Жена умерла весной. Перед смертью будто чувствовала, что не выйдет из больницы. Она как-то неожиданно для него сказала: «Если умру, с женитьбой повремени, пусть Павлик забудет меня, тогда ему легче привыкнуть к другой матери». Горько было слышать эти слова! Бородин любил Катю, и, если бы она попросила вообще не жениться, он так бы и поступил.
Месяца два назад Бородин выступал с докладом в клубе строителей. С трибуны он заметил в первом ряду маленькую женщину. Она так пристально смотрела на Бородина, что он смутился. Потом они встретились в фойе, разговорились. Она работала прорабом. Наташа Гурова — так звали эту женщину — чем-то напоминала Катю. И может быть, это сходство вызвало у Бородина желание вновь встретиться с ней. Обычно они виделись в городе, ходили в кинотеатр. Она не разрешала провожать ее домой, и он все чаще задавал себе вопрос: «Что за тайна?» И все же недавно он побывал на квартире у Наташи. Она жила в бараке, занимала комнату довольно просторную, с расставленной со вкусом дешевой мебелью. «Тайной» оказался мальчишка лет шести, белокурый крепыш, очень подвижный и общительный. Наташа думала, что сын как-то отпугнет от нее Степана.
...Он вышел из дому. Едва начинало светать. Думая о Наташе, Бородин пожалел, что у него сейчас мало свободного времени и он не может съездить на стройку в Нагорное, повидать ее. Да, времени у него маловато. Водолазов хотя крепится, старается, но заметно гаснет в работе: то ли болезнь, то ли этот рапорт подействовал на полковника. Теперь по всем вопросам люди идут чаще не к Водолазову. а к нему. Не хватает опыта, секретарствует он всего несколько месяцев.
Первые шаги всегда бывают нелегкими в любом деле, тем более они трудны в партийной работе. Легче было ему, старшему офицеру батареи, осваивать должность заместителя командира дивизиона по политчасти. На курсы послали, поучился и как будто бы неплохо справлялся с новыми обязанностями. В приказах отмечали. Подошло время отчетов и выборов партийных органов в армии. В полк приехал начальник политотдела дивизии полковник Субботин, старый, еще с довоенным стажем артиллерист. Несколько дней провел в батареях, все приглядывался, изучал партийную работу. А кончилось тем, что Субботин выдвинул его кандидатуру в состав нового партийного бюро и с речью выступил: «Бородин хороший артиллерист и опыт партийно-политической работы имеет». При голосовании Бородин получил наибольшее количество голосов. В перерыве он слышал, как Субботин говорил Водолазову: «Михаил Сергеевич, значит, решили: хороший будет секретарь». Бородин и не подумал, что это о нем шла речь. Но на первом же заседании нового состава бюро его единогласно избрали секретарем: радость и тревога завладели им. Потом, когда возвращался с недельных сборов секретарей парторганизаций, радость улетучилась, осталась одна тревога: заместитель командира полка по политической части подполковник Ребров убыл в Москву на долгосрочные курсы. И сразу Бородину показалось, что его новая выборная должность по своей трудности не идет ни в какое сравнение с прежней его службой.
В окнах казарм светились огни, но плац, на котором всегда проходила утренняя физическая зарядка, еще был пуст. У входа в казарму, чуть сутулясь, стоял Рыбалко. Бородин свернул к старшине, намереваясь расспросить, как он провел отпуск.
— Доброе утро, Максим. — Он всегда его называл Максимом, многие так зовут.
— Какое там доброе! — отмахнулся Рыбалко и попросил Бородина зайти в каптерку. Открыв дверь, старшина двинул ногой попавшийся на пути пустой ящик, в сердцах заговорил: — Товарищ майор, что же это делается? — Рыбалко хлопнул себя по бедру (там у него был шрам — след осколочного ранения). — Разве я могу это забыть? А мать, отца, брата и сестренку, расстрелянных в Харькове? Никогда! Пусть меня демобилизуют, пусть сокращают. Но ведь солдатскую душу нельзя уволить в отставку.
— О чем вы? — опешил Бородин: он никогда не видел таким раздраженным старшину. — Что произошло?
— Товарищ секретарь, будто и не знаете. Полк наш ликвидируют! Такую боевую часть расформировать!..
— Кто вам сказал про полк? — Бородина даже потом прошибло. «Ну и секретарь, ну и партийный руководитель, — ругнул он себя мысленно, — такие разговоры, такие настроения, а ты ничего-то не знаешь!»
— Вчера сам слышал: подполковник Крабов говорил командиру полка: «Ничего, Михаил Сергеевич, вслед за вами и мы пойдем на гражданку». А тот ему отвечает: «Устал я, Лев Васильевич». Он устал! А я не устал со своими ранами! — вскрикнул Рыбалко. — Зачем я тут в этом артиллерийском полку нахожусь? Думаете, другой работы не нашел бы... Фью-фью! — присвистнул старшина. — Руки целы, и в голове мозги не усохли... Но фашист ведь все время тянется к оружию, как кошка к салу.
