Гриффин представил, как Кахане рассказывает Джун Меркатор о вечере. Может быть, он расскажет о нем нескольким своим друзьям. Интересно, как быстро разнесется слух об этой глупости? Ему стало невероятно грустно, словно вся его жизнь не удалась, словно он за всю жизнь не получил ни одной награды. Ему пришлось напомнить себе о многих наградах, которые он получил.
Гриффин изучал картинку на салфетке, на которой стоял стакан. Пышногрудая красотка в постели с маленьким лысым мужчиной. У нее был разочарованный вид. Салфетка намокла. Гриффин порвал салфетку, разъединив этот неравный союз; намокшая бумага рвалась легко. Да это была уже и не бумага. Она снова превратилась в волокнистую массу.
Он оставил деньги на столике и быстро направился к выходу. На улице он стал подсчитывать, как может пострадать его репутация, когда Автор все расскажет. Лучше все отрицать, все без исключения, даже разговор с Джун Меркатор. Будет ли этот звонок зарегистрирован в журнале? Вряд ли понадобится заходить так далеко. Он велел себе расслабиться. Есть паранойя, и есть глупость. Кто знает этого Кахане?
Подходя к стоянке на площади у магазинов, где оставил свою машину, он увидел Кахане в кафе «Бургер-Кинг» напротив кинотеатра. Гриффин резко повернул, он решил дать Кахане еще один шанс. Он напоминал себе психолога в летнем лагере, который ищет ребенка, страдающего от тоски по дому, ребенка, который отказывается застилать койку по утрам. Его слезы – загадка для других детей, но педагоги знают, в чем дело. Гриффин не знал, что он скажет, но это не имело сейчас никакого значения. Он был хозяином положения. К тому же Кахане был слегка пьян. С улицы было видно, как он макает жареную картошку в лужицу кетчупа и запивает кофе. «Как студент», – подумал Гриффин.
Кахане поднял глаза и увидел Гриффина. Он вскочил и бросился к противоположному выходу. Гриффин пошел за ним. Кахане перешел через улицу, ведущую к кинотеатру, и свернул в узкий проход, направляясь к вывеске «Бесплатная стоянка в любое время за зданием». Гриффину пришлось бежать, чтобы не отстать.
– Дэвид, остановитесь! – крикнул он.
Кахане обернулся и подождал Гриффина.
– Что вам нужно?
– Вы хорошо поете.
– Вот и отлично. Студия занимается звукозаписью, давайте запишем альбом.
– Почему вы сердитесь на меня?
– Я на вас не сержусь. Я просто грубиян, ясно? У меня такой характер. Я такой человек.
– Я, наверное, кажусь вам идиотом. Ехать сюда, чтобы сказать то, что вы и так знаете.
– Это делает вас почти человечным.
– Почему вы так враждебны?
– Разве? Тогда извините.
– Вы посылали мне открытку?
Он должен был задать этот вопрос. Он должен был знать.
– Какую открытку?
Кахане, который крутил в руках ключи от машины, изображая нетерпение, положил их обратно в карман. Он был заинтригован.
– Я вам не нравлюсь, так?
– Я к вам никак не отношусь.
– Это правда, Дэвид?
– Это правда. Мне на вас плевать. Я о вас и думать не хочу.
– Но вы сердитесь на меня за то, что я вам не перезвонил?
– Я вам уже сказал, что ничего другого и не ждал.
– Выходит, вы обо мне невысокого мнения.
– Хотите, чтобы я сказал, что не могу вас терпеть?
– Конечно нет.
– А мне кажется, хотите. Это не я приехал сюда, чтобы вас осчастливить.
Кахане вынул из кармана ключи и решительно тряхнул ими, показывая, что аудиенция закончена. Он пошел прочь.
– Последний вопрос, – сказал Гриффин, наблюдая, как Кахане протискивается в узкий проход между двумя автомобилями.
Кахане не обернулся. Гриффин пошел за ним. Он с трудом пролез между машинами и понял, что Кахане стройнее. Гриффин пытался убедить себя, что именно Кахане – Автор открыток. Это объясняло бы его странное поведение. Гриффин сделал гениальную догадку, подобную выбору сценария для съемки фильма, который принесет сто пятьдесят миллионов долларов. Неожиданное прозрение навело его на тайного мучителя. Кахане был Автором открыток, и его поведение – грубые ответы на дружелюбные вопросы, козыряние своими талантами, напускное равнодушие – было инсценировкой отношения Гриффина к нему. Гриффин хотел сказать Кахане, что теперь они квиты, что бессмысленно продолжать играть роль грубияна.
Кахане остановился у новенького черного «сааба» с этикеткой автосалона на стекле. Гриффин подивился, откуда у неизвестного писателя деньги на такую машину. Он ожидал увидеть старый «датсун», первую машину, купленную на собственные деньги. Может быть, это была машина Джун Меркатор. Гриффин поравнялся с Кахане.
– Новая машина, – сказал Гриффин.
– Удивлены? Гадаете, откуда я взял деньги?
