Гриффина застали врасплох, когда на экране появилось слово «Конец». Они не нашли велосипед и никогда его не найдут. Это был грустный конец. И несправедливый. Отец и так настрадался. Увидев велосипед в квартире вора, он был готов простить, а вместо этого простили его. Это отец был похитителем велосипеда. Может быть, потом сняли продолжение?
Включился свет. Гриффин думал, как ему узнать человека, который докучал ему в течение двадцати минут почти полгода назад. Уже поздно ждать знака свыше. Он внимательно следил за людьми. Мимо прошла женщина. Она посмотрела на него, будто знала его или знала, кто он. Похоже, он тоже ее знал. Потом – вспомнил. Она посоветовала ему режиссерские курсы в Американском институте кинематографии. Она подошла к другой женщине, и они стали о чем-то шептаться. Она снова посмотрела на Гриффина. Они скрылись в вестибюле. Подруга женщины вернулась, прошла ползала, подняла голову и уставилась на будку киномеханика, делая вид, будто кого-то ищет. Все это было для того, чтобы посмотреть на Гриффина. Она добилась своего и ушла. За ней шел Дэвид Кахане.
Гриффин подумал, что Кахане так рассержен, потому что злится на весь Голливуд. Гриффин оставался на своем месте и делал вид, будто рассматривает лепнину. На вид Кахане было около тридцати. Острые черты лица и прямые густые волосы. Похож на аспиранта. Может быть, из-за очков в тонкой оправе и клетчатой рубашки. Гриффин приготовился выразить удивление и радость, встретившись с ним взглядом. Автор прошел мимо и вышел из зала. Гриффин приготовился сказать «Здравствуйте» или «Привет, как дела?», но говорить было некому. Было обидно, но напряжение немного ослабло. Он подумал, не отменить ли план. Кроме того, он был голоден.
Из вестибюля Кахане пошел в туалет. Гриффин понимал, что встретить его там было бы глупо. Кто здоровается за руку в туалете? Гриффин стал ждать, опершись о стену напротив двери.
Кахане вышел, вытирая руки о джинсы. Он видел Гриффина, готового поздороваться, и не обратил на него внимания. Он вышел на улицу. Гриффин вышел следом и окликнул его:
– Дэвид? Дэвид Кахане? – Он изо всех сил старался изобразить неуверенность.
Кахане обернулся. Гриффин протянул руку и представился.
– Вы что, не могли заказать себе копию фильма? Это было вызывающе, но говорил он с улыбкой.
– Мне не сиделось на месте. Захотелось пойти в обычный кинотеатр. Так же как вам.
– Надеюсь, вы не планируете американского римейка «Похитителей велосипедов»?
– Хотите написать сценарий?
– Вы сделаете счастливый конец.
– Послушайте, я вам так и не перезвонил по поводу вашей идеи. Извините. – Гриффин попытался произнести это непринужденно.
– Все было понятно во время встречи. Кстати, я выбросил эту идею из головы. Вы были правы. Мог бы получиться неплохой сценарий, может быть даже неплохой фильм, если бы повезло с режиссером, но денег бы это не принесло.
Гриффин искал какого-нибудь знака, свидетельствующего, что Кахане – Автор открыток. Ему казалось, что он узнает его, если встретит. Был бы Автор открыток так же спокоен, как Кахане? Будь Кахане Автором открыток, он, наверно, дрожал бы?
– Над чем вы сейчас работаете? – машинально поинтересовался Гриффин, как спрашивают «Как поживаете?»
– Над несколькими вещами сразу.
– Вы, наверно, едете домой?
– А у вас какие планы, мистер Милл?
– Как насчет ужина?
– Я уже поел.
– Выпьем по пиву за счет студии?
– Какая щедрость.
Гриффину было очевидно, что Кахане на него наплевать, что ему было не важно, сдержал он обещание или нет. Его не тронуло проявление дружелюбия. Он вел себя не так, как представлял Гриффин. Гриффину хотелось, чтобы этот человек изменил к нему отношение, полюбил его и поверил ему, – но он натыкался на недоверие. Кахане не сомневался, что чокнутый голливудский функционер скрывает какой-то тайный план. Они пошли по улице, ища бар. Кахане увидел вывеску японского бара «Хама-клуб».
– Зайдем сюда, – сказал Кахане.
Они перешли на другую сторону улицы. В баре было многолюдно. Человек пятьдесят, в основном японцы, одетые в деловые костюмы. За пианино сидела японка в окружении мужчин. Женщина играла, а мужчина, сидевший поодаль, пел в микрофон на проводе. Строгие официантки, одетые в платья с разрезами, разносили напитки и болтали с посетителями. Кахане успокоился.
– Точно как в Токио, – сказал он.
К ним подошла старшая официантка, и Кахане заговорил с ней по-японски. Гриффин чувствовал себя неуютно. Его раздражала выходка Кахане. Он рисовался. Их посадили в кабинку. Официантка приняла у них заказ. Кахане долго разговаривал с ней по-японски. Когда она ушла, Кахане сообщил Гриффину, что она из Киото и скучает по дому.
