– Я чувствую в заказчике какую-то лихорадочную тягу… Такое ощущение, что этот мужчина живет на свете последний день. Куда он торопится? И главное – он увлек меня, я тороплюсь вместе с ним… Куда? Мистика.
Вячеслав Борисович снова ироничен:
– А может это любовь?
Ирина, озадаченная, покидает кабинет своего врача. Жизнь в холле совсем не гармонирует с ее неторопливыми мыслями.
Ибо здесь как обычно буйствует Ксения Федоровна. В руках ее, как всегда, – раскрытые книги, которые она готова цитировать любому.
– Светик! Светочка! – несется зычный голос дамы.
Света испуганно выглядывает из дверного проема. Хватает швабру с ведром, спешит на зов.
– Вернемся к нашей игривой болонке в кресле, которая намекает на нетрадиционный способ?
– Вернемся.
– Итак, какой самый простой выход? Объявить пациентку Л. сумасшедшей, правильно?
Света молчит.
Ксения Федоровна с сарказмом продолжает:
– Мужчины прекрасно устроились по жизни за спинами жен, правильно?
– Не говорите, Ксения Федоровна.
– Одно меня смущает: ты опять со шваброй. Неужели ее некому отдать? Посмотри на себя: умная, интересная! Где этот… как его…
– Мансур?
– Ну да, Мансур этот чертов!
В голосе ее гнев и сталь:
– Мансур!
Мансур появляется мгновенно. Он торопливо дожевывает.
– Ты опять ел «Роллтон»? – тянет ноздрями Ксения Федоровна. – Как ты можешь появляться в обществе дам, нажравшись этого дерьма? А ну возьми швабру!
– Я не уборщица, Ксения Федоровна.
– А кто ты?
– Менеджер зала.
Ксения Федоровна гневно встает.
– Менеджер зала? Что еще за менеджер зала?
Швыряет в его голову увесистый том.
– А ну возьми швабру!
На шум появляется администратор Котов.
– Мансур, а ну-ка быстрее возьми швабру… Так… И подай даме книгу, которую она нечаянно обронила…
Мансур исполняет приказ. Официантка приносит кофе и минеральной воды.
– Здравствуйте, дорогая наша Ксения Федоровна, – льет патоку Котов.
Ксения Федоровна по обыкновению с ним холодна.
– Здравствуйте, дорогой. Вам тоже не мешает послушать это.
И вот все (Котов, официантка, Мансур со шваброй и Света) расположились полукругом, чтобы слушать. Подтягивается и муж Ксении Федоровны; он запыхался, торопясь к супруге.
– Так вот, Светочка! Каждый из этих самцов готов взять женщину сзади. И не только Вас, Светочка. Но и тех, кто рядом…
Она движением руки поправляет пышную прическу и внезапно указывает пальцем на Мансура.
– Ты готов, Мансур?
– Я? Нет.
Ксения Федоровна насмешливо указывает на Котова.
– Дорогой, Вы тоже не готовы? Что это такое с вами стало?
– Ну, как можно, Ксения Федоровна. Мы же люди, а не какие-нибудь…
– …болонки, правда?
Она тычет пальцем в мужа.
– Ты тоже не готов, Лямин?
– О чем ты говоришь, Ксения? Сама постановка вопроса нелепа…
– Между тем, только за последний год он сменил 7 любовниц.
Громкая пощечина нарушает тишину холла.
– А я сменила 7 семь сексопатологов! И у каждого выпытывала: что во мне пошло не так? Почему мужа не влекут мои формы? Значит, ты к восьмой не готов. О, сладость измены…
Новая пощечина!
Мансур от испуга роняет швабру, Света хихикает. Напряженная пауза.
– Так кто готов женщину объявить сумасшедшей исключительно для своей выгоды? Кто?
– Только не я. – отнекивается Лямин. – Ну, как я могу? Мне даже подумать об этом страшно. Причем, очень страшно.
– И правильно. Ведь ты же представляешь, что тогда будет с твоими гнилыми семенниками, дорогой! На каких они проводах будут болтаться, мой плешивый малыш!
Спасение! На пороге своего кабинете врач Валерий Петрович прощается еще с одной пышнотелой пациенткой.
Ксения Федоровна, оставив все, торопится к дверям, на ходу листая книгу.
– Валерий Петрович, я еще не все сказала! Это имеет прямое отношение к нашей болонке, не думайте!
Китаец Го, неутомимый труженик теневого бизнеса и любви (которой все возрасты покорны), вывешивает очередное свежее объявление об услугах Пенелопы. Грудь – двушка, фитнес, фэшн, стиль, театр, искусство, гламур, литература и так далее.
По этой причине не спрашивайте меня как поздним вечером того же дня занесло королеву лошадиной красоты Пенелопу в обычную московскую квартирку скромного достатка, – и кто это такой обыкновенный скромный москвич Евгений Алексеевич Гудзь, – лет 50-ти, тощий и легкий как глист… простите, как лист – березовый или кленовый. Понятно, что и лысенький при том; понятно, что на вид – божий одуванчик.
