На площадке перед домом стояли машины — новенький «Форд» и «Девятка», принадлежавшая прислуге. «Девятка» была засыпана снегом по самые ушки. На боках «Форда» красовалась свежая рублевская грязь, словно пот на шкуре прибежавшей к финишу лошади.
Похоже, дома были гости.
Аня вошла в прихожую, мельком глянув на свое отражение в зеркале. Белые растрепанные волосы, из-под которых уже начинают лезть черные корни. Бесформенный свитер и черные брюки. Обгрызанные ногти с вечно потрескавшимися пальчиками. «Из-за нервов», — как-то сказал один сокурсник. «Мало бываешь на воздухе и много работаешь на компьютере», — сказал другой.
Двое собровцев за спиной. Собровцы были такие большие, что автоматы в их руках казались игрушечными.
В гостиной никого не было. Из кухни доносилось скворчание переворачиваемых оладий.
— Кто там? — осторожно позвала Аня. Никто не откликнулся.
Аня поднялась на второй этаж. Дверь в конце коридора была приоткрыта, и из нее раздавался тихий смех. Аня толкнула дверь и, скрестив руки, стала на пороге.
За порогом была спальня — с широкой кроватью, плазменным телевизором и огромной золоченой джакузи в ванной. Самой примечательной деталью убранства спальни был шест для стриптиза, установленный в метре от ножек кровати.
На кровати лежал раскрытый чемодан и ворох женского вечернего тряпья, и там же с обалдевшим лицом сидел один из охранников дачи.
У шеста стояла та самая девица, Маша.
На Маше была узкая черная юбка и черная же кружевная кофточка, перехваченная серебряным пояском. Разрез на юбке был такой большой, что казался длинней самой юбки. В разрезе были видны стройные ножки, затянутые в черные сапоги. Узкое запястье было перехвачено серебристыми часиками.
Маша была полностью одета, но она так изогнулась вдоль шеста в узком луче света, бьющем из полумрака сверху вниз, что кофточка ее стала абсолютно прозрачной.
Маша заметила хозяйку дачи раньше охранника. Охранник вообще ничего не замечал.
— О, привет, Аня! — сказала Маша, — Паша говорит, ты уволила секретаршу. Может, меня наймешь вместо нее?
— Ты ее знала?
— Она иногда приезжала сюда. Когда твоему отцу хотелось трахнуть девушку, окунув ее головой в туалет. У него, знаешь ли, была богатая фантазия.
Глаза у Маши были необыкновенно большие, с бездонными синими радужками и пушистыми ресницами. Аня никогда не надела бы такой юбки и полжизни бы отдала, чтобы выглядеть так, как Маша.
Охранник наконец оторвал глаза от шеста и посмотрел на хозяйку.
— Я это… — сказал охранник… — меня просто послали присмотреть за Машей…
— Ты за этим приехала? Чтобы оскорблять память отца?
Охранник тихо сполз с постели и проскользнул в дверь. У порога он остановился и бросил жадный взгляд на девушку у шеста. Маша призывно шевельнула попкой.
— Я просто приехала, чтобы взять свои вещи. Ведь ты же не будешь одевать вот это?
И Маша, улыбаясь, подняла с кровати почти невесомый черный лифчик с крупными вырезами вокруг сосков.
Господи! И с этой… с этими… ее отец спал. Он их любил. Он приезжал в Англию, и они жили с ним в «Ритце», а он… а он… не мог найти время даже на то, чтобы позавтракать с ней…
— Или ты как твой отец? Когда он выгонял девушек, он всегда отбирал украшения, которые им дарил. Только если девушка успевала что-то заначить…
— Ты ничего не получишь. Убирайся.
Маша оторвалась от шеста и, покачивая бедрами, неспешно пересекла комнату. Она отворила дверь и убедилась, что охранник действительно ушел. Закрыла дверь и, скрестив руки, остановилась в полуметре от Ани.
— Мужчины иногда бывают болтливыми, — сказала Маша. — Знаешь когда?
Маша недвусмысленно шевельнулась: едва качнула бедрами, но движение ее было удивительно непристойным. Аня представила себе, как такое движение действует на мужчин, и замерла.
— Мои подружки видели тебя в ресторане. Со Стасом. Говорят, вы долго болтали. Но вряд ли Стас сказал тебе, что случилось с Семкой. Знаешь, девушке, с которой сидят в ресторане, говорят гораздо меньше, чем девушке, которую окунули головой в унитаз.
Маша положила ей руки на плечи. У нее были узкие пальцы с удивительно длинными ногтями, покрашенными блестящим белым лаком. Даже вблизи в ее лице не было ни одного изъяна, и как Аня ни вглядывалась, она не могла различить даже тени косметики, которой Маша, несомненно, пользовалась.
