Привязанность Эмили к этим пластинкам была такой очевидной и глубокой, что я каждый раз вздрагивал, услышав, как она с другими студентами обсуждает какую-нибудь выпендрежную рок-группу или очередного пустопорожнего барда из Калифорнии. Временами, говоря о каком-нибудь «концептуальном» альбоме, она употребляла те же выражения, что и в наших беседах о Гершвине или Гарольде Арлене[19], и я, чтобы не выдать раздражения, кусал себе губы.
Едва поступив в университет, Эмили остановила выбор на Чарли, а то, думаю, при своих тогдашних стройной фигуре и красивом личике оказалась бы в осаде целой толпы поклонников. Но она была не из тех, кто любит кокетничать направо и налево; Чарли так уж Чарли, а всем остальным претендентам ничего уже не светит.
— Только для этого Чарли мне и нужен, — заявила она мне однажды абсолютно серьезно, но когда я на нее вылупился, прыснула: — Шучу, дурачок. Да я его обожаю без памяти, лапочку моего Чарли.
Чарли был в университете моим лучшим другом. На первом курсе мы были неразлучны, через него я и познакомился с Эмили. На втором курсе Чарли с Эмили сняли часть дома в городе, и хотя я их посещал, наши с Эмили споры за проигрывателем остались в прошлом. Прежде всего, когда ни заявись, я заставал у них других студентов, которые смеялись и болтали, новомодная стереосистема непрерывно изрыгала рок, и нужно было ее перекрикивать.
Мы с Чарли все эти годы оставались близкими друзьями. Мы могли подолгу не видеться, как случилось однажды, но это в основном потому, что нас разделяло расстояние. Я не один год прожил здесь, в Испании, жил также в Италии и Португалии, Чарли же всегда базировался в Лондоне. Забавно: можно подумать, будто я состоятельный космополит, а Чарли домосед. На самом деле Чарли постоянно летает по важным делам — в Техас, Токио, Нью-Йорк, я же годами сижу сиднем где-нибудь в сыром углу и оцениваю тесты по грамотности или наговариваю в замедленном темпе все те же диалоги на английском. Меня-зовут-Рэй. А-как-зовут-тебя? У тебя-есть-дети?
Когда я, окончив университет, только брался за преподавание английского, такая жизнь пришлась мне по вкусу. Словно продлились университетские годы. По всей Европе множились языковые школы, а что до рутины и чересчур плотного расписания, в юности это не так страшно. Торчишь без конца в барах, заводишь массу друзей и чувствуешь себя частью гигантской мировой системы. Встречаешь людей только-только с курсов английского — кто из Перу, кто из Таиланда, — и кажется, мог бы при желании странствовать по всему миру: через знакомых легко получишь работу даже в самом отдаленном уголке. И вечно принадлежишь к надежному, ветвистому семейству странствующих учителей, обмениваешься за выпивкой сплетнями про бывших коллег, придурочных директоров школ и чудаковатых чиновников Британского совета.
На исходе восьмидесятых пошли разговоры, что можно заработать кучу денег преподаванием в Японии, и я стал строить планы, однако так их и не осуществил. Подумывал я и о Бразилии, даже прочел несколько книг о культуре этой страны и послал запрос на бланк заявления. Но в такой дали мне все же не случилось побывать. Юг Италии, на краткий срок Португалия, потом опять Испания. А дальше, не успеешь оглянуться, тебе уже сорок семь, люди, с которыми ты начинал, давно уже вытеснены другим поколением, которое обменивается другими сплетнями, оглушает себя другим дурманом и слушает другую музыку.
Чарли с Эмили тем временем поженились и обосновались в Лондоне. Чарли сказал мне однажды, что, когда у них будут дети, меня попросят к одному из них в крестные отцы. Но этого не случилось. Я имею в виду, детей так и не появилось, а теперь, вероятно, уже поздно. Должен признаться, я был немного разочарован. Мне, наверное, воображалось, что, когда я сделаюсь крестным отцом их ребенка, между их жизнью в Англии и моей — за границей протянется хотя бы тонкая ниточка.
Как бы то ни было, в начале лета я отправился к ним в Лондон погостить. Договаривались мы об этом задолго, и когда я за пару дней до визита позвонил, чтобы подтвердить договоренность, Чарли сказал, что у них обоих «все прекрасно». Вот почему я мог твердо рассчитывать, что после предыдущих, не лучших в моей жизни месяцев проведу время в неге и уюте.
Собственно, выходя в тот солнечный день из местного метро, я думал о том, какие приятные дополнения приобрел, наверное, интерьер «моей» спальни со времени предыдущего визита. За многие годы я почти всегда заставал там какие-нибудь перемены. Однажды это была какая-то светящаяся электронная штуковина в углу, в другой раз — полная смена всего убранства комнаты. И уж неизменным правилом было готовить «мою» спальню, как номер в шикарном отеле: на кровати полотенца, на тумбочке коробка печенья, на туалетном столике набор компакт-дисков. Несколько лет назад Чарли провел меня в спальню и с небрежной гордостью защелкал переключателями, отчего тут и там — над изголовьем кровати, над гардеробом и так далее — стали вспыхивать крохотные замаскированные лампочки. Еще один щелчок выключателя — и на обоих окнах с громким жужжанием стали закрываться жалюзи.