– Вы были в Японии? – спросил Кахане.
– Вообще-то нет. – (Почему «вообще-то»?)
– Я прожил в Японии год. Когда учился, ездил туда по обмену.
– Интересно, наверное.
– Да. Я постоянно думаю об этом.
– Что-нибудь написали?
– Нет, я уже говорил. Вы были правы. Я думал, из этого мог бы получиться неплохой сценарий, но кому это интересно?
Понятно, почему Кахане ненавидел Гриффина. Повод был. Он предложил сценарий, основанный на личном опыте, а Гриффин отверг его. Гриффин искал себе оправдание. Если идея была действительно стоящая, Кахане должен был написать сценарий в любом случае.
Когда официантка принесла напитки, Гриффин потянулся за бумажником, чтобы расплатиться наличными, а не корпоративной карточкой. Он не хотел, чтобы Кахане думал, что он готов раскошелиться, только когда речь идет о деньгах студии. Но платить было еще не время. Он теребил бумажник и надеялся, что Кахане не заметил неловкости. Тот пил пиво и разглядывал зал. Гриффин не знал, догадывается ли Кахане, что Гриффин не помнит идеи сценария. Может быть, он думал: «Почему я позволил этому чужому человеку сказать мне, что не имеет смысла писать о лучшем моменте моей жизни?»
Кахане повернулся к Гриффину:
– Вы позвонили мне домой в семь часов. Вы не могли видеть фильм целиком. Вы пришли в кино, чтобы встретиться со мной. Я звонил домой из кинотеатра. Мне показалось, что я потерял портфель, но он был в машине. Я хотел сказать своей подруге, чтобы она его не искала. Зачем вы звонили? Что вы здесь делаете?
– Приношу извинения.
– За что? За все ваши идиотские фильмы?
– Я обещал, что свяжусь с вами.
– Если бы я верил во все голливудские обещания, то был бы ненормальным.
Он подошел к пианино и сказал что-то пианистке. Она дала ему микрофон. Мужчины в баре зааплодировали. Он сказал им что-то по-японски. Все пожали друг другу руки, и Кахане кивнул довольной улыбающейся пианистке. Она стала играть тему из «Голдфингера».[10] Кахане запел по-японски. Все перестали пить и разговаривать и смотрели на него. Несколько раз он, должно быть, произносил трудные слова, потому что некоторые хлопали в ладоши, а другие смеялись. Гриффин не знал, издевается ли Кахане над ним. Может быть, он пел о нем? Может быть, всем велели не смотреть на него, пока звучат оскорбительные слова? Кахане закончил песню. Зал взорвался аплодисментами, одобрительными возгласами и свистом. Кахане раскланялся. Люди приглашали его к себе за столики. Он положил пять долларов в большой бокал, стоящий на пианино. Пианистка стала отказываться, но он настоял, чтобы она взяла деньги. Он отвесил поклон в сторону Гриффина, избегая прямого взгляда, и вышел. Через минуту все в баре забыли о нем. Какой-то мужчина взял микрофон и начал петь «Из России с любовью», но раздался гул неодобрения, и он перестал. Пианистка закрыла крышку пианино и вышла. Включили запись, и атмосфера сразу изменилась.
Гриффин представил, как Кахане рассказывает Джун Меркатор о вечере. Может быть, он расскажет о нем нескольким своим друзьям. Интересно, как быстро разнесется слух об этой глупости? Ему стало невероятно грустно, словно вся его жизнь не удалась, словно он за всю жизнь не получил ни одной награды. Ему пришлось напомнить себе о многих наградах, которые он получил.
Гриффин изучал картинку на салфетке, на которой стоял стакан. Пышногрудая красотка в постели с маленьким лысым мужчиной. У нее был разочарованный вид. Салфетка намокла. Гриффин порвал салфетку, разъединив этот неравный союз; намокшая бумага рвалась легко. Да это была уже и не бумага. Она снова превратилась в волокнистую массу.
Он оставил деньги на столике и быстро направился к выходу. На улице он стал подсчитывать, как может пострадать его репутация, когда Автор все расскажет. Лучше все отрицать, все без исключения, даже разговор с Джун Меркатор. Будет ли этот звонок зарегистрирован в журнале? Вряд ли понадобится заходить так далеко. Он велел себе расслабиться. Есть паранойя, и есть глупость. Кто знает этого Кахане?
Подходя к стоянке на площади у магазинов, где оставил свою машину, он увидел Кахане в кафе «Бургер-Кинг» напротив кинотеатра. Гриффин резко повернул, он решил дать Кахане еще один шанс. Он напоминал себе психолога в летнем лагере, который ищет ребенка, страдающего от тоски по дому, ребенка, который отказывается застилать койку по утрам. Его слезы – загадка для других детей, но педагоги знают, в чем дело. Гриффин не знал, что он скажет, но это не имело сейчас никакого значения. Он был хозяином положения. К тому же Кахане был слегка пьян. С улицы было видно, как он макает жареную картошку в лужицу кетчупа и запивает кофе. «Как студент», – подумал Гриффин.