Сей любитель запретных страстей стоит на коленях перед законной супругой Любовью Петровной Гудзь, виновато уткнувшись в огромное бедро. Любовь Петровна без устали колотит каблуком изменника по лысине и громко рыдает, а Евгений Алексеевич пытается короткой ручкой огладить ее солидную задницу.
– Ты моя рыбонька… кисонька… ты лучше всех… Ну, ударь эту сволочь еше раз, ударь если хочешь, только прости…
– На-кось! На-кось! Я тебе покажу горячих девочек! В доме! В родном доме! На моих простынях!
Она топчет платье Пенелопы.
– Вот! Вот! А ну рви ее платье, Женя! Рви, я сказала!
Пенелопа забилась в ванную после нещадных побоев. Голова Пенелопы опять разбита, а Эсмеральда дрожит – и, похоже, опять обкакалась. При каждом ударе каблука о голову Евгения Алексеевича Пенелопа вздрагивает и шепчет:
– Ой, ой, господи… И мужик-то неплохой… За что она его так…
Пенелопа открывает кран, чтобы подмыть Эсмеральду.
– Опять шок мы получили, Эсмеральдочка… Пошалили – и шок получили… И зачем я тебя украла? Я такая дурочка, правда?
Евгений Алексеевич рвет ненавистное платье.
– Вот ей! Вот ей! Тьфу, в какую мерзость я вляпался! Как я мог так?!
– И ты должен сжечь его! Выбросить на помойку и сжечь!
Она плачет и того горше:
– Мама, ты же говорила мне еще 30 лет назад, с каким идиотом я связалась…
Но встряхнулась:
– Ну, ничего, мама, я перебьюсь… Ты знаешь меня.
– Рву, Люба! Видишь, рву! Как я ненавижу это платье!
Потом он шепчет что-то на ухо супруге.
– Что-о-о? Как это мужик? – остолбенела Любовь Петровна Гудзь. – А про такое, мама, ты мне не говорила никогда!
Евгений Алексеевич глупо хихикнул:
– Какая же это измена, Люба? Так, придурь… Я специально, чтобы тебе обидно не было…
– А ну зови ее сюда!
Вид Пенелопы с собачкой очень жалкий.
– Здрасьте… – здоровается Пенелопа, демонстрируя хорошие манеры; и даже делает книксен.
Любовь Петровна всплеснула руками:
– Ой, худой какой, прямо смерть пришла… А собачка как дрожит… У тебя мама есть, паренек?
– Нету… Я в детдоме воспитывался, Любовь Петровна…
– Из детдома?
Какие же все-таки благородные существа женщины!
…Через полчаса квартиру не узнать.
Кухня полна чудесных запахов, на столе и пельмени, и картошечка, и супчик, и даже графинчик водки, а кнему грибочки ням-ням. Все сыты и довольны. На лице Пенелопы – крестики из лейкопластыря, а сама она – в мужском костюме, в рубашке с широченным галстуком типа лопата с ромашками. Все из запасов Любови Петровны – от кума осталось.
Любовь Петровна опрокидывает очередную стопку.
– Ну-ка, скажи еще раз, как он козлился…
– Говорит: у тебя шаловливая попка, Пенелопа? И руку положил…
Любовь Петровна просто давится смехом.
– И руку положил, господи… Ой, не могу, завтра бабам расскажу… А попу-то хоть нашел?
Она строго отчитывает мужа:
– Ты бы хоть очечки надел, карась премудрый! Где ты там попу у дитя разглядел? А еще чего говорил?
– Говорил: поиграй со мной, крошка… Возьми меня за это…
Любовь Петровну словно щекочут, такой веселый звонкий смех летит по квартире.
– Ой, девки, держите меня! Козлина! За это!
– А я не успела взять. Тут Вы вошли.
– И правильно. Нет там ничего, руки марать.
Она грозно притягивает за шиворот мужа.
– А меня ты когда-нибудь называл «крошкой»? Называл? Пойду Люсе позвоню, чего мой карась учудил…
Ну, у кого с любовью все в порядке, так это у Михи.
Диван разложен. Миха – на спине, на Михе ритмично скачет Ксюша. По левую руку Михи – телефон и ноутбук с открытым музыкальным редактором Cubase. Михе надо срочно прописать партию баса, ну просто – кровь из носу! Его сейчас держит на контроле руководитель группы Хан. Мы знаем, какой это смурной чувак, у него не забалуешь.
Но и в удовольствиях Миха не может себе отказать. На голове Михи – гарнитура, в наушниках звучит голос Софы. Как всегда она читает ему что-то скабрезное, – и это, действительно, изрядно Миху заводит.
Однако не надо терять бдительность: одна рука Михи прикрывает микрофон. Софа не слышит, что творится на том конце провода. В общем, Миха – половой гигант! Порой жизнь заставляет нас быть семирукими восьминогами – так хочется успеть все и сразу!
Ксюша, прыгая как мячик, в который раз допытывается:
