. Идите в пятый кабинет.
Наблюдатель, тот самый, который так любил прятаться в тени, сидел в пятом кабинете и чистил наградной пистолет. Рядом, сдерживая порывы лёгкого ветерка, висел китель капитана госбезопасности.
— Разрешите, — Иван постучался и вошёл в кабинет.
— Проходите. — Отчеканил капитан. — Садитесь. Пишите.
Иван достал ручку, взял бумагу и, выводя каждое слово, принялся писать. Через полчаса, взяв с Ивана подписку о невыезде, его отпустили. А ещё через полчаса вся его явка с повинной с бумаги испарилась, потому что Иван писал ручкой с исчезающими чернилами.
Лучше страшный конец, чем бесконечный страх
Ф. Шиллер
Последнее время Эрик, пропагандист различных взглядов, боялся практически всего: измены жены, увольнения, конца света, финансового краха. Страхи, роились в его голове и следовали друг за другом вереницей, словно стая голодных волков. Причём перенесённый страх не исчезал, а мутировал в другую ещё неизвестную страшилку, заставляя Эрика трепетать.
Надо отдать пропагандисту должное, он не сидел, сложа руки, а постоянно что–то выдумывал, например, как понизить градус ужаса. Во–первых, хитрожопый Эрик побрился наголо и волосы уже не могли стоять дыбом. Во–вторых, чтобы лишить себя душераздирающих воплей плотно заткнул уши, тем самым погрузившись, словно в саркофаг. В-третьих, выпученные глаза надёжно скрывали облегающие очки для мотогонок. И последнее (можно не читать): из–за врождённого ринита мой герой с трудом чувствовал запах, который в минуты опасности нечаянно вылетал из кишечника, возможно, поэтому Эрик оставался (при взгляде со стороны) парнем хоть куда.
Утренний час, а именно столько мой герой тратил на сборы, имели строгую очередность: зарядка, водные процедуры, затем завтрак, далее одевание в цивильный костюм. Сегодня были дерзко нарушены. Проигнорировав всё: кроме еды и одевания, Эрик приступил к осмотру жены, которая, занимаясь фитнесом и проповедуя здоровый образ жизни, спала нагишом. Найдя на её теле несколько прыщей и два (чужих) засоса, трусоватый пропагандист уже собирался сделать вывод, нагнетающий очередной страх. Но ему помешал лежащий на тумбочке противогаз. Из–за растущих нагрузок жену последнее время мучили газы. Пощупав противогаз, до Эрика дошло:
«Изменяет».
А чтобы сделать ему страшнее натягивает противогаз.
Жена во сне, как ни в чём не бывало, повернулась на бочок, машинально приняв манящую эротическую позу.
У пропагандиста не дёрнулся ни один мускул; сегодняшний страх и вчерашняя любовь — несовместимые понятия.
Когда в спальню как всегда бесцеремонно ворвалась тёща, чтобы непременно сверить часы, потому что её часы, как она выражалась:
«Лгут и не краснеют».
Эрик, словно нашкодивший ребёнок, стоял в углу, упрекая себя в трусости.
Увидев голую дочь и одетого зятя, тёща расстроилась.
— Простите я опять не вовремя, — констатировала она. — Часы опять дали маху.
— Ну, ма–а–а! — простонала во сне дочь.
— Хорошо, хорошо. Уже ухожу. — Согласилось она, смотря с пристрастием на угловатого зятя, выдумывая, чем бы его достать. — Эрик, в доме кончились наличные деньги.
По мимике её полного лица Эрик уразумел, что случилось что–то из ряда вон выходящее, возможно, опять сломался телевизор, который из–за долгоиграющих сериалов постоянно зависал.
— Окей, — вставил Эрик. — Я вызову телевизионщика.
— Банкира лучше вызови, — съязвила тёща и, уходя, добавила:
— Чучело!
Действительно из–за забастовки «Банкнотного двора», работники которого требовали прибавки жалованья, возникли перебои с наличностью. И хотя финансовый кризис давно миновал, круговорот дензнаков в среде населения застопорился. Банкоматы принимали карты, делали выписки красивых сумм, но денег не выдавали. Видя разгневанную толпу, крупные банки изменили время работы, рекомендуя переходить на безналичный расчёт, мелкие — сменили вывески. За товары и услуги от безысходности приходилось расплачиваться натурой.
Пропагандист мимоходом заглянул в кошелёк; среди банковских карт вид бумажной наличности вызывал не свежую анахроническую мысль:
«Не в деньгах счастье, а в их наличности».
Из–за боязни угодить в аварию, Эрик забросил собственный автомобиль, и передвигался исключительно на такси, при этом забывая вовремя платить за проезд. А брошенная им фраза:
«Простите, я тороплюсь», ввергала таксистов в отчаянье.
— Лучше заплати за проезд! — угрожали таксисты.
— После дождичка в четверг, — улыбаясь, говорил Эрик, и незаметно смывался.
Новый имидж Эрика сослуживцы встречали ухмылками, а он в отместку перестал здороваться, потому что в конторе намечалось сокращение, и все находились в натянутых, словно тетива лука, отношениях. Оставалось дождаться, кто же вылетит из конторы первым. Сослуживцы верили, что первым летуном будет Эрик. Потому что: во–первых, идея отказа от благ цивилизации, которая пропагандировалась им, вызывала у населения естественный отпор, во–вторых, призыв к переселению из города далеко загород (в безлюдные края) порождал акции протеста, ну а третьих, все были просто уверены, что мудаки должны сокращаться первыми.
Эрик несколько раз прошёлся по коридору, туда–сюда, наблюдая, как с лиц конторщиков слетают ухмылки, потому что, согласитесь, ухмыляться бесконечно невозможно. Когда все лица понемногу застыли, Эрик, оказавшись напротив директорского кабинета, незаметно кивнул, просто так — наудачу. Дверь в ответ распахнулась, и откуда–то из глубины повеяло холодком. Сквозняк навевал порциями, словно завораживал. Особенно приятно было бритому черепу, скользя по правильной форме, сквозняк не задерживался, а лишь обозначал своё присутствие.
— Кто там, войдите. — Голос секретарши звал из глубины.
Эрик зачем–то испугался, возможно, наступил очередной час боязни, и сразу почувствовал, что висит на волоске. Он сделал шаг в кабинет, затем машинально провёл рукой по лысой голове и, не найдя там, естественно, волос, понемногу успокоился.
Секретарша прикрыла за ним дверь; намереваясь, подслушивать.
Директор стоял у окна и в уме считал белых ворон, которые облепили искусственное вечнозелёное дерево. Казалось, что дерево плодоносит воронами. Дойдя до цифры тридцать три, директор сбивался и начинал считать заново, так как пернатые всё время перескакивали с ветки на ветку.
