— На, бери...
— Что это такое? — удивился Цыганок.
— Деньги, — сказал Дмитрич, — деньги.
— Протри глаза, папаша! Кому ты суешь деньги?! — крикнул Цыганок. — Ослеп, что ли?..
Дмитрич потряс головой, увидел Шахова, Волошина, Савушку, все еще стоявшего со скамейкой в руках.
— Теперь что будет? — пропел он плаксивым голосом.
Никто не ответил. Дмитрич разжал кулак: деньги упали на пол, и он долго смотрел на скомканные двадцатипятирублевки, а рука его невольно тянулась, чтобы поднять их.
XIIIНа высокой гребле два мальчугана, одетые в форму первоклассников, любовались редкостным зрелищем: огромный-преогромный шар солнца, упершись в вершину горы, зажег лучами лед на пруду. Малышам казалось, что в мире нет другой такой красоты, которая смогла бы сейчас отвлечь их взоры от ледяного пожара. Но вот в воздухе послышался слабый гул моторов.
— Алеша, самолет! — крикнул один из них своему товарищу, показывая в сторону лесного массива.
— Смотри, Павлик, еще один!..
— Третий!..
— Четвертый!
— Пятый!
— Шестой!
Тяжелые воздушные корабли, набирая высоту, шли навстречу солнцу. Мальчики, позабыв о чуде, сотворенном лучами заката, перешептывались:
— Скоро ночь.
— Им не страшно. Военные и в космос летают, и пожары тушат, и ракетами стреляют... Им нисколечко не страшно.
Ни Павлик, ни Алеша не знали, что в тех самолетах находятся их отцы...
На земле изредка вспыхивали зарницы: по-видимому, это отсвечивали мартены или домны. Реки замечались только там, где были посеребрены луной, которая все время плыла за самолетом, будто привязанная. Громов чувствовал небольшую усталость — летать приходилось редко, только на пассажирских самолетах — давило на уши. Чтобы как-то отвлечься от непрерывного гула, от мысли, что ты находишься в воздухе, Громов надел наушники, включил переносную радиостанцию. Глянул в иллюминатор. На земле уже не было сполохов, не было серебряных бликов — луна, тащившаяся за самолетом, где-то отстала, виднелась сплошная серая масса, редеющая к востоку. Громов развернул карту, запросил у штурмана координаты, сориентировался. Они находились над степным районом. Впереди лес, затем снова степь и вот тут... Громов уставился в жирный черный круг, обозначающий посадочную площадку. Тут... дальше на запад, километров пятнадцать, расположены наши войска, а еще дальше, немного на юго-запад. — условные знаки района, по которому должен быть произведен ядерный удар из ракетных установок. Конечно, ракеты понесут другой заряд, менее опасный, но грозный, и расчеты должны быть точными, в пределах заданных параметров, а это потребует от личного состава максимума усилий, мастерства, приобретенного на учебных полигонах, — по крайней мере, ошибки не должно быть...
Самолет накренился. Громов понял: пройден главный поворотный пункт, позади сотни километров, пространство, на преодоление которого еще несколько лет назад потребовались бы дни, недели, а может быть, и месяцы.
К Громову подсел Рыбалко. Он. оказывается, думал о том же.
— Далеко еще? — спросил Рыбалко.
Громов показал на карте оставшееся расстояние.
— Прыжок совершили уму непостижимо какой! — сказал Рыбалко и, помолчав, продолжал: — Вот теперь ясно вижу, малость заблуждался я.
— В чем?
— Сокращают армию... Очень уж переживал я, а того не видел, что изо дня в день растет наша мощь, огневая и техническая.
— А теперь?
— Успокоился...
Громов поднялся. Стрелка высотомера показывала десять тысяч метров. Он забеспокоился — почему же самолет не идет на снижение: расстояние до посадочной площадки таково, что пора бы уже. Заглянул в кабину пилотов. Командир корабля — майор с античным лицом — повернулся к нему, подмигнул: дескать, не волнуйся, подполковник. А может быть, этим знаком летчик хотел другое сказать. Он не стал его спрашивать. К тому же позвал радист, державший связь с генералом Захаровым.
— «Кристалл», «Ураган» слушает, — доложил Громов, заметив, как радист принял таблетку против высотной болезни.
- «Ураган», я — «Кристалл», полет продолжаем, район посадки — квадрат двести. Доложите самочувствие людей.
- «Кристалл», я — «Ураган», вас понял, все в порядке.
Громов торопливо достал из планшета карту, нашел «квадрат двести»: огромное расстояние его не удивило. Он снял фуражку, пятерней провел по взмокшим волосам.
— Здорово! — Громов направился в отсек, где помещался личный состав ракетной установки. Открыл дверь и остановился, наблюдая за подчиненными.
Узлов и Околицын играли в шашки. По их виду Громов понял, что для них в эту минуту не существует полета, они ведут себя так, словно находятся на земле. Волошин дремал, положив под голову скатку шинели. Цыганок кончиком носового платка провел по его верхней губе. Волошин сердито отмахнулся:
— Отстань!
- Пашенька, не дремли, инструкцию нарушаешь, параграф номер восьмой требует...
— Помолчи... Поди уж забыл, что в этой инструкции написано.
Цыганок присвистнул:
— Пашенька, все помню, до единого слава, хочешь, продекламирую? — Цыганок сунул руку в карман, вздохнул: — Нет, скверная штука — летать в самолете, даже закурить нельзя.
— Тошнит?
— До чего же ты, Паша, проницательный, как в воду глядел. Сожрал все таблетки — и не помогает.
— С ума сошел! Подохнешь...
— Ничего не случится, я — неумираемый и несгораемый. Знаешь почему? Организм у меня особый, Пашенька, хоть сейчас забрасывай в космос, выдержу все перегрузки, год буду летать и не помру. Вечностью я помазан, и куда ты меня ни посылай — буду жить... А таблетки — вот они, — показал Цыганок пакетик. — Все целенькие. Химия, понимаешь, посторонний предмет для желудка. Люблю все натуральное — гречку с салом, борщ покруче. Ты, слушай, не клюй носом, это же не так трудно, вообрази, что ты стоишь на посту... часовым...
— Да я не сплю, думаю...
— Молодец! О чем же ты, Пашенька, думаешь?
— О жизни. О том, как хорошая жизнь поднимает человека высоко-высоко...
— Чудненько! Замечательно! Прямо-таки здорово! — восторгался Цыганок.
Громов прикрыл дверь. Ему захотелось связаться с Бородиным: замполит находился в другом самолете, вместе с Шаховым. Сделать это было нетрудно — позывные для переговоров имелись. Но он не стал этого делать, лишние переговоры сейчас, когда в воздухе летит армада кораблей, когда требуется особая дисциплина, личные чувства в сторону... Но он все же мысленно переговорил с Бородиным:
«Степан, как ты, не устал? Высота-то какая! »
«Нет, Сергей, я не устал. Ведь наш разводящий еще не пришел, и ничто не может остудить сердце солдата».
Светало быстро. Но на западе небо было хмурое и серое: трудно определить — наступает там утро или сгущаются сумерки...