— Я знаю, кто убил Семку, — тихо сказала Маша.
— Кто? — голос Ани, помимо ее желания, был такой же тихий и хриплый.
— Я могу это доказать. У меня есть кассета. Когда они пришли к нему с этой кассетой, я сидела наверху и слышала весь разговор. А потом он напился. Я танцевала вокруг этого шеста, а он целился в меня из пистолета. Он кричал, что сначала застрелит меня, а потом себя, но Ромео из него был, по правде сказать, херовый. Не лучше, чем из меня Джульетта. Он выстрелил пару раз и не попал. А потом он нанюхался, ты знаешь, Анечка, что он любил кокс? А потом он наконец вырубился. И тогда я пошла вниз и переписала кассету. И я могу ее тебе одолжить. Для просмотра и пользования. Два миллиона долларов.
— Предыдущий кандидат просил у меня сорок тысяч. Ты в курсе?
— Предыдущий продавал воздух. А я — кассету.
— Я тебе не верю.
— А чем ты рискуешь? Если товар будет некачественный, пожалуйся Стасу, и он свернет мне шею.
— Пятьдесят тысяч. У меня нет двух миллионов. Даже близко.
Маша тихо-тихо засмеялась.
— Я пойду. Я скажу охраннику, что ты меня выгнала, не возражаешь? Позвони мне, когда найдешь два миллиона. Я приеду… за вещами…
Шагнула к кровати, подхватила несколько тряпок и стремительно побежала к двери. Проходя мимо Ани, она повернулась и, почти касаясь губами жестких белых волос, произнесла:
— И на твоем месте я бы была очень, очень осторожна со Стасом. Твой милый папочка хотел его завалить, если ты не в теме.
Аня выскочила за ней вслед, схватив наполовину заполненный чемодан, и что есть силы шваркнула чемодан вниз.
— Убирайся, — завизжала Аня, как кошка, которой наступили на хвост. — Чтобы духа твоего здесь не было! Тварь! Тварь!
Охранник внизу быстро и молча помогал Маше заталкивать вещи в раскрытый чемодан.
Аня захлопнула дверь, упала на кровать и горько-горько зарыдала.
* * *
Когда Аня кончила плакать, на часах было уже двадцать минут восьмого.
Она перевернулась на кровати и поглядела вверх. Спальня была с зеркальным потолком и зеркальными стенами. Из телевизора, настроенного на музыкальный канал, лилась задорная музыка, и на экране сменяли друг друга полуголые девочки и шикарные машины.
Белые волосы у нее на голове были как спутанные ростки пшеницы, пророщенные в темном подвале. Угольные корешки волос. Опухшее лицо. Коротенькие ножки в черных брюках и бесформенный свитер.
Аня лежала на куче дорогого тряпья из бутиков. Прозрачные лифчики, колготки в сеточку, ярко-красное платье с кружевами…
Она будет выглядеть в этих кружевах, как корова на льду. Аня закрыла глаза и представила себе снова Машу, стоящую у шеста.
Господи, да если бы она выглядела, как Маша, Стас бы вчера… Он никогда бы не ночевал в соседней комнате…
Певица на экране телевизора была в блестящих серебряных шортах и кофточке до пупа. Ее отец одобрил бы такой наряд.
Аня скинула бесформенные свитер и брюки и, поколебавшись, надела на себя то самое платье, на котором лежала, — ярко-красное, с пышными кружевами на юбке и единственной прозрачной перепялинкой на плече. С кроссовками платье выглядело очень глупо. Аня скинула хлопковые носки и кроссовки и отыскала в шкафу пару туфель на высоких каблуках.
Маша была сантиметров на десять выше ее, и ступня у нее была на два размера больше. Но туфли хотя бы не спадали.
Аня еще порылась в шкафу и отыскала там же пачку нераспечатанных чулок. Чулки оказались черные в сеточку. Вместе с красным кружевным платьем они гляделись странно.
Аня порылась и отыскала другое платье. Черное. У платья была совершенно открытая спина, и спереди на нем не было ничего, кроме двух узких полос ткани, которые прикрывали грудь вместо лифа. Юбка у платья была довольно длинная.
Аня даже не заметила этого, но бессознательно она оделась почти так, как Маша.
В конце концов, она имела право это сделать. Все эти вещи были куплены на деньги ее отца.
Аня не стала брать побрякушки, которые она нашла в комнате Маши. Но в сейфе отца, в отдельном ларчике, была куча женских украшений. Аня вспомнила слова Маши о том, что отец забирал украшения у женщин, если они его обманывали. Странно — но, видимо, он не дарил их следующей девке. Он покупал ей новые, а прежние бросал куда-то в сейф. Наверное, главное тут было не жадность, а желание унизить.