— Слушай, Чарли, ну на что мне сдались жалюзи? — спросил я тогда. — Когда я просыпаюсь, мне хочется глядеть в окно. Вполне бы хватило обычных занавесок.
— Жалюзи швейцарские, — сказал Чарли, словно это все объясняло.
Но на этот раз Чарли, провожая меня наверх, что-то приборматывал, и уже в комнате я сообразил, что это он извиняется. Такой я видел спальню впервые. Постель была не застелена, матрас, весь в пятнах, лежал криво. На полу громоздились журналы и книжки в бумажных обложках, связки старой одежды, валялись хоккейная клюшка и опрокинутый репродуктор. На пороге я помедлил, оглядывая все это, а Чарли тем временем расчищал место, чтобы поставить мою сумку.
— У тебя такой вид, словно ты собираешься потребовать управляющего, — с горечью заметил он.
— Нет, нет. Просто очень уж непривычное зрелище.
— Беспорядок, я знаю. Беспорядок. — Чарли присел на матрас и вздохнул. — Я думал, уборщицы приберут. Но они, конечно же, оставили все как есть. Почему — бог знает.
Он поник головой, но немного погодя внезапно вскочил на ноги.
— Слушай, давай пойдем куда-нибудь на ланч. Я оставлю Эмили записку. Поедим не спеша, а когда вернемся, у тебя в комнате, да и во всей квартире, будет порядок.
— Но нельзя же просить Эмили, чтобы она прибрала все-все.
— А, ну не сама же. Позовет уборщиц. Она знает, как до них добраться. У меня так даже их телефона нет. Ну, пойдем поедим. Три блюда, бутылка вина — все как полагается.
То, что Чарли называл своей квартирой, на самом деле представляло собой верхние два этажа четырехэтажного стандартного дома на комфортабельной, однако чересчур оживленной улице. Выйдя наружу, мы тотчас убедились, что она забита людьми и транспортом. Минуя магазины и офисы, я пришел следом за Чарли в нарядный итальянский ресторанчик. Мы не делали предварительного заказа, однако официант дружески приветствовал Чарли и провел нас к столику. Оглядевшись, я заметил вокруг множество мужчин при галстуках и костюмах — явных бизнесменов, но утешился тем, что Чарли одет так же небрежно, как я. Он, должно быть, угадал, о чем я думаю, и, усевшись, сказал:
— Э, да ты отстал от столичной жизни, Рэй. Между тем здесь все поменялось. Ты слишком долго жил за границей. — Таким громким голосом, что мне сделалось не по себе, он добавил: — Это у нас вид людей, добившихся успеха. Все другие выглядят как менеджеры средней руки. — Потом он наклонился ко мне и заговорил тише: — Слушай, нам нужно поговорить. Я хочу попросить тебя кое о чем.
Я уж и запамятовал, когда в последний раз Чарли требовалась моя помощь, но кивнул как ни в чем не бывало и приготовился слушать. Чарли повертел в руках меню и отложил в сторону.
— Говоря по правде, мы с Эмили сейчас на перепутье. Собственно, мы в последнее время друг друга избегаем. Вот почему ее не было, когда ты приехал. Боюсь, теперь тебе придется общаться с нами по отдельности. У нас тут как в пьесе, где актер играет сразу две роли. В одной комнате в одно и то же время нас не застанешь. Как дети малые, да?
— Вижу, я приехал не очень вовремя. Прямо после ланча я выселяюсь. Остановлюсь в Финчли у своей тетки Кейти.
— Да о чем это ты? Ты меня не слушаешь. Я ведь только что сказал. Хочу тебя кое о чем попросить.
— Я думал, ты имел в виду…
— Нет, дурачина, выселяться нужно мне. Я должен сегодня днем вылететь на совещание во Франкфурт. Примерно на два дня, вернусь самое позднее в четверг. А ты тем временем побудь у нас. Ты сгладишь острые углы, страсти улягутся. И тут появляюсь я, радостно здороваюсь, целую жену в щечку, словно за последние два месяца ничего такого не происходило, и в доме снова мир.
Тут подошла официантка принять заказ, а когда она ушла, Чарли вроде бы не захотел возвращаться к той же теме. Он засыпал меня вопросами о моей жизни в Испании и после каждого ответа, хорошего или плохого, кисло улыбался краешком рта, словно я подтверждал его худшие опасения. Я пытался было рассказать Чарли, как усовершенствовался в кулинарии — как практически в одиночку приготовил рождественский стол для четырех десятков студентов и преподавателей, — но он прервал меня на полуслове:
