При упоминании имени Феди Тютчева Света порозовела и незаметно вздохнула. Молодой предприниматель, верный ученик Ивана Безуглова, иногда заезжал в их скромную квартирку, чтобы в субботу или поздно вечером забрать Таню в офис. Выпускник естественного факультета, он был незаменимым помощником Ивану во всем, что касалось металлов, удобрений, каучука - и с каждым месяцем набирал деловую хватку, умение оценить рынок, разобраться в надежности партнера. Не одна из идей, благодаря которым богатела брокерская фирма "Иван Безуглов" принадлежала этому не по летам сообразительному, коротко стриженому усатому пареньку, по широкому русскому лицу которого, по чуть раскосым глазам было бы трудно угадать одного из тех людей, в ком, несомненно, лежало будущее деловой России. Приезжая к девушкам, он всякий раз привозил Свете то коробку конфет, то букет роз и та глядела на него с неизбывным волнением. Но эти свидания были так кратки! Сама же она легко одолевала соблазн позвонить Федору. В этом неопытном сердце было много настоящей гордости.
- Ну что же, - Таня допила свой кофе и стала быстро загружать посуду в моечную машину - недавний подарок фирмы. - Давай отдохнем с тобою, сестренка?
Выключив мягкий свет на кухне, сестры прошли в гостиную и Таня открыла крышку фамильного "Блютнера". В прошлую субботу, стараниями слепого настройщика, рояль снова стал звучать ласково и стройно, как в незапамятные годы. Своего любимого Вивальди Таня умела играть наизусть, а сейчас к ней присоединилась и сестра. В четыре руки играли они, проникаясь чистой музыкой, ту пьесу, которая лучше всех сочеталась с их хорошим настроением, с их дружбой, с ничем не омраченным будущим, казалось, лежавшим перед двумя честными, трудолюбивыми, миловидными русскими девушками. Божественные звуки "Весны" из "Времен года" доносились на лестничную клетку, на улицу, где молчаливые звезды сурово созерцали запущенный, небогатый рабочий район, кое-как застроенный неряшливыми стандартными домами. А в этой чистой квартирке был оазис другой жизни, светлых надежд, красоты, обаяния, высокого искусства. Сестры играли на рояле почти каждый вечер, и не один поздний прохожий, бывало, изумленно поднимал взгляд на ничем не примечательные окна за малиновыми шторами, останавливался, заслушиваясь чудной мелодией.
- Мне кажется, Иван увлечен тобою, - вдруг сказала Света, когда сестры, еще полные счастья от встречи с музыкой, уселись на обитый мягким коричневым плюшем диван в их крошечной гостиной.
- Не знаю, сестренка, - вздохнула Таня. - Мне нелегко читать в его сердце. Иногда, как сегодня, он бывает так внимателен, так ласков, а порою кажется мне не человеком, а сущей машиной для бизнеса. Мы видимся почти каждый день, но сегодня он впервые за два года позвал меня пообедать без деловых партнеров, едва ли не впервые мы говорили не только о службе... И вот это... - она протянула сестре аметистовый браслет, сверкнувший фиолетовым и серебряным в свете лампы из-под зеленого абажура. - Как ты думаешь, что это может означать? Намек ли на то, что нас связывает не только общее дело, или просто благодарность предупредительного босса верному служащему?
- Какая прелесть! - не удержалась Света. - Ты знаешь, он что-то напоминает мне. Погоди...
Она подошла к комоду и, достав старинный фотоальбом, уверенно раскрыла его на знакомой странице. С пожелтевшей фотографии на твердом картонном прямоугольнике, украшенной золотой надписью с именем фотографа, смотрела молодая женщина, удивительно похожая на обеих сестер, но одетая по моде начала века в пышное атласное платье с высоким воротом, со строгой прической и взглядом, исполненным внимательной нежности.
- Света! - поразилась Татьяна. - Не может быть! Как я могла забыть об этой фотографии!
На правой руке графини Петровско-Разумовской, покоившейся у нее на коленях, был ясно виден точно такой же браслет, как у Тани. Ошибиться было невозможно. А ведь мать рассказывала дочерям, что браслет этот изготовила фирма Фаберже по особому заказу, на годовщину свадьбы графини. Нью-йоркское украшение, конечно, было недавнего происхождения, но где взял неведомый ювелир образец для подражания? Неужели это одно из тех совпадений, в которых виден промысел сил, неведомых ни Ивану Безуглову, ни Тане?
- А ведь у бабушки тоже была сестра, - сказала Света. - Где-то в Европе или в Америке у нас с тобой, вероятно, есть родные, разметанные по всему свету большевистской революцией... Может быть, кого-то из них занесло в Нью-Йорк? Как бы хотелось разыскать родных...