— Об опасности фашизма думаешь не один ты, весь народ, вся наша партия. Понял?
— Понял, отчего же не понять? — примирительно отозвался Рыбалко. — Но раны мои не понимают. Ноют по ночам, спать не дают, даже в хорошую погоду беспокоят.
— Лечить надо.
— Мою хворобу трудно излечить... Не обижайся на меня, товарищ майор. Я все понимаю, а осколки, — показал он на рану, — не понимают. — Рыбалко достал из шкафа чертеж, развернул его и уже совершенно другим голосом заговорил: — Задумали мы с лейтенантом Шаховым каточки под станины изобрести, чтобы легче и быстрее разводить их. Вот посмотрите.
— Это другое дело! Для нас, военных, главное — служба, учеба. А всякие слухи — это ржавчина, — разглядывая чертеж, сказал Бородин. — Нужная вещь. Сможем ли мы сами изготовить их?
— Одобряете?
— Конечно. Буду поддерживать всячески. А ржавые мысли выбрось из головы.
— Выбрось... — вздохнул Рыбалко. — Головой понимаю, а сердцем не могу смириться... Не могу, товарищ майор!
— Ты что, против мира? — скороговоркой выпалил Бородин.
— Я за мир, но за такой, чтобы ни один капиталист не мог мне вторую ляжку покалечить.
— И я за такой, и партия за такой. Но добиться этого не легко, очень трудно. Чем мы сильнее будем, тем скорее наступит такой мир. Понял, «милитарист»? — улыбнулся Бородин.
Они вышли из казармы.
— И чего это тебя, Максим Алексеевич, так кличут? — спросил Бородин, вслушиваясь в команды сержантов: физзарядка была в полном разгаре. — «Милитарист»...
— Желторотые птенцы, разве им прикажешь? — отозвался Рыбалко, отыскивая среди солдат Цыганка. — Войны они не видели, вот и кличут так. Ничего, подтянем до нужной нормы, обстругаем, не таких ставили на рельсы. Смотрите, как он, этот Цыганок, выполняет команды, будто контуженный... Всюду волынит... Разрешите, товарищ майор, вмешаться? — И, не дожидаясь ответа, Рыбалко подбежал к сержанту Петрищеву, крикнул: — Отставить!.. Слушай мою команду!
...Под вечер, когда окончились занятия, Бородин зашел к Водолазову. Полковник подписывал служебные бумаги, в числе которых был рапорт капитана Савчука с просьбой предоставить ефрейтору Александру Околицыну десятидневный отпуск за отличные показатели в учебе.
— Удовлетворим просьбу командира батареи? — спросил командир полка, показывая Бородину рапорт Савчука. — Ефрейтор первым получил права водителя тягача. Это замечательно, когда наводчик может управлять машиной. — У полковника было хорошее настроение. Вспомнил, как в прошлом году он спорил с замполитом, предложившим организовать в полку вечерние курсы водителей, улыбнулся. Ведь в душе верил: дело советует Ребров. Но оглядывался: а как в других частях, не сядем ли в лужу?
Подписав рапорт, полковник вдруг посуровел: Бородин напомнил Водолазову о недавнем партийном собрании, на котором лейтенант Шахов высказал довольно оригинальное предложение по совершенствованию методики огня по закрытым целям. Ценность этого предложения была очевидна. Но подполковник Крабов с непонятной жесткостью раскритиковал выступление лейтенанта, назвал предложение Шахова подкопом под существующие уставные положения, модной благоглупостью. Сам Водолазов на собрании отмолчался, а после не хотел и слушать, когда заходила речь об этом в полку...
— Ну что вы так на меня смотрите? — Полковник сунул в стол папку с документами. — Разговаривал я с лейтенантом Шаховым. Смелые мысли. Однако же мы должны видеть, что ствольной артиллерии приходит логический конец, ракетная техника вытесняет...
— Полк-то существует, действует, — возразил Бородин.
— Да, конечно, действует...
— В чем тогда дело?
— Дело в перспективе, Степан Павлович. Разве вы этого не понимаете?.. Спорить не будем. Вот пришлют нового командира и... нажимайте на него. — В голосе Водолазова прозвучала нотка не то раздражения, не то усталости.
Бородин рассказал о том, что в подразделениях ходят слухи, будто бы ликвидируют полк. Водолазов оживился, вскочил, для чего-то плотно прикрыл дверь.
— Это моя вина, я дал повод... Да-да, чувствую, что это так. Но надо все сделать, чтобы уберечь людей от демобилизационного настроения, чтобы не пала дисциплина. — Он начал перечислять мероприятия, которые следует провести в ближайшие дни. Теперь перед Бородиным стоял другой Водолазов: то, что он советовал, предлагал, мог сказать человек, глубоко заинтересованный в деле и хорошо знающий жизнь полка, тертый армейской службой, и майор невольно залюбовался полковником. — Все это надо сделать в течение ближайших двух-трех дней, — тоном распоряжения заключил Водолазов.