– Вы, наверно, всем расскажете.
– Что расскажу? Что происходит, Гриффин? Вы ведь приехали сюда не для того, чтобы поговорить о моем сценарии, вы о нем забыли, как только я вышел за дверь. В чем дело?
Гриффин молчал. Ему нечего было сказать. Он водил ногой по земле, а потом наклонился над задним колесом. Потрогал пластиковый колпачок воздушного клапана и начал медленно его откручивать. Сжимая в руке маленький острый штырек толщиной с ноготь большого пальца, он подумал, не сказать ли Кахане правду.
– Что вы делаете? – спросил Кахане.
Интересно, как Кахане воспринял бы такой ответ. Гриффин приехал, чтобы умиротворить человека, посылавшего ему угрожающие открытки. Ему казалось, что если дать еще один шанс тому, кем он когда-то пренебрег, это каким-то космическим образом свяжет его с обиженным, Автором посланий, пропитанных ненавистью. Из шины со свистом вышел воздух, запахло бензоколонкой и резиной, и Гриффин посмотрел на Кахане, у которого было такое выражение, словно на него кричат на незнакомом языке и он ничего не может понять. Кахане нагнулся, чтобы посмотреть Гриффину в лицо. Гриффин хотел улыбнуться, чтобы до Кахане дошла ирония ситуации. Теперь они были равны.
– Гриффин, что происходит?
– Простите меня, – сказал Гриффин. – Это трудно объяснить.
Гриффин толкнул Кахане, и тот потерял равновесие. Кахане пытался удержаться на ногах, ища какую-нибудь опору. Но ручки были утоплены и ухватиться было не за что. Вытянув вперед руки, он упал. Гриффин выпрямился во весь рост, а потом упал коленями на грудь Кахане, как борец по телевизору. Кахане застонал и выругался. Гриффин почувствовал в себе силу матери, которая поднимает автомобиль, чтобы достать из-под него своего ребенка; вся сила вселенной была у него в руках. Он сел на Кахане верхом и сжал его горло, и понял, что эта сила способна задушить человека.
Кахане попытался сбросить Гриффина ногами, но Гриффин никогда не был более сосредоточен. Ничего не могло сдвинуть его с места. Кахане широко открывал рот, пачкая его брюки своей слюной, но кричать уже не мог. Нападение было таким неожиданным, что у него перехватило дыхание. Он умер с закрытыми глазами.
Гриффин взял бумажник и часы Кахане. Он подумал, не положить ли тело в машину и не увезти ли со стоянки, но тогда ему пришлось бы брать такси, чтобы вернуться за своей машиной. Он закатил тело под «сааб». Ночью его никто не заметит. Завернул колпачок на место: в этом было что-то успокаивающее, и он не хотел выпускать его из рук. Пригнувшись, он миновал три автомобиля, потом выпрямился. Он пошел в сторону улицы длинной дорогой, огибая стоянку.
Выйдя на бульвар, он обернулся. Ничего подозрительного. Никого. Проезжая мимо кинотеатра по пути к шоссе, он увидел, как зрители выходят с последнего сеанса.
«Хорошо, – сказал он себе, – представь, что ты в суде и тебя спрашивают, что ты чувствовал. И что ты скажешь? Честно? Может быть, безучастность». Он испытывал полный упадок сил, но это была физическая усталость от борьбы. Убить оказалось не так уж и трудно.
Он свернул с шоссе в Голливуде и выбросил бумажник и часы в помойку на заправочной станции. Когда он остановился на красный свет на бульваре Сансет, его правая нога на педали тормоза начала дрожать. Он спросил себя, был ли это страх или чувство вины, и не смог ответить. Он покатил по бульвару до Беверли-Глен и въехал в каньон.
В доме было тихо и прохладно. Все выглядело приятно забытым, как после долгого путешествия. В спальню проникал запах цветущего за окном жасмина.
После душа он достал из аптечки склянку с транквилизаторами. Высыпал на ладонь две таблетки, но потом передумал и выбросил их в унитаз. Потом высыпал туда все таблетки и спустил воду. Два года он не принимал никаких таблеток, его организм был чист, он не пил больше двух-трех стаканов пива или бокалов вина в неделю. Больше никаких лекарств. Сейчас не время начинать все с начала. Наблюдая за тем, как таблетки кружились в воде, он знал, что принял правильное и даже смелое решение. Он не рассматривал его как желание защитить себя от внезапного позыва к самоубийству. Напротив, это был добровольный отказ, упражнение в самодисциплине. Успокаивающие средства подавляют сны. Если ему суждено видеть ночные кошмары, пусть будет так. Это лучше, чем отгонять их таблетками. Иначе все эти сны спрячутся в маленьком противном улье, и тогда выгнать их оттуда будет невозможно, даже если принимать таблетки ежедневно. Что еще может его мучить? Наверное, имя Дэвид. Он надеялся, что это не отразится на сценариях. Да, какое-то время он будет дергаться при виде полицейского, но это тоже скоро пройдет.