Ее юное, лучащееся лицо на мгновение погрустнело, чтобы тут же вновь приобрести то сосредоточенное, светлое выражение, за которое ее так любили подруги. Света была упрямой, но жизнерадостной девушкой. Она пошла на швейную фабрику против воли родителей, прочивших ей будущее пианистки, и мать нередко плакала, когда смотрела на ее пальцы, опухшие от восьмичасовых смен за швейной машинкой. Но Света твердо сказала, что хочет узнать настоящую жизнь, без которой не бывает подлинного искусства. Уже больше года мирилась она со скромным доходом и монотонной работой, зато с каждым днем становилась все взрослее, приобретая тот незаменимый опыт, какой можно получить лишь в сферах, почитаемых снобами за низкие. Как обрадовало ее сообщение о том, что внимание Ивана привлекла их фабрика - мрачное трехэтажное здание, окна которого, казалось, навеки покрыл толстый слой пыли, а внутри установился стойкий запах пряжи и ниток!
"Неужели, - думала она, - нашим планам окажет поддержку сам Иван Безуглов? А что если он назначит Федора директором этого проекта? Значит, мы сможем видеться едва ли не каждый день, пускай для разговоров о деле, но все же..."
Света знала, что уже сейчас могла бы рассчитывать на ведущую роль в филиале фирмы. За прошедший год она не только изучила нелегкую жизнь работниц, казавшихся похожими друг на друга в своих синих ситцевых косынках, не только знала все их нужды и чаяния. Нет, тут было и другое - живое чувство производства, которого не могло быть у Федора и даже у Ивана. Своими наблюдательными глазами Света уже видела, какое оборудование требуется взамен обветшавшего, как нужно отремонтировать здание, как обставить рабочую столовую - словом, все те тысячи мелких подробностей, для знания которых требовался незаурядный опыт.
"А возраст, - думала она, - не должен быть помехой. Разве самому Феде не двадцать пять лет?"
Она с волнением делилась своими мечтами с Таней и та, ласково глядя на любимую сестру, соглашалась с нею.
Между тем время близилось к одиннадцати. Рассказывать ли Свете о сегодняшнем случае с Зеленовым? Наверное, не стоит, думала Таня. Лучше оберегать сестру от лишних переживаний. В самом деле, легко обогнав разбитый "Москвич", они благополучно добрались до гостиницы, где их нетерпеливо ждали корейские партнеры, в течение двух с лишним часов обсудили с ними все подробности грядущей сделки, и нигде больше не встретились с озлобленными политруками. Лучше, думала Татьяна, еще поиграть на рояле, или поговорить о Светиных надеждах на будущее фабрики. Своим любящим взглядом она видела, как загорелись глаза Светы при имени Феди. Сам он уже не раз расспрашивал ее о Свете, и, может быть, именно поэтому не просто кинул Безуглову идею заняться швейным промыслом, а составил, задерживаясь в офисе вечерами, тщательное и дельное обоснование всего проекта.
- Знаешь что? - вдруг сказала она. - Посмотри, какую обновку я для тебя купила сегодня.
От шелковой блузки, которую достала Таня из своей сумочки, по комнате словно разлилось лиловое сияние.
- По-моему, тебе пойдет, - довольно сказала старшая сестра.
"Боже мой, подумала она, неужели я такая эгоистка, что хотела оставить блузку себе? Насколько больше радости получаешь, когда делаешь добро не себе, а близким."
Глаза Светы засияли детской радостью, она сняла свою простую домашнюю блузку - зеленую в белый горошек, сняла кружевной лифчик, обнажив прелестную юную грудь, которая прекрасно могла бы обойтись и без поддержки, и, облачившись в обновку, стала перед высоким зеркалом. Таня глядела на нее счастливым взглядом и в этот момент, казалось, готова была отдать все во имя сестры.
- Знаешь, - та уже осматривала блузку профессиональным взглядом, прощупывала швы, внимательно изучала отделку, - такие бы вещи и делать на нашей фабрике. Так горько весь день строчить вот такое, - она презрительно кинула сестре уродливую кофточку из линялого, тусклого материала. - Специально принесла показать тебе, чем нас заставляют заниматься. Ни одна уважающая себя женщина этого не надела бы, если б не наша бедность и бестолковость. Так хочется делать красивые, полезные вещи, - она снова загляделась в зеркало, сосредоточенная на этот раз уже не на проблемах фабрики, но на собственном юном изяществе.
Резкий, пронзительный телефонный звонок раздался в вечерней тишине, и обе сестры вздрогнули. На определителе номера Таня увидела только ряд рубиновых вопросительных знаков - звонили, очевидно, из автомата.
